Отныне и навеки: Петербург и Париж

Глава XVII

Любовь всеоживляющая

      Елизавета была расстроена тем, что от Сперанского не последовало приглашения на следующую прогулку, хотя прошла уже неделя с их последней встречи. Она задумывалась уже, стоит ли снова написать ему или все-таки дождаться его инициативы. Елизавете было спокойно и хорошо с этим человеком. Общение с ним дарило ей умиротворение и гармонию, и она очень желала бы продолжить его, иногда ощущая, что начинает скучать по Сперанскому, но боялась показаться навязчивой.       Сперанский каждый день ждал приглашения от Елизаветы, но, боясь, что будет неправильно понят, быстро приостановил инициативу повторной встречи. Но в один день, когда оба были совершенно не ожидали увидеть друг друга, судьба свела их вместе.

***

      — Михаил Михайлович! — один из помощников императорского секретаря окликнул его, несясь к нему с неотложной кипой бумаг. — Это все от графа Румянцева, просил срочно рассмотреть!       Сперанский нехотя принял их и, надев пенсне, начал по пути читать их, совершенно забыв про внешний мир. Через несколько минут последовал небольшой толчок, бумаги все полетели на пол — это Елизавета Алексеевна случайно оказалась на пути незадачливого секретаря, у которого от неожиданной встречи с императрицей уже успела вся жизнь пролететь перед глазами.       — Ваше Величество, ради Бога, простите меня не заметил.       — Ах нет, это вы должны простить меня! Я шла, совершенно не глядя по сторонам, — воскликнула Елизавета и тут же бросилась на пол, чтобы помочь поднять разлетевшиеся бумаги. Взяв в руки какой-то рескрипт, она с улыбкой протянула его Сперанскому.       — Вы, наверное, читали его прямо сейчас?       — Да… Да. Читал… — с заиканием сказал Сперанский, робким движением протягивая руку.       Взяв бумагу, их неожиданно руки соприкоснулись, и в этот же момент между ними вновь пробежала искра: их глаза вновь наполнились радостью, а поведение — смущением; кожа порозовела до кончиков ушей, а сердце застучало так часто, что намеревалось выпрыгнуть из груди. Это мгновение не длилось больше нескольких секунд, но этого было достаточно для того, чтобы сердце полностью наполнилось чистой невинной любовью.       Аккуратно вытянув листок из ее нежных ручек, Михаил сделал достаточно храбрый поступок:       — Ваше Величество, могу ли я вас пригласить на прогулку по нижнему саду?       Елизавета тотчас же просияла. Она уже давно ждала, когда Сперанский это скажет.       — Да, с удовольствием. Я уже было собиралась пригласить вас сама, — улыбаясь, ответила она. — Только… Куда же вы денете эти бумаги?       Судорожно и нервно беря бумаги в охапку, Сперанский радостно ответил ей       — Да я их сейчас отнесу свой кабинет, если хотите, то можете проследовать со мной.       Елизавета согласилась. Она легкой походкой проследовала за ним, а потом, когда все рескрипты были аккуратны уложены на стол, он взял ее трепетно за руку и повел в сад у Зимнего дворца.       — Я давно ждал этого момента. Честно сказать, я с любовью вспоминал нашу прошлую прогулку.       Елизавета ничего не ответила на это — лишь широко улыбнулась. Добавлять что-то к этому признанию было бы неуместно, Сперанский и так прочел в ее взгляде и улыбке все нужные слова.       — Сегодня на редкость чудесная погода, — как ни в чем не бывало заговорила она. — Такого безоблачное неба в Петербурге не было уже с неделю после нашей встречи в Летнем саду.       — Любая погода будет на редкость чудесной, если рядом будете вы.       Сперанский даже и не заметил, как эти слова вылетели из его уст, но, безусловно, он видел, какой поразительный эффект они имели на императрицу, смущавшуюся и радующуюся от этого незатейливого комплимента.       Дойдя до середины сада, они остались совершенно одни, вся суета двора осталась где-то позади. Всю дорогу Михаил решался произнести те самые слова, но его все мучали сомнения о том, что Елизавета возможно его не любит. — Говорят, танцы — это первый шаг к влюбленности. Вы согласны с этим? — начал он издалека.       Сперанский начал говорить намеками, но Елизавета Алексеевна сразу поняла, к чему он ведет. Удивительно, что она раньше не заметила, что он в нее влюблен. Императрица выдержала небольшую паузу, прежде чем ответить:       — Да, часто именно с танца начинается знакомство мужчины с женщиной, которое позже перерастает в увлечение или влюбленность. Для чувств более мелких и мимолетных этого достаточно, но для истинной любви этого мало.       — И как вы думаете, что может укрепить ее? Может, совместные прогулки или просто разговоры?       Намеки становились настолько откровенными, что нельзя было не понять, чем он хочет завершить диалог. Мило поглаживая ее руку, они тихим шагом дошли до фонтана, украшенного различными мраморными изваяниями.       — Сострадание, — серьезно ответила Елизавета, останавливаясь у фонтана и глядя Сперанскому в глаза. — Когда вы видите симпатичного вам человека в минуту горя или слабости, вы становитесь для него особенным, исключительным — тому, кому можно доверять. Вы, в свою очередь, проникаетесь к нему искренним христианским состраданием. А если сострадаете, значит любите.       — Да, вы совершенно правы, Елизавета Алексеевна.       Наконец, был подан последний знак к тому, чтобы открыть свое сердце, которое, казалось, никогда более не оживет от потери любви. Он взял ее обе руки и приложил их к своему сердцу, бешено бьющемуся от волнения, и сказал совершенно искренне и нежно:       — Елизавета Алексеевна, я не могу более жить, скрывая от вас мои чувства. Вы пленили мое тело и душу с того самого мгновения, как только я вас увидел. После потери супруги я уже думал, что мое сердце никогда более не забьется в такт тому, кого я люблю, но вы все изменили: теперь моя жизнь будет совершенно никчёмной, если я хотя бы раз в день не увижу вас, не услышав вашу речь и не увидев это прекрасное личико.       Я люблю вас, Елизавета Алексеевна! Но если вы хотите, чтобы я относился к вам как к императрице, то ваша воля непременно будет исполнена.       Несмотря на то, что Елизавета предполагала, что Сперанский признается ей в подобных чувствах, теперь эти слова явились для нее полной неожиданностью. Она опустила голову, думая, что сказать и прислушиваясь к голосу своего сердца. Елизавета Алексеевна близко общалась со Сперанским совсем непродолжительное время, но он все равно стал близок для нее. Его присутствие стало отзываться теплом и спокойствием в ее душе. Она тосковала по нему и ждала новой встречи. С ним она чувствовала себя спокойно, умиротворенно, интуитивно ощущая, что в ней также нуждаются и дорожат ею. Быть может, это и была любовь?       — Прошу вас, повторите то, что вы сказали, — тихо пробормотала императрица.       — Я люблю вас! Я люблю вас! Я люблю вас!       Он вновь и вновь повторял эти слова, пытаясь высказать то, что нельзя объяснить словами, лишь прочувствовать. В порыве страсти Сперанский опустился на одно колено, целуя ее нежные ручки, все также говоря:       — Да, я вас люблю! Прошу, поверьте мне, я не буду обманывать вас, я люблю вас искренне и нежно!       — Нет, нет! — воскликнула Елизавета и бросилась поднимать Сперанского с колен. — Не думайте, что я подвергаю сомнению ваши чувства. Я бы не осмелилась на подобное кощунство по отношению к столь дорогому мне человеку…       Рука Елизаветы с нежностью легла на лицо Сперанского, поворачивая его к себе. Кожа мурашками ответила на нежное прикосновение Елизаветы. Теперь она только его и совершенно разделяет его чувства — о большем он не мог и мечтать.       Остановив свой влюбленный взгляд на ее небесно-голубых глазах и замер с счастливой улыбкой на устах:       — Могу ли я поцеловать свою любовь?       Елизавета безмолвно согласилась, вся светясь от радости, тогда Сперанский тихо приложил свои губы к ее алыми устам закрепляя свои чувства.       Сперанский не услышал ответа на свой вопрос — вместо него Елизавета молча прильнула к его губам. Их уста встретились в необыкновенно нежном поцелуе. Когда они оторвались друг от друга, Елизавета, с счастливой и несколько смущенной улыбкой, смотрела Сперанскому в глаза, готовая простоять так хоть целую вечность.       Этот поцелуй не был долгим, длился всего пару секунд, но как много приятных эмоций он оставил! Радость, прилившая в тело, не была умопомрачающей и пьянящей, а тихой и нежной. Хотелось, чтобы этот маленький поцелуй остался милой тайной между двумя влюблёнными.       — Мне кажется, это будет самый лучший момент в моей жизни…       Только закончив первый поцелуй, Сперанский прижал ее за талию ближе к себе и поцеловал ее в алые от смущения щеки. Елизавета с удовольствием приняла эти поцелуи, но когда Сперанский притянул ее за талию, она, озираясь, шепнула ему на ухо:       — Нам следует соблюдать осторожность… Нас могут увидеть.       — Прошу вас, еще пару секунд…       Но эти пару секунд длились достаточно долго. Сперанский как будто совершенно не слышал ее слов, чувствуя себя человеком, находящимся у колодца, и все равно испытывающий жажду.       Со временем его поцелуи стали более страстными и долгими, что сопровождало не только восторг от любви, но и страх за то, что эта самая любовь может стать достоянием общественности. Безрассудство Сперанского передалось и Елизавете, и вскоре она совсем забыла о необходимой осторожности и осмотрительности. Их свидание продлилось еще некоторое время, и Михаил оставил императрицу. Елизавета Алексеевна вернулась во дворец через центральный вход, случайно столкнувшись с вдовствующей императрицей.       Марию Фëдоровну раздирала настоящая дьявольская злость на свою негодную невестку: только ее муж уехал, так она начала крутить романы с кем попало — отвратительнейшее поведение.       Императрица попыталась сдержать свое недовольство за приветливой улыбкой и «безобидным» намеком на грядущее возмездие.       — Ох, милая моя Елизавета! Где ты была столько времени? Я уже начала за тебя беспокоиться.       — Ах, что вы, Ваше Величество! — прощебетала Елизавета Алексеевна, делая реверанс перед свекровью. — Право, не стоило так беспокоиться за меня. Сегодня такой погожий день, что я решила провести как можно больше времени на свежем воздухе. Вы знаете, для моих слабых легких это полезно. С вашего позволения… — и Елизавета Алексеевна вновь склонила голову и поспешила поскорее пройти мимо вдовствующей императрицы. Такая редкая доброта Марии Фëдоровны по отношению к невестке не предвещала ничего хорошего.       Марию Фëдоровну такая неприкрытая ложь совершенно не устроила. Когда Елизавета ещё не ушла далеко, она, не поворачиваясь к ней, сказала, понемногу выплёскивая всю свою злость:       — Да, а кто же был тот мужчина, который целовал тебя и держал за талию?       Императрица вспыхнула и обернулась, гневно взглянув на Марию Фëдоровну. Неслучайно она сейчас встретилась с ней у ворот сада. Елизавета Алексеевна расплылась в фальшивой и приторно-любезной улыбке, медленно проговорив, чуть растягивая гласные:       — Так почему же вы спрашиваете меня, Ваше Величество? Ведь вы и сами все прекрасно видели.       — Хотелось бы услышать, почему, как только твой супруг покидает тебя, ты сразу же бежишь в объятия какого-то любовника?! И вообще, как ты могла решиться встречаться с секретарем императора, с этим наглым и бездушным карьеристом? Он просто тебя использует, чтобы удержаться при дворе!       Мария Фëдоровна подошла к Елизавете вплотную, чтобы видеть ее бесстыжее лицо, исковерканное маской любезности.       — Знаете, мне тоже хотелось бы услышать, почему мой супруг, едва прибыв в столицу из армии, спешит к своей любовнице, которая даже не старается хранить ему верность, а не к жене. К тому же, если бы мой, как вы говорите, любовник, старался удержаться при дворе, ему было бы выгоднее ухаживать за вами. Ведь именно вы на всех официальных церемониях занимаете мое место.       — Да как ты посмела!       Мария Федоровна чуть не упала от негодования, уперевшись в перила мраморной лестницы. Приоткрыв свой большой и грубый рот, она хотела что-то выкрикнуть ей в ответ, но к сожалению, невестка быстро скрылась из виду. Но спустя какое-то время, вдова смогла наконец-то найти в себе силы на очередную вспышку гнева и написать обличающее письмо сыну.