Отныне и навеки: Петербург и Париж

Глава XXIV

Je vous aime

      После этого происшествия Александр и Наполеон не встречались целых два дня. Император французов тяжело переносил эту временную разлуку. Должно быть, Коленкур правильно подметил, что Александр мог испугаться возможного развития их отношений из-за своей сильной и даже мистической религиозности, и Наполеон понимал это, но он не мог предугадать, как дальше поведёт себя Романов. От этого неведения Бонапарт эти два дня был в полнейшей растерянности. Но, наверное, именно поэтому он был удивлен, когда ему внезапно доложили о приезде императора Александра.       Констан, что доложил о приезде императора, смотрел на взволнованного Бонапарта.       — Сир, мне пригласить императора Александра? — спросил камердинер. — Сир? Сир!       Наполеон отмер и посмотрел на Констана.       — Вы так ждали встречи с царём. Неужели вы… Испугались?       — С чего бы? Нет, конечно. Скорее зови его, — отстранённо откликнулся Бонапарт, задержав взгляд на своем камердинере. Сам он в это время раздумывал о том, как ему вести себя в присутствии Александра. Лучше, пожалуй, будет не вспоминать того, что было между ними в прошлый раз. Вести себя учтиво, доброжелательно, но без лишней пылкости. Не пытаться напомнить о том, что они не встречались два дня.       Констан кивнул и ретировался в коридор, где его ожидал Александр. Тот в волнении мерил комнату шагами, ходя туда-сюда.       Романов сгорал от внутреннего стыда за собственную трусость. Тот внезапный поцелуй заставил его наконец зажёг тот огонёк, который так был нужен его заледеневшей душе. Но порыв страха его тут же потушил, заложив сомнения. Эта запретность, неправильность так съедала его. Однако сейчас он был здесь. Значит, ветер стихал, уступая место корсиканскому огню. Появление камердинера Наполеона привело его в чувства.       — Ваше величество, вы можете войти, — сообщил Констан.       Саша сразу же направился к дверям. Войдя, он сначала встал на месте. Очень странно было находиться тут, когда события двухдневной давности ещё были перед глазами. Тугой мундир не давал нормально вдохнуть воздуха и Саша ослабил шейный платок, чтобы не задохнуться уж совсем.       — Я прошу простить за столь внезапное появление, Бонапарте, — сказал Александр.       — Вы ведь прекрасно знаете, Александр, что я всегда рад видеть вас, — Наполеон сдержанно улыбнулся и, увидев замешательство императора, указал ему рукой на соседнее кресло.       Без слов Александр сел в него. Но неловкость так и резала воздух между ними.              — Я не появлялся эти пару дней. Что ж, дела в собственной империи никто не отменял, — пробормотал Александр. Нужно было унять дрожь в голосе.       — Я вас понимаю, не оправдывайтесь, мой друг, — остановил его Бонапарт. — Но теперь, я полагаю, мы можем беспрепятственно заняться вопросами мира? Мой министр иностранных дел уже начал готовить проект договора.       — О, это очень своевременно. Кажется, Коленкур мне говорил об этом, — более живо ответил Александр. — Тогда нам нужно скорее обсудить оставшиеся моменты.       — В таком случае меня крайне интересует то, как вы намерены убедить сент-джеймсский кабинет согласиться на мирные переговоры, — сказал Наполеон, наклоняясь ближе к императору и с улыбкой заглядывая ему в глаза.— Вы так и не рассказали мне это, а между тем это касается Франции напрямую.       — Поверьте, средства убеждения не так важны, — отвечал Романов. — Самое интересное будет на самих переговорах. Наберитесь терпения, mon Corse!       — Однако, если вы не убедите их, эти переговоры могут и вовсе не начаться. Неужели вы скрываете от меня секреты вашей дипломатии, mon cher?       — Я осознаю все риски этого дела, Наполеоне. Но я бы не стал за него браться, если бы не был уверен в успехе и своих силах. Вам нужно только довериться своему другу и союзнику. — О нет, только не подумайте, что я в вас сомневаюсь, Александр. Безусловно, наша с вами дружба держится на взаимном доверии, но я должен понимать, какие аргументы вы будете использовать, поскольку именно ваши дипломаты будут представлять интересы Франции. — Прежде всего, наши друзья с острова хотят отмены континентальной блокады, — рассуждал Александр. — После заключения этого мира едва ли не вся Европа будет считать, что я обладаю влиянием на вас. Этого вполне достаточно, чтобы склонить к переговорам с вами. — Возможно, многие наоборот станут думать, что вы попали под моё влияние, — усмехнулся Наполеон, слегка закидывая голову вверх и не сводя глаз с русского императора. Как удивительно, сегодня они оба успешно держат друг друга на расстоянии, не позволяя себе больше того, что допустимо этикетом для правителей союзных держав. Быть свидетелем этому после того, как границы дозволенного между ними почти что стëрлись, было невыносимо. — Едва ли в Лондоне обойдутся без анекдотов о том, что этот мир был вам навязан. — Они будут правы и нет. В любом случае карикатурное творчество англичан я пережить смогу, — заявил Александр. — Дабы сохранить наш мир, нам требуется отбросить внешние помехи. Вы со мной согласны, mon cher? — Разумеется, мой друг. И первым делом единогласно отбросим англичан. — Конечно, — кивнул Романов. — Дело останется за малым, не разрушить все самим и сохранить, чтобы можно было передать наши труды последующим поколениям. — Только если бы мне было, кому это передать, — несколько печально улыбнулся Наполеон. — На моего брата мне рассчитывать не приходится, как и на то, что императрица сможет подарить мне наследника. — Как я вас понимаю. Я, как и вы, наследников не имею. И ежели он не появится, то престол придётся передать одному из братьев. Но один баламут, каких нужно ещё поискать, а другие два ещё совсем дети. — Почему вы думаете, что у вас не останется прямых потомков? Вы молоды, и ваша жена еще может родить ребёнка. — Меня женили, когда мне было всего шестнадцать лет. Бабушка торопилась передать мне престол в обход отца. Но юношеская любовь угасла. И теперь наши отношения с Лизхен оставляют желать лучшего. Саша вздохнул, отводя взгляд в сторону. Если они вовремя не одумаются, то трон будет действительно отдать некому. Александр повернул голову вбок, и теперь Бонапарт внимательно смотрел на его печальный ангельский профиль с мягкими очертаниями. Всякий раз, когда он видел лицо царя, он не переставал думать о том, как же тот красив. Александр внутри усмехался. Они обсуждали свои браки, хотя оба знали, что были влюблены друг в друга. Играть в этот театр, лепить так ужасно сделанные маски, пытаясь убежать, скрыться от чего? От того, что неизбежно? Нужно было покончить с этим фарсом, сделать шаг, попробовать. По крайней мере он будет честен перед самим собой. — Как никто другой понимаю ваши затруднения, — тем временем сочувственно отозвался Наполеон. — Мне же не остается ничего, кроме как, противясь велению сердца во имя благоденствия моей империи, поднимать с Папой вопрос о разводе. — Что же, и где вы собрались искать себе невесту, Бонапарте? — поинтересовался Романов. — В Австрии. Я намерен сделать предложение принцессе Марии-Луизе, дочери императора. Царь усмехнулся и покачал головой. — О, Бонапарте, не повторяйте ошибок Людовика XVI. Однажды французкий монарх женился на австриячке и к чему это привело его и Францию? Нет, мой друг, не в ваших интересах связывать себя узами брака с Австрией. — Его брак с Марией-Антуанеттой не был главной причиной падения Бурбонов. А я все-таки не Людовик XVI, — усмехнулся корсиканец. — Но хорошо, Александр. По-вашему, в каком правящем доме Европы я должен искать себе жену? — изогнул бровь корсиканец. — Помимо несносных братьев, у меня есть такие же сёстры, — посмеялся Саша. — Я считаю, что лучше вам связать себя узами брака с Россией. Это сделает наш союз ещё крепче. Наполеон заметно оживился. В самом деле, если он женится на Великой княжне из дома Романовых, Европе будет намного тяжелее не признавать его императорский титул. И Александру будет намного сложнее отказаться от их союза, когда его сестра станет французской императрицей. — О, я почел бы за честь стать вашим братом, — улыбнулся Бонапарт и сознательно чуть отступил, чтобы уж точно получить гарантии от Александра. — Только, насколько мне известно, ваша сестра Екатерина уже помолвлена, не так ли? — Да, с нашим кузеном Евгением Вюртембергским. Однако я считаю, что вы куда более подходящая партия. Катиш — моё сокровище. И я могу доверить ее только вам. Царь проницательно посмотрел на корсиканца, пока тот сиял от восторга. — Необыкновенно ценю ваше доверие, брат мой. В таком случае я буду ждать согласия вашей сестры и вашего окончательного решения. — Я гарантирую, что на переговорах с Лондоном вы будете помолвлены с Catherine. Вам лишь нужно развестись с мадам Бонапарт. — Я займусь этим сразу после того, как вернусь в Париж, дабы вы не имели сомнений в твёрдости моих намерений. — Не сомневайтесь, я бы не стал предлагать вам в жёны свою любимую сестру, если бы не верил вашим намерениям. Саша осмелился положить свою ладонь, закованную в перчатку, поверх руки Наполеона. Бонапарт вопросительно посмотрел на эту руку, но не посмел убрать ее. Он тепло улыбнулся Александру, глядя в его ласковые голубые глаза. Русский Тальма все еще колебался, это было видно, но на сей раз он решился сделать шаг навстречу Наполеону. И Бонапарт оценил эту робкую инициативу. Его пальцы сплелись с утонченными гибкими пальцами русского. — Вы оставили у меня свои перчатки, — вдруг вспомнил Бонапарт. — Оставьте себе, на память. У меня их много, — быстро ответил Романов. — Вы сохранили скрипку для меня? Он говорил, не отрывая взгляда. Некоторый мрак добавлял интимности происходящему. — Значит ли это, что я также должен оставить вам свои в качестве сувенира? — ухмыльнулся Бонапарт. — А скрипка ждёт вас. Вы намерены снова сыграть что-то? — Хм. В качестве сувенира я могу забрать и эти, — сказал Романов и принялся бережно снимать перчатку с каждого пальца. Бонапарт подставил ему и вторую ладонь, облачённую в белую ткань, которая была снята таким же образом. — Итак, где моя скрипка? — Саша встал с кресла, оглядываясь в поисках инструмента. — Если вам так приглянулась моя игра, то я с радостью сыграю для вас. — На том столике, — кивнул Наполеон. — Там же, где вы оставили ее в прошлый раз. Александр убрал перчатки Наполеона за пояс и бодро подошёл к столику. Бокал с недопитым вином, футляр и его перчатки. Бонапарт же не сводил глаз с царя, не переставая дивиться грации в каждом его движении. — Вы ничего не трогали с того вечера, — удивлённо сказал Романов, снимая свои перчатки. — В самом деле. Это вас так удивило? — Пожалуй, если только совсем немного, — признался Романов. Царь достал скрипку и приставил её к подбородку. Глаза вновь закрылись. Из-под смычка залилась красивая музыка. Но если тогда она была полна боли и тоски, то эта мелодия была наполнена светлыми чувствами. Она была полна любви. Любви, которой Саша так боялся и которую так желал. Игра царя заставляла сердце Бонапарта биться чаще. Невозможно было оторвать глаз от этого мужчины. — Я посмел бы сравнить вашу игру с самим Паганини, — медленно проговорил Наполеон, вставая с кресла, когда Александр отложил скрипку. — Настолько проникновенна и трогательна музыка под вашим смычком. Это могло бы быть красивым признанием в любви. Бонапарт подошел вплотную к Романову и уверенно взял его за обнаженную руку. — Ну почему могло бы, если это оно и есть? — тихо проговорил Романов, наклонившись к Наполеону. Тот оторопел от этих слов и сильнее сжал нежную ладонь Александра. — Раз так, то вы готовы выслушать моё признание? — усмехнулся он и прошептал на ухо Александру: «Je vous aime, Alexandre. Je n'ai jamais rien connu d'un homme pareil. Je n'ai été captivé par un personne tellement fort, mon ange». И сердце русского заколотилось в такт с корсиканским — в стократ быстрее, разнося жар по всему телу. Признания Бонапарта и его горячее дыхание грозили сжечь юного царя на месте. — Я знаю. Я знал это и без слов, — с легкой улыбкой ответил царь на ушко Бонапарту. — Почему же вы не признались раньше? — таким же шепотом спросил Наполеон. — У меня не было скрипки, — усмехнулся ему в губы Романов. Всего пара миллиметров их отделяла друг от друга. Руки царя опустились на талию Бонапарту, пока он обнимал Александра за шею, притягивая ближе. Наполеон обхватил руками его лицо, намереваясь наконец поцеловать нежные губы русского императора, но он остановился, как только услышал стук в дверь. В этот раз встречу государей прервал спешно прибывший в Тильзит из Петербурга курьер, который доставил царю Александру письмо от вдовствующей императрицы. Александр с неохотой отстранился от Наполеона. Тот испустил разочарованный вздох. — Минутку, Бонапарте, — неловко улыбнулся Романов. — Письмо от матушки, видимо, что-то срочное. Она просто так не пишет, — задумчиво сказал Саша, раскрывая письмо. — Все ли хорошо? — с интересом и беспокойством спросил Наполеон, глядя на то, как Александр напряженно вчитывался в строки на русском. Александр перечитывал слова, написанные матерью, и всё больше не мог поверить в прочитанное. Лицо царя исказилось болезненным шоком, а рука с листком бумаги резко опустилась вниз. Император подошёл к креслу и упал в него. — Наверное, это ощущала Лизхен, узнавая о моих любовницах, — пробормотал по-русски он, словно не замечая Наполеона. Бонапарт чутко считывал все эти перемены чувств Александра. Сердце его болезненно сжалось, когда глаза Романова приняли выражение боли и полной опустошëнности. Наполеон уже замечал, что когда Александр страдает, то неспокоен и он сам. Только причина его печали оставалась неизвестной Бонапарту. — Что с вами, mon ange? — корсиканец обошёл кресло, оказавшись за спиной Александра. — На вас лица нет. Что так расстроило вас? Саша вновь взглянул на письмо в своей руке и со вздохом перевёл его на французский Наполеону. — «Mon cher Alexandre, ce que j'ai vécu aujourd'hui ne peut être décrit. Elizabeth vous trompe avec votre secrétaire, Speransky. Mon Dieu, je les voyais moi-même quand je me promenais dans le jardin du Palais d'Hiver. Ils étaient seuls, et il avait l'audace de la serrer près de sa taille et de l'embrasser jusqu'à ce qu'elle obéisse consciencieusement. Après cela, j'ai la posé des questions sur cet acte, elle a failli faire une crise de colère, en nous arrosant de boue. Je suis désolée de vous écrire à ce sujet dans cemoment très difficile, mais vous douvez savoir la vérité. Votre mère aimante» Бонапарту вдруг вспомнился один день из его Египетской кампании, когда ему передали письмо брата с известием о том, что его обожаемая Жозефина вовсе не скучала по нему, находясь в объятиях некоего Ипполита Шарля. Вероятно, подобное чувство в этот момент испытывал Александр. Бесконечное сочувствие и жалость наполнили душу Наполеона. Корсиканец ласково провел рукой по светлой макушке царя, а затем зарылся пальцами в его кудри, склонившись к его лицу. — Пожалуй, ни один человек в целом свете не сопереживает вам сейчас так, как я, — тихо сказал он. — Я тоже пережил измену, и я знаю, как это больно. — Нет. Это странно. Ведь я знал о её неверности и раньше. Но мне не было так больно, — признался Саша. — И лишь сейчас я почувствовал то, что она испытывала каждый раз. Она связалась с моим секретарём, Сперанским. Моей правой рукой и верным другом… — Это не отменяет того, что вас это ранит. Тем более, когда в этом замешан человек, на которого вы всегда могли положиться. Это двойное предательство. Наполеон взял в свою руку ладонь Александра и поцеловал ее. Романов повернул голову и посмотрел в добрые сочувствующие глаза корсиканца. — Вы как никто другой можете меня понять. И это отрадно — иметь опору в такой час. Царь отложил гнетущее его душу письмо и потянул Бонапарта к себе. Тот обошёл кресло и встал напротив Александра. Романов смотрел с обожанием на корсиканца, как на спасителя, как на самое прекрасное в своей жизни. Наполеон склонился к нему, не отрывая своего взгляда от голубых глаз Александра, влюблённых, но в то же время взволнованных. Губы Бонапарта рассекала едва уловимая улыбка, а его руки легли на плечи русского императора. — Votre âme est blessu, — тихо, но достаточно отчётливо проговорил он. — Laissez-moi vous aider à la réparer, — продолжил корсиканец, плавно опускаясь на колени царя и прижимаясь к его губам. Словно ища спасения, Александр раскрыл свои уста, отвечая ласкам Наполеона. Но поцелуй становился тем горче, чем больше мысли царя заволакивало письмо вдовствующей императрицы. Отделаться от них никак не получалось. Это становилось так невыносимо больно, что Александр отвернул голову в бок, разорвав поцелуй. — Я так не могу, — тихо произнёс он. — Мыслями я совсем не с вами… — Я знаю, — понимающе ответил Наполеон, пальцами повернув к себе лицо Александра. Когда их взгляды встретились, он мягко коснулся макушки светлых волос. — Знаю, как никто другой. Скажите мне, что я могу сделать, чтобы помочь вам хотя бы на время забыть об этом, мой ангел. Нехотя император поднял свой тяжёлый печальный взгляд на Бонапарта. Серые стальные глаза смотрели так проницательно, с такой нежностью и пониманием, что Саша по привычке смущался не в силах отыскать подвоха. Все те женщины, что клялись ему в любви, в итоге отравляли его равнодушием. — Покой, — произнёс он с тихим отчаянием в голосе. — Покой, которого я ищу много лет. Я принял свою любовь к вам, я решился признаться лишь потому, что надеялся отыскать его у вас, у демона с Корсики. Но возможно ли отыскать покой во грехе? Моя жена предпочла моего секретаря, но чем лучше я, когда полюбил мужчину? — Вы имеете полное право поступить так, как вам велит ваше сердце, — слишком спокойно ответил Бонапарт, хотя на самом деле был ужасно взволнован. Он, видя сомнения Александра, неосознанно использовал свою любимую тактику: отступить, чтобы получить желаемое. — Выбор лишь за вами, Александр. Вы видите: вы целиком овладели моими мыслями и душой, я безоружен перед вами. Но если вас смущает то, что в вас влюблен мужчина, я готов отступить. Я не хочу вам что-либо навязывать. — Вы опять мне врёте, Бонапарте, — усмехнулся Саша, покачав головой. Глаза его сверкнули огоньками. — Я уже говорил, что ваши глаза выдают вас… Луиза говорила ему, что нельзя отказываться от такого счастья. Другого в этой жизни может и не быть. Этот корсиканец был настоящим подарком в его печальной судьбе. Саша смотрел в эти взволнованные глаза, безуспешно скрывающиеся под безразличием, и понимал, что так и будет до конца своих дней несчастным, если не решится сейчас. — Вы отступите, но смириться никогда не сможете. Ваша душа будет изранена так же сильно, как моя. Я не прощу себе этого, — ответил Романов, притягивая корсиканца к себе ближе за талию. — Вы правы, — прошептал Бонапарт. — Я не привык сдаваться на полпути, не достигнув цели. И ни одна из моих побед не была столь же соблазнительной, как завоевание вашего сердца. Искры в глазах Александра сумели за считаные мгновения разжечь в нём восторг, азарт. Наполеон снова впился в его губы, такие желанные и необходимые. Пытаясь продлить, растянуть этот момент, о котором он так долго мечтал, корсиканец был неспешен, но затем, когда Александр начал отвечать на эти ласки, Бонапарт, точно захмелев, начал целовать его настойчивее, с большей жадностью. Эту жадность чувствовал Александр. Бонапарт словно боялся, что его счастье упорхнет из рук. Но стучащее в бешеном ритме русское сердце отныне принадлежало только одному демону. Письмо теперь одиноко лежало на столе, пока, содрогаясь, царь придавался любви. Одних только поцелуев и объятий хватило, чтобы позабыть всё то горе, что он испытал. Дыхание обоих сбивалось, и пришлось оторваться от друг друга. Губы пылали. Столь напористо мог целовать только мужчина, но никак не хрупкая женщина. Чем дольше Бонапарт сидел сверху, тем сильнее это распаляло императора. Наполеон чуть отстранился от Александра, чтобы перевести сбившееся дыхание. Его взгляд был прикован к влажным блестящим губам и порозовевшим щекам русского ангела. Должно быть, в эту минуту он был особенно прекрасен в глазах Бонапарта. — Я мечтал об этом со времени наших манёвров, — шепотом признался корсиканец, зарываясь руками в волосы Александра. Тот едва скрыл усмешку. — Это вы про те манёвры, на которых вы наглым образом решились целовать царские ноги, сударь? — спросил он, легко касаясь губами взмокшего лба корсиканца. Несколько прядей темных волос как обычно свисали над серьёзным лицо. Саша накрутил их себе на пальцы. — Именно, — ухмыльнулся Бонапарт. — Только не говорите, что вам было это неприятно. — Разве я посмел такое сказать, Сир? — наигранно возмутился Романов, надув губы. — Каждый ваш взгляд, каждое ваше слово, каждое прикосновение греет мою застывшую за тысячами ледяных масок душу. Лишь одно вашего присутствия рядом хватит, чтобы сердце моё забилось вновь. Вы источаете жизнь и даёте её мне. Я начинаю жить рядом с вами! Наполеон расплылся в улыбке. Александр был невыразимо прелестен в своем кокетстве. Пожалуй, ни одна светская красавица не смогла бы надуть губы так же очаровательно, как это сделал русский император. А его признания… Каждому слову Бонапарт радовался, как по уши влюблённый юноша. Кто бы мог подумать, что эту бурю чувств в его душе рождал царь Александр. — О, я знаю это, mon bel ami . Я никогда бы не посмел подвергнуть сомнению ваши чувства, ибо я не желал так вашей взаимности, как чьей-либо еще. Никто и никогда не кружил мне голову с такой же силой, как делаете это вы. — Это так абсурдно и неправильно — любить мужчину, — прошептал Саша, вздыхая. Эта печаль в голосе царя пробудила тревогу, побежавшую по телу Наполеона. Этот византиец никогда не будет постоянным. Его мысли и настроение менялись в мгновение ока, держа Бонапарта в постоянном волнении. Он огладил щеку корсиканца так осторожно, словно в его руках была огромная ценность. — Но... Любовь сама по себе абсурдна и безумна! — добавил Александр, вновь завладевая устами военного. Страсть распаляла их обоих. И невозможно было более сдерживать себя. Руки сами стали спускать всё ниже: от затылка с темными волосами, курчавыми у шеи к крепким плечам, закалённым годами военной службы, к талии и ниже, сжимая наконец ягодицы, так провокационно трущиеся о естество Романова, скрывающееся в лосинах, сильно натянувшихся от напряжения. — Les fous changent le monde, — прошептал Бонапарт, когда Александр на долю секунды оторвался от его губ, и сам страстно впился в розовые уста царя. Руки корсиканца, упирающиеся в плечи Романова, плавно опустились к его шее и расстегнули несколько верхних пуговиц мундира. Они снова, как будто бы в политике, боролись за превосходство. Но с каждым прикосновением Александра у Бонапарта оставалось все меньше желания продолжать это противостояние. — Я словно сгораю в огне, — раздался шёпот в ухо Наполеона. — Видит Бог, но я не стану просить прощения и желаю согрешить сегодня. Желаю согрешить с вами. Позволите ли вы мне? Припухшие влажные губы припали к адамову яблоку, вырывая тихий стон из груди корсиканца. Саша едва сдерживается. Наполеону стоит только сказать, и он тут же поддастся этому безумию. Безумию с корсиканской душой, так любовно прижимающемуся всё теснее. — Вы читаете мои мысли. Я только собрался просить у вас позволения сделать это с вами, — улыбнулся Бонапарт, запрокинув голову от удовольствия, доставляемым ему губами Александра. Губы расплылись в самой нахальной улыбке. С чмоком они оторвались от шеи и атаковали уже порядком истерзанные губы. Бонапарт охает, но отвечает на страсть. Его подхватывают под бёдра. Царь крепко сжимает их и резко встаёт. Бонапарт ликовал, ибо так давно желал более активных действий со стороны Романова. Сердце нещадно терзает грудную клетку, кровь стучит в ушах. Корсиканец хватается за шею царя, дабы не упасть, и тут же сжимает златые кудри. Царь мычит в поцелуй и сильнее сжимает пальцы на ягодицах. — Где ваши покои? — на сбитом дыхании спрашивает царь и ещё раз мокро целует Бонапарта. — Я быстрее проведу вас туда сам, если вы отпустите меня, — быстро отвечает Наполеон, ухмыляясь мычанию Александра и оттягивая в своих руках его волосы. — Что же, ведите! — бодро воскликнул Романов, отпуская Бонапарта на свободу. Сашу хватают за руку и ведут в спальню. Едва они пересекают её порог, как Наполеон сам накинулся на Александра. Тот издаёт стон. Ему не терпится. Он почти животным желанием хочет поскорее оказаться под этим светловолосым красавцем. Царские руки до боли сжимают его плечи. Слишком много одежды. Слишком тесно. Слишком душно. Саша принимается расстегивать мундир. Но проклятье! Под ним ещё и жилет! Царь рычит. Рычит, как зверь, и это вызывает улыбку на лице Наполеона. — С раздеванием я с удовольствием справился бы и сам, не нужно так нервничать, Александр, — усмехнулся он. — Будьте так любезны! — на рваном дыхании сказал Саша. — Я бы тоже посоветовал вам поспешить, — продолжает дерзко ухмыляться Наполеон, указывая на офицерский шарф и орденскую ленту, что создавали новые препятствия на пути к одному только мундиру Александра. Его руки в это время быстрыми движениями расстегивают жилет. Бонапарт бросает его в сторону, с облегчением выдыхая: сразу же стало легче дышать. Так же поспешно Наполеон избавляется от собственной рубашки. Александр же завозился с лентой Андрея Первозванного и только начинает вынимать из петель вереницу медных пуговиц. А корсиканцу уже не терпится поскорее увидеть этого ангела обнаженным. — Позволите помочь вам? — с нахальной улыбкой Наполеон подходит к нему, осторожно, но уверенно отводя его руки в стороны, и заканчивает за него расстегивать конногвардейский мундир. — Не хотите стать моим камердинером? У вас здорово получается, — в шутку заявил Романов, наконец освобождаясь от пут своего мундира. Но корсиканец разочаровано вздыхает: на Александре ещё жилет, рубашка и платок. — Не обессудьте, на вас одежды столько же! Бонапарт в нетерпении почти сорвал платок, что ткань чуть натёрла нежную кожу. — Ну что же, вам так не терпится? — ухмыльнулся Романов, проводя ладонью по обнажённому торсу военного: от ключиц и ниже к линии лосин, вызывая дрожь во всём теле. Сфинкс провоцировал его и словно медлил специально. — Вы не представляете как, — шёпотом ответил Бонапарт. И тогда рука царя опустилась ниже, сжимая выпирающий сквозь лосины член. Ресницы Наполеона дрогнули, губы приоткрылись, выпуская тихий стон. — Я заставлю вас рыдать, Sire… — Вы мне обещаете? — с вызовом спросил Наполеон. — Вы убедитесь в этом очень скоро, mon cher amor. Бонапарт таки сорвал пару пуговиц с жилета Александра. Руки дрожали. Тяжело было контролировать тело, когда этот русский уже вовсю распускал руки. Он продолжал ласкать его сквозь ткань и Наполеону не хотелось бы, чтобы это заканчивалось. «Ах, знал бы весь мир, как этот ангел сейчас грешит, — срывая царскую рубашку размышлял Бонапарт. — Что может быть греховнее содомской связи ангела и демона?» Он упал на кровать спиной и только успех ахнуть, как царь оказался сверху. Кровать скрипит под их весом. Наполеон привык к простоте. В голову вдруг пришла мысль о том, насколько, наверно, огромна царская кровать. Бонапарт так провокационно раздвигвет ноги шире, насколько ему это могут позволить тесные лосины, совершенно ничего не скрывающие. Наглый взгляд стальных глаз лишь сильнее заводит русского императора. С хрипом из-за неровного дыхания и бешеного сердцебиения Саша ласкает губами кожу прямо за ухом корсиканца, задевает носом раковину. Бонапарт млел от каждого прикосновения. Мягкие уста проходятся по скуле, задетой румянцем. Горячие губы спускаются к впадинке между ключицами. Наполеон прерывисто выдыхает, на что царь ухмыляется — он нашёл его слабое место — и целует снова, но так легко и дразняще. — Alexandre… — так томно, но красиво слетает его имя с корсиканских уст. Ладони оглаживают подтянутое тело. Он видел его лишь раз, но уже тогда шрамы на нём поразили разум. — Сколько шрамов… Страшно представить, сколько раз вы рисковали не попасть в мои руки, — говорил царь, целуя каждый шрам: несколько у груди, слева под ребрали, прямо на животе. Бонапарт едва мог дышать. Чем н же спускались руки и губы златовласого ангела, тем сильнее он сжимал эти локоны. — Судьба сберегла меня, чтобы я оказался сейчас в ваших ласках и объятиях. — Ради этого стоило вас ненавидеть столько лет… Mon cher Corse… Руки царя были везде. Мягкие, нежные, не то, что у него, военного, пропитанные жесткостью пороха и войны. Наполеон откровенно подставлялся под них, желая, чтобы руки и губы оказались ниже. Ласки кончились так резко, что Бонапарт с испугом вынырнул из своих мечтаний. Саша сел, сгорбившись, пытаясь стянуть сапоги. Наконец, они поддались и с грохотом упали на пол. Таким же образом слетели сапоги корсиканца. Он приподнялся на локтях, чтобы увидеть перед собой самое соблазнительное зрелище: русский царь Всея Руси стоял пред ним на коленях, сжимая его ноги. — Признаюсь, не одна женщина не заставляла меня гореть так долго, как один русский, — выдав ухмылку, заметил император. — Не верьте, что русские холодные и червствые. Я заставлю вас сгореть вместе с собой, mon amour, mon Napoleon! Руки, лежащие на коленях, пробрались выше, накрывая изнывающий член и лаская, пока горячее дыхание опаляло его. — Греховнее ангела я не видывал.! — сквозь стон сказал Бонапарт, поддаваясь бедрами к ласкающим рукам. — Но я ведь ничего ещё не сделал! Царь смиловался над несчастным французом и быстро снял лосины, так мучившие Наполеона. Совершенно обнажённый в развратном виде он предстал перед Александром. С покрасневшего члена сочилась смазка, пачкавшая живот. Романов накрыл горячий орган своей нежной ладонью, проведя несколько раз по нему. — Самое время вам что-нибудь сделать! — прошипел корсиканец. — Неужели вы можете еще ждать, mon cher? — Чтобы довести вас до слез, мне хватит терпения, поверьте. Луиза весьма лестно оценила мои способности любовника, — Романов расплылся в нахальной улыбке. В пору было думать, что демон тут он, а не бедный корсиканец в его руках. Но царь не давал ему думать об этом. Любопытный, пытливый взгляд с возбуждённого органа стрельнул на пораженного корсиканца, ожидающего каких-либо действий от Саши. Ладонь вновь и вновь ласкала его член, обводя пальцем взбухшую венку, размазывая по чувствительной головке сочащуюся смазку. Наконец, лбьопытство пересилило и Романов языком прошёлся от самого основания до кончика, слизывая концом языка смазку. Поражённый Наполеон едва успел закрыт рот ладонь, прежде чем закричал он переполняющих чувств. Словно молния пронзила его тело. Сколько похоти было в этих ангельских глазах. Разве это император? Разве это ангел? Наполеон бы готов поклясться, что даже его обожаемая Жозефина не была столь непредсказуемой и...наглой. Александр, ублажая его своими губами и языком, пошёл гораздо дальше неё. Один только соблазнительный взгляд этих коварных сияющих глаз заставлял Бонапарта позабыть обо всем на свете. Ласки царя были настолько искусны, что Наполеон едва сдерживал себя, чтобы не оттягивать грубо его кудри. Он позволял себе лишь ласково поправлять ниспадающие светлые пряди и осторожно придерживать его голову. Александр требовал нежности в обращении с собой. — Значит, я был прав. Я почти не сомневался в том, что вы-таки наставили рога прусскому королю, — оскалился Наполеон. — Однако, я полагаю, еще ни одному мужчине не было дано испытать ваши...Способности? Даже здесь Александр не переставал напоминать ему про эту женщину, вызывая раздражение. И оттого Бонапарт все-таки с силой оттянул его волосы, заставляя взять глубже. Царь, казалось, был искуснее любой женщины из парижских борделей. Он заглотил полностью, почти давясь. Но всё-таки с хлюпом выпустил член изо рта, оставляя нить слюны и смазки. — С его позволения я наставил ему рога. Хотя едва ли это можно назвать так. Нас с королевой не связывает ничего, кроме дружбы, — ответил царь, пока пытался отдышаться. Губы вновь накрыли член, а потом покинули, дразня корсиканца. Удовольствие уже перемешивалось с легкой болью, но такой волнующей, что Наполеон был не в силах остановить русского. — Как вам угодно, но ради Бога, не говорите о ней в такой момент! — прорычал корсиканец. Каждый раз, когда его член покидал узкое тёплое горло царя, Бонапарт разочарованно мычал от досады и закатывал глаза. Александр играл с ним, будто бы издевался, прекрасно отдавая себе отчёт в том, как изводит Наполеона. Должно быть, он добивался того, чтобы на щеке корсиканца показалась слеза. И она появилась, медленно скатившись по лицу. Наполеон всхлипнул, изнемогая от желания. И русский царь даровал ему то удовольствие, которое он жаждал. Одного движения руки хватило, чтобы тело корсиканца содрогнулось в судорогах наслаждения, а из горла раздался хриплый протяжный стон. Липкую от семени руку Саша обтёр о плед и сел рядом с корсиканцем. — Я вам обещал и я сдержал своё слово, Sire… — с улыбкой прошептал он, целуя в взмокший лоб. Сладкий шёпот ангела волновал его ничуть не меньше, чем его поцелуи и прикосновения. — Alexandre… — Бонапарт протянул имя русского императора, заглядывая ему в глаза. Он прикоснулся к его груди, поражаясь тому, насколько нежной, почти шелковой была белая кожа. — Невозможно было удержаться. Признаюсь, никому не удавалось доставить мне столь же сильное удовольствие. — Искусный дипломат, любовник. Лишь на поле боя я буду уступать вам, мой милый Наполеоне, — прикрывая глаза, пока ладонь корсиканца оглаживала его чистую шёлковую грудь. Ни один шрам не украшал это прекрасное тело. — Я бы с вами поспорил, мой ангел, — коварно ухмыльнулся Бонапарт. — Вы еще не знакомы со всеми моими способностями. Кто знает, быть может, это вы будете уступать мне в любовных делах? Пальцы корсиканца щекочущими движениями спускались все ниже, касаясь чувствительной кожи живота, задевая изгибы бёдер и наконец ложась на возбужденный пах русского. — Я непременно желал бы вам это доказать, — прошептал Наполеон. Русский издал тихий стон, закрывая глаза. О, он был на пределе. Его небывалое терпение удивляло Наполеона. Но вместо того, чтобы позволить корсиканцу хозяйничать дальше, Саша убрал его руку. — О, не спешите так, — покачал головой царь — Я... Ещё с вами не закончил. У вас найдётся какой-нибудь крем или масло? — Найдете на столе, — кивнул в сторону Наполеон, не скрывая от Александра своего удивления. — Боюсь представить, откуда вы обладаете этими познаниями. — Всему своё время, Sire, — с нахальной улыбкой сказал Саша, вскочив с кровати. Романов подлетел к столу и нашёл баночку с кремом. Он вскрыл ее и вдохнул запах. — Вот, чем пахнут ваши руки! Вы непременно должны мне прислать такой же! Царь вернулся к лежащему Наполеону, тот в предвкушении ждал действий от царя. — И все-таки я хочу это знать, mon ange, — настаивал он. — Вы должны будете удовлетворить моё любопытство! — Умерьте свое любопытство, — продолжал усмехаться Романов, приближаясь к Наполеону. — Вы догадываетесь, что я намерен делать, не так ли? Тогда… Повернитесь. И Бонапарт повернулся, оперевшись на локти и при этом продолжая вполоборота посматривать на Александра с дерзкой улыбкой, даже отчасти с вызовом. — Ну, значит, вам все-таки есть, что скрывать от меня, — театрально вздохнул Наполеон. Но его глаза сияли азартом. Он сказал это намеренно, желая получить от Александра признание. — Все имеют свои тайны. И некоторым лучше оставаться таковыми, — подражая Наполеону, театрально вздохнул Романов. Царь зачерпнул двумя пальцами крем и коснулся колечка мышц. Бонапарт вздрогнул и несколько напрягся. — Вам лучше расслабиться, — предупредил Саша. Корсиканец замычал: пальцы протолкнулись внутрь, растягивая тугие стенки. Саша бы взял этого демона гораздо раньше. Самоконтроль трещал по швам. Терпеть становилось уже настолько невмоготу, что царь стянул узкие лосины чуть вниз, давая свободу возбужденному органу. — Я восхищаюсь вашей выдержкой, — прошептал француз, пыхтя, а затем издал стон. Ловкие пальцы попали по такой точке, что из глаз посыпались звезды. — Ещё раз… Прошу. Сделайте так снова, — рвано дышал Бонапарт. Наконец, кроме дистанционного дискомфорта появлялась толика удовольствия, разжигавшая в нём огонь. Романов подчинился. По мере того, как пальцы входили внутрь, растягивая, они попадали вновь и вновь по тому комочку нервов внутри, заставляя Наполеона скулить от удовольствия. — Александр! — уже со слезами на глазах молил корсиканец. — Да поторопитесь уже! Не пытайте моё терпение! Романов вынул пальцы и бережно, как что-то хрупкое, уложил Наполеона на спину, разводя ноги в сторону. — Сейчас, мой хороший, — по-русски шептал Александр, стягивая свои лосины полностью. Холодный крем размазался по твёрдому члену. Саша тихо выдохнул. Он был на пределе. — Одно ваше слово и… — Черт побери! Вы с Луизой также церемонитесь?! Я не женщина! Возьмите меня уже! — шипел Наполеон. А потом вскрикнул. Член Александра был много больше его пальцев. Он задышал сквозь стиснутые зубы. Больно. Ладонь уперлись в плечи русского, до боли их сжимая. — Не смейте… — шептал корсиканец, насаживаясь на член полностью, пока Александр наблюдал за ним. — Не спешите, вам же больно. — ласково говорил Александр, не спеша двигаться. — Плевать. Саша стал делать небольшие толчки, постепенно наращивая амплитуду и частоту. Наполеон скрестил ноги на его пояснице и обнял за шею, притягивая к себе. — Сильнее… Пожалуйста! — просил Бонапарт. — Как пожелает мой корсиканец, — сквозь стон отвечал Саша, качая бёдрами сильнее. То, что происходило между ними, все еще казалось Наполеону чем-то слишком невероятным, пределом всех мечтаний. Корсиканец завороженно смотрел на лицо Александра, в его глаза, сверкающие во мраке комнаты особенно таинственно. Ни с одной женщиной Наполеон не чувствовал себя так хорошо, как в объятиях русского императора. Александр истязал шею полководца, в плавном темпе вбиваясь в его тело. Каждый толчок сопровождался басистым стоном Бонапарта и ногтями по нежной коже спины его ангела. Только Александру было позволено делать подобное с ним, привыкшим в любой ситуации держать контроль самому. Только в его руках Наполеон мог без памяти отдаваться. Александр обращался с Наполеоном, как с сокровищем. Каждый жест, каждый толчок, каждый поцелуй, каждое сжимание — все было направлено на то, чтобы показать, что этот корсиканец его. Только в его руках он будет рыдать от наслаждения, стонать и желать большего. Это был только его корсиканец. Лишь верному Констану было известно, в котором часу императоры наконец унялись и когда же смертельная усталость сморила их сном. Но он будет молчать и смотреть теперь на своего господина, зная, что тот обрёл желанное счастье.