Наивный и глупый

—Молись, чтобы кто-то не нашёл тебя раньше, чем я. Волков лишь криво улыбается, сбрасывая вызов. Слушать полные лживого героизма фразы Грома откровенно наскучило, каждый звонок он слышит одно и то же. Никакого разнообразия. Когда Олег прибыл в Санкт-Петербург и только начал следить за Громом, майор казался ему более достойным противником. Его личность возвели в абсолют справедливости, сделав культом поклонения и слепого обожания. Люди перенимали его стиль, манеру речи, даже рецепт любимой шавермы майора взяли на вооружение и наставили фургончики по всему городу. Эта любовь походила на массовое помешательство, и кажется ей не было ни конца, ни края, ни предела. Но он наступил с началом Игры. Точно выверенными шагами Олег Волков рушил идеальный образ Героя, действовал на опережение, всегда бил точно в цель, зная, что до победы осталось совсем немного. Нужно было выждать подходящий момент для последнего хода, благо в армии его научили терпению и стальной выдержке. Олег тихо хмыкает собственным мыслям, радуясь, что всё идёт по плану, и цепляется тонкими пальцами за томик Фридриха Ницше. Ему доставляет удовольствие читать произведения, анализировать их, находить мысли, что были аналогичны собственным. Олег любит тишину, которая нарушается едва слышным шором страниц; кажется и в голове всё становилось логичным, последовательным. Глухой стук двери прерывает поток мыслей, и Волков мгновенно поднимает голову, всматриваясь в полумрак гостиничного номера. Минута тянется невыносимо долго, но звуковой сигнал оповещает об открытии, эхом отлетая от стен. Олег не шевелится, спокойно сидит в кресле, зная кого увидит через мгновение. Осматривает беглым взглядом снизу вверх худую фигуру в дверном проёме; аккуратная рубашка кофейного цвета, наверх которой накинут тяжёлый плащ, и узкие чёрные брюки, подчеркивающие длину ног. Жёлтый свет от подсвечника красиво ложится на чужой профиль, добавляя тому своеобразный шарм. Светлая макушка, зелёные глаза, которые не скрыты привычными тонкими стеклами очков, скользят по пространству с вызовом, но фаланги пальцев слегка подрагивают, выдавая страх. Волков лишь хмыкает, произнося на выдохе: —Ты вовремя, я впечатлен. Младший лейтенант полиции, верный напарник Грома поднимает голову на голос и всматривается в фигуру, которая скрыта в полумраке. Столкновение взглядов происходит на одно короткое мгновение, но его достаточно, чтобы лукавая улыбка расцвела на пухлых губах. Значит Дмитрий Дубин отгадал его загадку, не то, что майор Игорь Константинович Гром. Это вызывает в груди противоречивое, несвойственное ему чувство, которое приходится тут же затолкнуть куда-то поглубже. Он не привык следовать эмоциям, предпочитая руководствоваться исключительно рациональной оценкой действительности. —Каким судьбами? Даёт возможность Дубину самому произнести вслух то, ради чего он сюда пришёл. Дмитрий тяжело сглатывает, пытаясь справиться с волнением и отвечает кратко: —Поговорить. Волков лишь лениво переворачивает страницу, наблюдая за худой фигурой из-под опущенных ресниц. Им некуда торопиться, да и признаться честно: ему хочется посмотреть, что будет делать лейтенант. Не каждый же вечер он встречается с человеком, который контролирует весь город на Неве, держа его под информационным колпаком, ибо Призрака невозможно поймать. Дубина же такое свободное, почти расслабленное поведение наёмника только раздражает, словно этот разговор нужен только ему. —Ты должен прекратить устраивать взрывы в городе. Прямо к делу, что ж он искренне надеялся оттянуть момент начала разговора. Волков медленно закрывает книгу, откладывая её в сторону, и подаётся чуть-чуть вперёд, спрашивая с мягкой ухмылкой на губах: —Должен? С чего вдруг? Его забавляет эта глупая уверенность в том, что Дмитрий может прийти в номер, который он—Призрак снял, и диктовать свои условия. Как бы не так. Олег не любит играть по чужим правилам; он привык подчинять, быть хозяином положения, а если люди отказываются или ещё хуже сопротивляются, то он умело находит рычаги давления. Кому-то хватает удара по рёбрам, пары фраз, а кто-то падок на деньги. Нет, нет, это совершенно точно другой случай. Не спеша поднимается из мягкого кресла и плавно пересекает комнату. Дмитрий шумно сглатывает, смотря на то как расстояние между ними постепенно сокращается, и старательно пытается совладать с собственными мыслями. Он пришёл сюда за ответами и их получит, даже если ради этого придётся пренебречь собственными принципами, только не ясно полицейскими или моральными. Дубин рассуждает рационально, хотя с самого начала эта затея была лишена сего понятия. Иррациональный страх застревает в лёгких, не давая спокойно оценить ситуацию; очевидно, что у поступка Волкова должен быть мотив; Дмитрий не поверит, что наёмник отряда мертвецов позволит себе оступиться, раскрыть личность, тому, кто в два счёта способен ограничить его свободу. Призрак совсем не глуп, он просчитывает каждый свой шаг, и этот тоже является частью какого-то плана. —Потому что…—нервно смотрит в глаза человека, из-за которого в городе начался хаос, а страх стал единственным чувством, что витало теперь в воздухе, —это неправильно, плохо, и… Окончание предложения зависает между ними плотной пеленой, и Дубин не успевает договорить, как слышит у своего уха прямолинейный шёпот, отдающий мурашками по спине: —Хочешь сказать, что я должен отступить от своих целей, только потому что ты не понимаешь, что абсолютного добра и зла в мире нет? Волков нависает над ним, невольно отмечая, что без очков лейтенант кажется незащищенным, почти уязвимым. В чужих зрачках плещет страх вперемешку с напускной уверенностью и что-то ещё, не поддающееся описанию. Волков глаза не отводит, смотрит цепко, а Дмитрий от этого пристального взгляда вздрагивает, чувствуя как грудь сдавило от волнения. Собственные ощущения кажутся неправильными, а напускная уверенность тает с каждой секундой. У него был чёткий план разговора, который затрещал по швам, стоило Олегу приблизиться к нему. Дубин делает шаг назад, но наёмник тянет его за локоть, вынуждая того остаться на месте и дышать через раз. Лейтенант задумчиво закусывает губу, и Олег невольно следит за этим жестом, отмечая как тот перехватывает его взгляд, старательно прочищает горло и отвечает: —Я просто хочу, чтобы ты прекратил держать людей в страхе. —А я хочу, чтобы Гром заплатил сполна, цели у нас, как видишь, разные. Он говорит спокойно, но ему и не нужно повышать голос, чтобы быть услышанным. —Зачем тебе всё это? —Хочешь остановить? —смотрит сверху вниз, хлёстко отчеканивая каждое слово.—Наивно и глупо, Дубин. —Я хочу тебя понять, хотя и не уверен, что тебе это нужно. Волков хмыкает куда-то в сторону, зная, что в глазах других людей выглядит холодным и бесчувственным человеком, что слепо идёт по головам к собственной цели. Он привык руководствоваться военными принципами, а те всегда идут в противовес эмоциям, которые способны поставить под удар исход всей Игры. Олег не позволяет себе поддаваться им, хотя давно знает, что все его остатки чувств выцвели, стали блёклыми, и чужая попытка найти их выглядит не жалко, а скорее человечно, хотя и немного наивно. Наёмник прогоняет из головы мысль о том, что Дима со своим щенячим взглядом и олицетворяет это глупое слово—наивность. —Так ты за кого играешь, Олег? Приятный тембр эхом отлетает от стен, и Волков приказывает себе не поддаваться, не понимая, почему продолжает слушать светловолосого полицейского. Дмитрий Дубин—ещё глупый, наивный романтик-полицейский, который желает, чтобы в мире царила справедливость. Так не бывает, и как только он поймёт это, то вернётся, вынырнет из собственных иллюзий в реальный, полный серости, мир. —Только за себя, а ты? Видит сомнение в чужих глазах и мягко ухмыляется. Значит верно сопоставил логические цепочки, которые теперь как за ниточки можно тянуть. Ощущение собственного контроля возвращает уверенность, а Дмитрий ощущает как Волков небрежно скользит по его лицу, ловко считывает мысли налету, поэтому отводит глаза в сторону. Неужели он настолько предсказуем и нет ничего, что можно скрыть от этого хищного взгляда… —Хватит, ты меня не знаешь. Лучшая же защита—это нападение, верно? Дубин гордо поднимает голову, наблюдая за тем как в глазах напротив мелькнул опасный огонёк. Время замирает, становится топким и кажется ощущается иначе. —Уверен? Дмитрий не отвечает сразу, цепляется за какую-то хаотичную мысль, думает, отметает, снова ищет ответ и находит, вытягивая его из глубин собственного разума. Конечно…нет. Внутреннее мироустройство давно дало трещину, а беспокоящее чувство тревоги стало его вечным спутником. Но почему-то сейчас рядом с Олегом оно притупляется, а страх и вовсе исчезает. Возможно ему просто кажется, а возможно он слишком сосредоточен на чужом лице, чтобы думать о собственных ощущениях. —Ты живёшь в иллюзии, что вокруг царит справедливость, и её можно добиться путем закона, — спокойно и почти буднично говорит наёмник, —но это не так, иначе бы не было бы войн, заговоров, дворцовых переворотов. —И ты бы не начал Игру с Игорем. Шумно вдыхая воздух, Олег кивает головой и отмечает, что ему нравится направление мыслей лейтенанта. Ещё несколько таких фраз—и можно смело рушить барьеры в чужой голове. —Он совсем не добрый Герой из сказки, и ты это знаешь, но не хочешь смотреть правде в глаза. —А символ Правды—шепчет на выдохе, даже не пряча небрежную усмешку на губах,—это теперь ты? Олег злится на очевидную провокацию Дубина, потому что никогда бы не позволил из себя сделать предмет обожания, не возвел бы вокруг себя пантеон, с высоты которого можно было бы руководить слепыми от любви людьми. Что-то внутри зло клокочет от слов лейтенанта, и Волков приближается почти вплотную, утробно рычит, предупреждая об опасности, но Дмитрий уверен, что если бы наёмник хотел, то давно бы прикончил его. Между ними остаются считанные сантиметры, и Дима замирает, отмечая, что для врагов они стоят непозволительно близко. —Нет, и никогда им не был, —цедит сквозь зубы, мгновенно отстраняясь от чужого лица, —сними наконец розовые очки и посмотри на реальный мир. В нём нет ни хорошего, ни плохого. —Реальный, да? Может быть ты и подскажешь, как мне в нём жить?! Дубин даже не пытается скрыть злость в голосе, и по сравнению со всегда спокойным вежливым тембром эта эмоция кажется настоящей, словно она прорвалась через слои маски, которые плотно лежали на лице. В процессе наблюдения за Громом Волков невольно замечает, что Дмитрий свою злость подавляет, не даёт ей вырваться наружу, предпочитая держать внутри, наивно надеясь, что она на выйдет из берегов точно горная река во время паводка. —Злишься, потому что я прав, ты не знаешь как жить с тем, что у тебя внутри. —А что там? —зло язвит лейтенант, резко повышая голос.—Хочешь посмотреть?! Ну давай, чего ты ждёшь, Волков?! Внезапный толчок в плечо выходит болезненным, и лейтенант оказывается прижат к стене. Попытка выбраться кажется бесполезной, но Дмитрий всё равно пробует вырваться, чувствуя как от этого сопротивления в груди что-то гулко торкает. Злость толкается о рёбра в очередной попытке выплеснуться коликим словом, но чужие пальцы ощутимо сжимают подбородок, вынуждая смотреть в тёмные глаза наёмника. —А чего ты ждёшь, Дубин? Что я тебе объясню, что такое хорошо, а что плохо? Дима тяжело сглатывает, понимая, что не просто глупо попал в ловушку Волкова, а продолжал запутываться в нём ещё больше, так и не приблизившись к ответу. Почти яростно выплёвывает слова, с вызовом смотря в стальные глаза: —От тебя я ничего и не жду, Волков. —Врёшь и не краснеешь. Какое-то мгновение они просто смотрят друг другу в глаза. А затем Олег поддаётся вперёд, быстро накрывает чужие губы, вжимая лейтенанта в стену. Дубин не отстаёт, шумно дышит в поцелуй, зло цепляясь за плечи, словно в отместку за то, что Волков переворачивает его мир с ног на голову. Наёмник не церемонится, грубо кусает нежели целует, проталкивает язык в чужой рот, но пробирающее до костей удовольствие бьёт по всем нервным окончаниям, создавая внутри термоядерный взрыв. Дима горит от предвкушения, от того как уверенно Волков ведёт руками по его телу, и ему не остаётся ничего кроме как податливо подставить шею под поцелуи. Чужие губы спускаются вниз, сначала целуя её и проводя по ней языком, а следом впиваясь болезненными укусами. В голове Дубина не остаётся никаких мыслей, доводов, а вселенная превращается в одно тёмное пятно. Он стонет в поцелуй, прижимаясь к чужому паху, отчётливо чувствуя пьянящее возбуждение. Волков словно читает его мысли и быстро тянет на себя, не прекращая сминать пухлые губы. Тяжёлый плащ оказывается где-то на полу, а руки наёмника забираются под рубашку, и холод прикосновений на горячей коже ощущается контрастом. Дима вздрагивает всем телом, цепляясь пальцами за сильные плечи, но Волков утробно рычит, лишь сильнее вжимая того в стену. Быстрыми движениями едва ли срывает рубашку и оставляет мокрые поцелуи на шее, острых ключицах, наблюдая из-под опущенных ресниц как чужой взгляд медленно, но верно теряет осознанность. Дубин цепляется руками за наёмника, отдавая тому полный контроль действий, а Волкову это только и нужно. Усыпляет бдительность, выцеловывая плечи, и подводит ближе к постели. Падение на спину выбивает из лёгких Димы остатки воздуха. Олег нависает над ним, смотря сверху вниз и не даёт времени на передышку, затыкает рот требовательным поцелуем, скользя руками по талии, ощутимо сжимая её. Эта близость будоражит, а пьянящий запах чужой кожи неумолимо влечёт к себе, заставляя губы очерчивать каждый сантиметр молочной кожи. Дима лишь прикрывает глаза и дышит через раз, а когда Волков доходит поцелуями до груди, прикусывая светлую горошкину соска, то выгибается в спине, сминая в руке покрывало. Наёмник же хитро улыбается и ведёт языком вниз живота, очерчивая рельеф мышц, паралельно отмечая идущий с кожи аромат. Чужие руки тянутся к его волосам в попытке направить, но Волков уже умело нащупывает слабые точки, клеймит поцелуями всё, до чего может добраться. Больно сжимает бёдра, слыша ещё один сдавленный стон. Все его касания быстрые, рванные, но Олег даже и не думает останавливаться. Жадно целует, спускается всё ниже, замирая у самой кромки брюк. Поднимает голову, смотря в чужие глаза, в которых осознанности почти не осталось, только непроглядная пьянящая тьма. Короткий поцелуй куда-то в район тазобедренной кости обжигает даже сквозь плотную ткань, и Дубин что-то лепечет на границе плывущего сознания, теряя все остатки самоконтроля. Волков расстегивает чужие брюки быстрым движением, дёргает резинку боксеров, тут же накрывая ноющий член ладонью. Оглаживает большим пальцем головку, размазывая жемчужную жидкость. —Олег… Чужая мольба приятно ласкает слух, и от неожиданности собственных мыслей Волков давится воздухом. Его имя кажется непривычно мягким, но одновременно с этим жар крупной волной прокатывает по всему телу от осознания того, что ему хочется запомнить этот дрожащий от возбуждения голос. Зачем? Не может найти рациональное объяснение, и желая избавиться от вязкого ощущения, тянет ткань боксеров вниз, прикусывает нежную кожу на бедре, оттягивая её на себя, с наслаждениям слушая болезненный стон. Зализывает укус, обхватывая свободной рукой чужой член, улыбаясь каким-то своим мыслям. Тянется за смазкой, и когда находит, щедро льет на пальцы, растрает подушечками, согревая её. Приятный аромат вишни заполняет гостиничный номер, и Диме кажется, что его ощущения выкрутили на максимум, да так, что кажется ещё чуть-чуть—и сердце выпрыгнет из груди, оставшись у Волкова как трофей. Что-то гулко шумит то ли в голове, то ли в ушах, то ли в глотке, выбивая так, под который он выгибается под умелыми ласками Волкова, и просит ещё. Ему мало, слишком мало, хочется чувствовать больше. Крепкая рука Олега, не дающая упасть, давит на бёдра, плавля остатки здравого смысла. Воздуха давно не хватает, и Дима задыхается от всего спектра ощущений, невольно раздвигает ноги, желая прижаться ближе. —Какой же ты нетерпеливый... Олег кусает за внутреннюю сторону бёдра, сразу же зализывая алый подтёк. Он умело чередует боль и удовольствие, смотря как чужое тело плавится в его руках. Тянет его ближе и входит одним пальцем, постепенно растягивая кольцо мышц. Стенки принимают его постепенно, а протяжный стон эхом отзывается в голове. Несколько движений—и Волков толкается резко, почти до самого основания. Дубин шипит, на грани что-то выстанывая, но наёмник идёт дальше и добавляет ещё один палец, обнажая в оскале клыки. У Димы что-то внутри торкает от этого хищного взгляда, а кадык невольно дёргается. Приятная волна прокатывается по всему телу, а воздуха в лёгких становится катастрофически мало. —Пожалуйста… Не думает о чём просит наёмника, растворяясь в ощущениях, которые давно выбрасывают его за грань этой реальности. Волков лишь усмехается и продолжает трахать двумя пальцами, наблюдая за тем, как Дубин пошло насаживается на них, слегка откинув голову назад. Свободной рукой проводит по очертаниям хрупкого тела, обращая внимание на растрепанные светлые волосы, припухшие от поцелуев губы, а ещё на искры в глазах, которые только сильнее распаляют желание. Дима двигает бёдрами навстречу, запрокинув голову назад и позволяет цепким пальцам сомкнуться на шее. Олег же медленно поглаживает её, отбрасывая мысль о том, что одним движением способен перекрыть ему воздух. —Покорность тебе к лицу. Не даёт ответить, лишь грубо целует, с жадностью вылизывая чужой рот. Воздуха катастрофически не хватает, приходится отсторониться и вновь наклониться, медленно целуя внутреннюю сторону бёдра, лаская рукой напряжённый член. —Тебе хорошо? Дубин задыхается от контраста, срываясь на ещё один протяжный стон и отчаянно кивает головой в знак согласия. Медленные поцелуи расслабляют, а движения чужой ладони умело дарят удовольствие, особенно когда длинные пальцы попадают прямо по простате. Он красиво сгибается в спине, хрипло, почти невнятно выстанывая как ему хорошо. —Запомни, никому, —Волков входит тремя пальцами, делает пару грубых толчков, от которых по чужой коже бегут тонны мурашек, а затем резко выходит, слыша разочарованный стон, —и никогда не верь.        —Даже тебе? У Дубина голос сорванный, дрожащий на гласных, он уже сам назло Волкову тянется к члену, чтобы сбросить чёртово напряжение, но тот перехватывает его руки, приподнимая их над головой. Такого Диму — с развёнными бёдрами, припухшими губами и абсолютно покорным взглядом—хочется жадно выцеловать, но еще больше вбивать ритмичными толчками в постель, пока тот не сорвет голос. —Разговаривать, — низко тянет, зло царапая зубами ключицу, — я не разрешал. Очередной стон кажется Олегу самым приятным звуком, который он слышал в своей серой жизни. —Какой же ты… Не договаривает, переворачивая Диму на живот; тот дёргается, его ведёт от жара и остаётся только лбом вжаться в подушку, что-то несвязно шепча. Щелчок пряжи ремня раздаётся одновременно везде и нигде, ткань брюк спущена до колен, а прикосновение длинных пальцев к спине ощущается слишком успокаивающим. Дубину хочется верить, что это не просто фантазия его воспаленного сознания. Волков тем временем нашаривает где-то презерватив, рвёт упаковку, и раскатывает по члену, смотря как трётся Дима ягодицами по паху. Ощутимо надавливает ладонью на лопатки, заставляя прогнуться сильнее, почти до боли напряженных мышцах. Колени слегка сводит, но Дубин готов поклятстся, что это последнее о чём он сейчас думает. —Нет никакого хорошо, —Волков медленно входит наполовину, чувствуя как чужие стенки приятно принимают его, —и плохого тоже нет, запомни это. Резко толкается до упора, одновременно обводя пальцем напряженную головку члена. Перед глазами наёмника темнеет: внутри Димы так узко — до умопомрочения и чёртового стона, который невольно слетает с губ. Дубин лишь поддаётся навстречу, и не находит слов, чтобы возразить. Ему слишком хорошо от того, как Волков толкается в него особенно грубо, стирая грань между реальностью, вбиваясь в податливое тело, превращая их в один напряжённый комок похоти. Олег наклоняется, тянет светлые пряди на себя и оставляет, оставляет на затылке и шее ярко-алые засосы, которые однозначно наутро проявятся. Рукой сжимает бёдра, до синяков, не заботясь о том, как завтра Дубин встанет с кровати. Если встанет конечно же. Волков не позволяет думать дальше—ни себе, ни ему. Быстрыми толчками вытесняет все мысли без остатка, оставив только громкие стоны и шумное дыхание. Собственное болезненное возбуждение напоминает о себе, но главное сейчас—довести Диму до края, где уже будет абсолютно всё равно на то, как они потом будут смотреть друг другу в глаза. Дубину так хорошо, от того как боль переплетается с удовольствием, что когда Олег выходит из него и переворачивает на спину, неожиданно для себя протяжно стонет. Смена позиции отзывается неудовлетворённостью и желанием самому прижаться к чужому паху и довести себя до разрядки. —Смотри на меня. Волков не просит, а приказывает, запрещая себе думать о том, что весь вид Димы, начиная от до взгляда и до искусанных губ только и кричит о том, что он создан для приказов. Олег привычно решает оставить эту мысль на задворках сознания, поэтому тянет чужие бёдра на себя, а от того как те охотно поддаются ему навстречу, внутренний стоп-кран окончательно срывается. Приставляет член ко входу и медленно входит наполовину, не прерывая зрительный контакт. Дубин цепляется за Волкова, как за единственную опору в этой Вселенной и стонет от приятного чувства наполненности. Первое ритмичное движение назад-вперёд выходит плавным, второе чуть чуть грубее. Постепенно начинает двигаться более уверенно, подобрав наконец нужный ритм. Всматривается в зелёные глаза и втрахивает тело в кровать, запоминая каждую эмоцию, которая проявляется на лице Дубина. Диму можно читать как книгу, его мимика так выразительна, красива в своей честности, Олег мог бы рассказать ему, что он видит в этой радужке, изумрудного цвета которой становится почти не видно из-за бедонного, полного похоти зрачка. Хотя Дубину совсем не до разговоров: он мечется по кровати и глубоко стонет, будучи сосредоточеным на собственных ощущениях. Стоны раздаются везде и нигде одновременно, а воздух накален до предела. Волков видит, что Дима уже близок к оргазму, и замирает на половине движения. Ему хочется воспроизвести этот момент, словно в замедленной съемке, кадр за кадром: чужая спина красиво выгибается на постели, зрачки расширенны, румянец очаровательно мелькает на щеках, губы слегка приоткрыты, а голос дрожит на первой гласной имени. —Олег… Не просит, а умоляет, и Олег понимает, что не может ему отказать. —Давай, мой хороший. Выходит из него резко, одним обращением срывая последние тормоза, которые удерживали подступающий оргазм Дубина. Оглушающая волна накрывает того с головой, разбивая привычный мир на миллион осколков, оставив в голове только пустоту. Наёмник наблюдает за Дубиным с лёгкой усмешкой и сдёргивает использованный презерватив, выбрасывая его в мусорку. Дима с расфокусом во взгляде, блядскими засосами по всему телу и тяжёлому дыханию выглядит до нельзя красиво. Волков доводит себя до разрядки быстрыми движениями рук, позволяя тёплым белым каплям упасть на ткань одеяла. Наскоро вытирает руки салфеткой и наклоняется к Дубину, до нельзя медленно касается щеки, отмечая сонный расфокус в глазах. Тот тянется ближе, к изгибу чужой шеи, чтобы уткнуться и не спеша вдохнуть. Олег лишь бросает быстрый взгляд и произносит на выдохе: —Ты вышел на меня, только потому что я этого захотел. —А я отдал себя тебе из тех же соображений. Зелёные глаза устало прикрываются, а через пару секунд Олег шепчет в пустоту, зная, что никто его не услышит: —Наивный и глупый, Дим. «Возможно в другой вселенной.» «Но я хотел тебя в этой, глупо, правда?»