nervus trigeminus

Он дарил ей самое необыкновенное чувство – чувство безопасности. Всегда шагал рядом, был опорой в любом начинании. Рафаил не разбирался в медицине, его восхищала ее преданность делу. Но Одри такая похвала не нравилась. Она не хотела быть фанатиком, она хотела быть классным специалистом. Совмещать, конечно, было можно – у Рафаила прекрасно получалось, но иногда ей все же казалось, что без того количества времени, которое он уделяет скрипке, он не играл бы так хорошо. Поэтому его похвала была для нее триггером: он будто говорил “только сейчас ты достойна моей похвалы, и только потому, что я вижу, как ты работаешь”. Но она все равно была очень благодарна. Всегда была благодарна. – Ты большая умница, что продолжила обучение на высшей ступени! Я тобой горжусь! – парень легонько тряс ее руку, его глаза горели искренностью. – Спасибо. И спасибо, что проводил, – останавливаясь на ступенях медицинского университета, Одри заключила возлюбленного в объятия. Она прижималась к нему, щекой ощущая приятную прохладу его рубашки. – Встретить, к сожалению, не получится… – Репетиция, я понимаю. Все в порядке. Трагедии в этом не было никакой. Одри умела сама себя занять и покинутой себя не ощущала, но Рафаил со своей болезненной привязчивостью, кажется, чувствовал вину. Впервые в жизни его увлекло что-то сильнее, чем музыка. Следовательно, и времени, и сил это что-то должно было отнимать больше. Но это было просто невозможно. Он не стремился к славе, не стремился к повышению дохода. Он оттачивал свое мастерство. – Хорошего дня, – прошептал он, целуя ее с таким азартом, который мог бы нивелировать всё то время, которое он уделяет не ей. – Знаете, господа – страсть – это тоже форма зависимости, требующая лечения, – мужской голос докатился до них откуда-то издалека, и чуть было не сбил с ног. Лениво облокотившись на противоположную колонну, перед ними стоял молодой мужчина, во взгляде его была скука, и от этой скуки не могла отвлечь даже его хищная улыбка. Строго одетый, он весь был точно памятник формализму, но это диссонансное выражение лица притягивало, заставляло всматриваться и анализировать. – Кто это? – Рафаил кивнул в сторону мужчины. – Пойдем, познакомлю, – с лишенной всякого страха, улыбкой, сказала Одри. – Профессор Синнер, как же вам не хватило такта воздержаться от непрошенной диагностики? Разрешите представить вам мою зависимость – это Рафаил, талантливейший скрипач, он играет в филармоническом оркестре, – парень с недоверием смотрел на нового знакомого, что не осталось без внимания для того, – Рафаил, это Профессор Синнер, он преподает у меня судебную психиатрию, был удостоен звания профессора всего в 34 года при средней планке в 40 лет, автор многих научных трудов в области психиатрии, специализируется на маниакальных состояниях. – Не знал, что мою биографию сделали отдельной дисциплиной, мисс Хил, – мужчина с улыбкой едва отвел взгляд от студентки и протянул руку ее спутнику. – Просто я уже задумываюсь над тем, кто будет руководить моей диссертацией, профессор. – Похвально. Лишь бы желания совпали с действительностью, – он сжимал руку Рафаила считанное мгновение, и вновь прицепился взглядом к Одри, – Нам пора, – он кивнул на главные двери и, не вслушиваясь в вежливое прощание нового знакомого, легко коснулся плеча Одри, уводя ее за собой. Рафаил слегка опешил от такого представления. Очевидно, этот препод был большим авторитетом для Одри, и она не хотела обижать его невниманием. “Окей, в мире музыки тоже есть такие заносчивые дарования” – с этой мыслью он отпустил ситуацию и, задумавшись над очередным произведением, побрел на репетицию. Одри действительно выбрала Профессора Синнера руководителем для своей диссертации. Слишком впечатляющий послужной список обещал успех. Она не думала о цене, которую придется заплатить.

***

Университетский день здоровья обещал быть оазисом в пустыне. Вместо привычных занятий студенты вышли на свежий воздух, чтобы прогуляться по живописному лесному парку. Одри шла по устланной опавшей хвоей тропе, наслаждаясь редкими моментами тишины и спокойствия. Птичьи трели наполняли воздух, солнце пробивалось сквозь кроны деревьев, и всё вокруг казалось таким кинематографичным. Профессор Синнер оказался рядом, его фигура в строгой рубашке и брюках выделялась среди студентов, одетых более неформально. Он шёл неторопливо, но не отставал от Одри, как будто его присутствие было случайным и ненамеренным. Впереди появились утки – маленькое семейство, медленно пересекавшее тропинку, совершенно не обращая внимания на людей вокруг. Одри улыбнулась, наблюдая за ними, и в какой-то момент шутливо произнесла: – Всегда хотела поймать утку, да никак не удавалось. Она бросила эту шутку по привычке, она всегда это говорила кому угодно, когда видела уток. Однако Профессор внезапно остановился, бросив на неё короткий, но очень серьёзный взгляд, словно обдумывал её слова. Затем, без лишних объяснений, он начал медленно закатывать рукава своей строгой рубашки. – Что вы делаете? – удивлённо спросила Одри. – Ловлю тебе утку, — ответил он с холодной уверенностью, его голос был спокоен, как всегда. Прежде чем она успела возразить и попытаться остановить его, Малек уверенными движениями приблизился к маленькому водоёму, где утки остановились попить воды. Он двигался тихо, но целенаправленно, его глаза не отрывались маленькой жертвы. Одри замерла, наблюдая за ним с растущим удивлением. Он выглядел абсурдно в своей идеально выглаженной рубашке, но его движения были точными, как у хищника, готовящегося к броску. Малек присел на корточки у самой кромки воды, и прежде чем утки успели понять, что происходит, он резким движением схватил одну из них, точно кран в автомате с игрушками. – Твоя утка, – сказал он, поднимая ее перед собой как трофей. Утка чуть покряхтела, но не сопротивлялась слишком активно, словно уже приняла свою судьбу. – Я... я не думала, что вы действительно её поймаете, – пробормотала она, слегка покраснев. Малек лишь улыбнулся уголками губ, его глаза сверкнули тем самым непостижимым огнём, который всегда вызывал в Одри смешанные чувства. – Недооцениваешь меня, Одри. Он аккуратно отпустил утку обратно на землю, и та, освободившись, тут же поспешила к своему семейству, негодующе покрякивая. Одри ещё долго стояла, наблюдая за тем, как утки исчезают вдали.