Отныне и навеки: Петербург и Париж

Глава IX

Эклипс

      Ранним утром следующего дня Наполеон начал реализацию своего плана. Император в сопровождении Коленкура переправился на русскую сторону Тильзита и вскоре оказался у входа дома, в котором жил Александр. Бонапарт так и остался на улице, отправив Коленкура в квартиру русского императора.       Александру сразу же доложили о приезде Наполеона и Коленкура ещё до того, как Арман стал подниматься по лестнице. Вину приехал заглаживать, значит. На лице Романова появилась усмешка.       Всё ближе были шаги Армана. Тогда Саша прошествовал в спальню и лёг в кровать, а слугам приказал сказать французу, что у него сильная мигрень. Нет, голова у него так сильно не болела, но после вчерашнего общения с Бонапартом и Костей он не мог сказать, что чувствовал себя хорошо.       Лакей не пустил Коленкура в покои императора, сославшись на его дурное самочувствие. Арман отчего-то предполагал, что голова у Александра в полном порядке, но делать было нечего. Маркиз спустился вниз, к Наполеону, и сообщил ему о результатах своей миссии.       Бонапарт, надо сказать, не был удивлён. Этот вариант он заранее предусмотрел. Через несколько минут Коленкур снова был отправлен в дом к Александру. На этот раз маркиз оказался более настойчивым. Не без труда он пробился в покои русского императора. — Прошу прощения за столь грубое вторжение в ваши покои, Ваше Величество, — Арман склонил голову перед Александром, — однако я всего лишь исполнял приказ моего императора. Он просил меня передать, чтобы вы срочно вышли к подъезду вашего дома. «Вот же корсиканец упёртый!» — про себя подумал Саша, но из постели не вылез. Он окинул взглядом Армана, но и с места не подумал сдвинуться. — Назовите любую другую причину, по которой я должен сейчас спуститься. Назовите причину, по которой вам, маркиз, должен повиноваться император. — Но… Я не прошу вас повиноваться себе, Ваше Величество, — спокойно отвечал Коленкур. — Это просьба моего государя, которую я обязан передать вам. На самом деле посланнику Наполеона пришлось призадуматься, что же это могла быть за причина. Александр, судя по всему, не был настроен благосклонно. Завёрнутый по подбородок в одеяло Саша смотрел на спокойное выражение лица Коленкура. — Ну же, Коленкур! — Вы сами узнаете главную причину, если спуститесь, — наконец выдал Арман. — Я не могу вам этого открыть. Это может сделать только сам Наполеон и только глядя вам в лицо, Ваше Величество.       Саша продолжительное время смотрел в глаза Арману, размышляя. Зная натуру корсиканца, он может заявиться сюда и сам, если требует личного присутствия Александра внизу. — Ну хорошо! — бодро ответил Романов и мгновенно выскочил из-под одеяла, представ перед Арманом в ботфортах, кюлотах и жилете поверх рубашки. И куда же без удушающего постоянно платка на шее. — Я спущусь, Коленкур.       Коленкуру хватило одного взгляда на Александра, чтобы убедиться в том, что чувствовал он себя превосходно. Сфинкс снова играл, и играл, надо сказать, весьма убедительно. — Простите мне мою дерзость, но… Вы ведь не хотели встречаться с императором Наполеоном, верно? — Если бы не хотел, то даже не приехал бы сюда, — отмахнулся, ухмыляясь, Александр.       Романов не стал даже накидывать свой мундир на плечи, а поспешил вниз прямо так. Приближающие шаги заставили Бонапарта снаружи посмотреть на двери. Наконец показался и сам русский государь. Обычно всегда застёгнутый на все застёжки, плотно затянутый поясом и мундиром он предстал перед Наполеоном в несколько ином виде. Уложенные светлые локоны небрежно трепались на ветру, иногда закрывая ледяные голубые глаза. Они всё ещё были холодны. Наполеону придётся очень постараться, чтобы русские льды растаяли. — Вы звали меня так срочно, вырвали из постели, — без эмоционально сказал царь, глядя на корсиканца на коне.       Бонапарт ответил не сразу. Он залюбовался Александром. В таком расслабленном виде он был еще очаровательнее, чем обычно. Но холод в голубых глазах все еще настораживал корсиканца. — Вы не поверите, но я сам проснулся довольно рано ради того, чтобы приехать сюда и увидеться с вами, — с улыбкой ответил император.       Он решил не говорить о том, что на самом деле не спал почти всю ночь. — Сожалею, что поднял вас из постели. Однако… Я думаю, вас обрадует то, из-за чего я здесь.       Бонапарт сделал знак рукой, и его адъютант вывел под уздцы прекрасного белого коня. Статный, изящный, но крепкий, и с таким же ледяным взглядом, как русского императора. Под звук цоканья конь встал подле чёрного коня Наполеона, на котором он восседал. — Конь неплох, — хмыкнул Романов, глядя на него оценивающим взглядом. — Чем-то похож на наших Орловских рысаков.       Саша подошёл ближе и погладил скакуна по морде. Словно приклоняясь, жеребец приклонил голову, подставляясь под ладонь русского царя. — Как назовёте его? — доброжелательно поинтересовался Бонапарт.       Холодное и даже немного высокомерное поведение Романова напрягало Наполеона. Внезапно он поймал себя на мысли о том, что бегает за Александром, словно влюблённый юноша. — Я вижу, вам он понравился. Как и вы ему.       Александр продолжал поглаживать коня. Тому, казалось, это очень даже нравилось. На Бонапарта Саша почти не смотрел, что немного ущемляло эго корсиканца. — Определённо, мы друг другу понравились. Хм… Имя… А есть ли у него имя? — спросил Саша, наконец подняв взгляд ледяных глаз на корсиканца. — Эклипс, — ответил Наполеон. — Мне кажется, это имя ему подходит. Но вы, разумеется, можете назвать его, как сами захотите. — Эклипс, значит, — пробормотал Саша.       Он вновь посмотрел на Бонапарта. Он светился. Светился надеждой. Романов понимал, что тот хочет угодить ему, извиниться. А царь порой имея женские черты не только во внешности, решил, что просто так Наполеону не сдастся. Но и жестоким слишком быть не хотел.       Царь подошёл к седлу и взобрался в него. От неожиданности Эклипс встал на дыбы, однако Романов сумел усидеть. — Ну-ну, тише, — успокоил он коня, погладив по шее.       Увидев слегка испуганный взгляд Наполеона, Александр сказал: — Не стоит так волноваться за меня, только если я проиграл вам Аустерлиц. Вы меня совсем не знаете.       Саша дернул поводья и Эклипс пошёл вперёд. Бонапарт же, несмотря на задетую Романовым гордость, продолжал улыбаться ему и вести себя так любезно, как только мог. Он очень надеялся, что эти усилия будут приложены им не зря, и в конце концов Александр потеплеет к нему.       Бонапарт выдохнул с облегчением уже тогда, когда Александр без слов принял его такое же невербальное приглашение на конную прогулку. Значит, все-таки он хоть немного, но интересен Александру. — Не знаю, вы правы, — кивнул Наполеон. — Но хочу узнать.       Бонапарт пропустил Романова верхом на Эклипсе вперёд, чтобы проехать следом и затем поравняться с ним. Они выехали уже к небольшому лесу. Здесь не было не единой души. Разве что где-то неподалёку русский лагерь. — Я совершил ошибку вчера, задев ваши чувства, — продолжил он. — И хотел предложить вам оставить прошлое, если мы оба все еще не отпустили взаимные обиды. Но… Я все еще желаю быть вам другом в настоящем времени. — Вы знаете, чем больше я пытаюсь оставить прошлое, тем быстрее оно меня настигает в будущем, — ответил царь. — Однако, в мире невозможно только несколько вещей: быть счастливым вечно, жить вечно и вечная любовь.       Наполеон не знал, что ему ответить на эти слова Александра. Единственное, чем ответ Романова немного успокоил его — тонкий намёк на возможное продолжение их личного общения. Бонапарт некоторое время молча ехал рядом с Александром, иногда посматривая на него. Излишняя навязчивость с его стороны не будет полезна. Но именно излишнее молчание напрягало Романова более всего. — Бонапарте, — обратился он к нему, — если вы изволите молчать всю нашу прогулку, то я не вижу в ней смысла. Молчать я могу и в постели с любовницей.       От слов Александра Бонапарт ожил мгновенно. Он смотрел в эти хитрые сфинкские глаза и пытался понять, серьёзен ли он. Определить это Наполеон так и не смог, и потому лицо его осталось серьёзным в то время, как на замечание Александра он ответил следующее: — Если в постели с любовницей вы молчите, то это значит, что любовница не так уж и хороша.       Бонапарт еле заметно улыбнулся одними кончиками губ, не отводя взгляда от Романова. Царь усмехнулся. Наконец какие-то искорки мелькнули в этих льдах. — Я предпочитаю в постели с любовницей не говорить, а заниматься делом, — парировал император. — А вы, что же, более любите разговоры? Хм, а мне казалось, что ваша жена вполне может взять на себя эти обязанности.       Их беседа снова стала превращаться в тонкую и изящную словесную дуэль, разжигавшую в Наполеоне азарт. — Вы ошибаетесь, я так же, как и вы, человек дела. Но вы согласитесь со мной, что любовница не слишком хороша в своем искусстве, если в постели с ней вы только молчите. — И почему я должен вам поверить, Бонапарте? — с хитрой миной на лице спросил царь. — Я должен поверить вам на слово? Знаете, ведь многие любят приукрашивать свои способности в этом деле, вы согласны? — Уж не отнесли ли вы меня к категории таких людей? — усмехнулся Наполеон. — Хм… я этого и не говорил, — с невинным видом ответил Саша. — Кстати, вычислить их несложно, — ответил Наполеон. — В их постели молчит обычно сама любовница.       Романов поджал губы, а затем на лице расплылась хищная улыбка. — В ваших словах есть доля истины, — согласился русский император. — Но наверняка узнать это друг о друге не представляется и не представится возможности. — Но позвольте, Александр, — лицо Наполеона снова стало серьёзным. — Вы, кажется, совсем недавно называли невозможными только три вещи: вечную любовь, вечную жизнь и вечное счастье.       Бонапарт замолчал, ожидая реакции Романова. — Позвольте, я говорил о нескольких, но назвал вам основные три, Бонапарте, — поправил его Александр. — Жить вечно дано только богу, а каждому из нас отведён свой срок. Счастье обязательно сменится горем, таково равновесие в этом мире. Любовь обратится в ненависть или ненависть в любовь. А могут просто потухнуть чувства. Так было всегда. Что касается моих слов о невозможности проверить вашу теорию, то здесь всё до банальности просто — не можем, ибо страшным содомским грехом это будет.       Бонапарт только сейчас стал осознавать, как звучал их с Александром разговор. Главное, чтобы Романов не подумал, что он собирается затащить его в свою постель. Наполеон решил не развивать беседу в этом опасном направлении. Он вдумчиво и с большим вниманием выслушивал рассуждения русского царя, внимая его словам. Услышь кто такие разговоры, то сразу бы пошли нелицеприятные слухи о двух императорах. Саша и сам не понял, речь пошла о подобном. Но непонятный азарт и щекочущее чувство заставляло продолжать. — Вы религиозны, Александр? — поинтересовался Наполеон. — Насколько это возможно. Я помазанник божий, власть дана мне богом. Вера — это одна из тех вещей, на которой держится Россия на протяжении многих веков. Забрать её у народа всё равно, что хребет вырвать, — отвечал ему Александр. — Но ведь и Папа вряд ли одобряет подобное. Хотя я слышал, что вы не столь религиозны. — Мнение Папы меня не очень волнует, — усмехнулся Наполеон. — Потому что я не считаю себя католиком в полном смысле этого слова. Я скорее назвал бы себя деистом. Но вы правы, без религии общество слепо. Это можно точно сказать в отношении Франции. Я убеждён, что Христос должен быть полезен государству, и поэтому я соблюдаю церковные интересы в политике.       Сказав это, Бонапарт вновь взглянул на Александра. По его глазам было видно, что тот на самом деле тоже не стремится соскользнуть с выбранной темы. — Сейчас ни Папа, никто-либо другой из церковных иерархов не одобрил бы это, однако герои античности, которыми мы восхищаемся, не считали то, о чем мы говорим, чём-то зазорным. Вспомните, например, историю отношений Александра Великого и Гефестиона. — По истине будоражило мой разум в юности, — усмехнулся Александр. — Зачитывался этими историями, мечтая познать мир полностью. Бабушка мне в какой-то момент и вовсе запретила читать подобное.       Казалось, что Бонапарту удалось подтопить льды. Намечалось потепление. Но он и не предполагал, насколько лёд был прочным. Следовало помнить, что Александр часто играет, меняя маски. И пока что роль, выбранная им, позволяла Наполеону беседовать более смело, хотя Бонапарт все еще был насторожен и старался придерживаться наблюдательной позиции. — В юности я сам увлекался сентиментальной литературой, — признался он. — И даже собирался писать что-то вроде романа. Правда, не такого скандального содержания. — Романы, любовницы: это всё занятно. Однако… Нам когда-нибудь следует вернуться и к переговорам. Прусский вопрос не терпит отлагательств. И не очень вежливо заставлять Фридриха ждать.       Лицо француза стало более серьёзным и мрачным. Ведь вопрос Пруссии ему никогда не нравился. Сколько бы они не говорили, они никак не могли прийти к компромиссу в этом вопросе. — Я считал прусский вопрос уже решённым, — сдержанно заметил Наполеон. — Те границы, которые я оставил Фридриху Вильгельму, он должен счесть за большую удачу. Бонапарт тоже внимательно смотрел на Александра. Совсем недавно Романов с досадой говорил ему о том, что когда-нибудь в ближайшем будущем они будут вынуждены вернуться к политике, а теперь сам первым вспомнил о ней. — И всё-таки, это требует обсуждения, — твёрдо заявил Романов. — Завтра днём перед балом нас обязательно нужно будет встретиться с прусским королём.       Суровый стальной холод александровских глаз пронзил Наполеона. — Даже проигравшего игрока следует уважать, не то сами потеряете уважение, — заявил русский император. — Я мог бы вообще лишить его короны, — возразил Наполеон. — Я также мог бы ликвидировать Пруссию как государство, однако из уважения к императору Всероссийскому я этого не сделал. Он должен оценить это. Император французов сделал паузу, одаривая русского таим же взглядом, но потом заговорил вновь: — Да, я встречусь с ним завтра, — согласился Бонапарт. — Но вряд ли он услышит от меня что-то новое.