Кровь на наших руках

Тяжелое эхо шагов раздается по коридору, пока фигура в темном плаще и папкой в руках, лениво плетется до единственной двери на этаже. Металлическая холодная ручка привычно ощущается в руке и так же с легкостью проворачивается, пропуская гостя в полумрак кабинета. И здесь… На удивление пусто. Главный секретарь устало вздыхает и трет переносицу, обходит кабинет Инспектора еще раз, прежде чем окончательно понять, что это дохлый номер и здесь действительно никого нет. Он пренебрежительно скидывает папку с отчетами прямо на чужой рабочий стол и теперь, это больше не выглядит как идеально вылизанное до блеска рабочее пространство. Калеб хмыкает от мысли, что хотя бы так он может отыграться за свою бессонницу. Но, на удивление, на этом сегодня его работа и должна была закончиться, а если Инспектора нет на месте, а его кабинет все еще не был заперт… Это может давать ему надежду на то, что он все таки вернется, затем Калеб отчитается за проделанную работу и его наконец то отправят домой. План был предельно прост, размышлял Калеб, устало плюхаясь на один из диванов у стены. Просто нужно подождать, но черт возьми, если бы не слипающиеся из-за недосыпа глаза, просто подождать возвращения Инспектора было бы куда проще… Часы планомерно тикали и Калеб, с каждой секундой, все больше терял счет времени, а глаза предательски закрывались уже сами собой. Ничего же не случиться если он буквально прикроет их на пару минут, ведь так? Калеб сонно трет глаза, дыхание постепенно выравнивается. Он, едва ли не сворачиваясь клубком на своем укромном спальном месте. Тишина опустевшего к такому времени здания поглощает его с головой, а недосып и загруженность только способствуют этому. Он не замечает сколько проходит времени, пока, не слышит сквозь сон звук открывающейся двери. На секунду, в голове проскальзывает мысль о том, что Инспектор, должно быть, уже вернулся и ему просто необходимо встать, но эта мысль так же быстро ускользает, затаскивая секретаря обратно. Еще не до конца проваливаясь в сон, мысли, о внезапно взявшемся склизком ощущении холода, вылизывающим его голые участки кожи, заставляют поморщиться сквозь сон. И в тот момент, когда сознание снова начинало ускользать в такие желанные объятия небытия, в комнате снова раздался едва уловимый шорох. Сначала, это ощущалось как лишь лёгкое покалывание на затылке, которое Калеб списывает на внезапный озноб, но вскоре оно превращается в ледяное дыхание, опаляющее открытый участок кожи на шее. Словно рядом с ним что-то или кто-то был. Секретарь внезапно распахивает глаза хватаясь рукой за шею и пытаясь привести сбившееся дыхание в порядок. Сердце предательски бьется о ребра, во рту пересохло и озноб бьет по конечностям, но кабинет, на удивление пуст. Перед глазами лишь полумрак, тихий и безмолвный. Он устало трет лицо приводя себя в мнимый порядок.       — Все в порядке… Выдыхая, успокаивающе шепчет себе Калеб, снова прикрывая глаза, надеясь, что это всего лишь игры измотанного работой организма, не более. Но чем дольше он погружается во тьму, вслушивается в тишину кабинета, беспочвенное чувство тревоги накрывает его с головой. Он различает какой-то новый шаркающий звук и это становится последней каплей. Его темные глаза снова распахиваются, а тело непроизвольно дергается в испуге, когда единственное что он может разглядеть это худощавая фигура, склонившаяся над ним. Сон все еще остается где-то на грани, а сердце заходиться с новым ритмом. Из груди секретаря вырывается лишь судорожный вздох, и чужая фигура поспешно отстраняется.       — Черт… Паника сменяется раздражением, когда, все еще привыкая к полумраку, Калеб слышит чужую слишком знакомую раздражающую интонацию. А еще, краем глаза выхватывает копну светлых волос и красный проблеск.        — Наблюдатель.? Калеб сонно потирает переносицу, когда леденящий страх неизвестности отходит на второй план. Он снова принимает сидячее положение, поправляет воротник водолазки и плавно проводит пальцами по имплантам под глазами, что бы они снова пришли в действие.       — Господин главный секретарь! — В своей привычной слащавой манере тянет Кавински, от чего Калеб показательно кривится.       — Какая встреча…       — Насколько я знаю, — Он ещё раз хмурится и недоверчиво поднимает глаза на собеседника, в то время как Кавински делает вид что разглядывать рабочий стол Инспектора, и что это самое интересное занятие которое он когда-либо делал в жизни, — Здесь тебя сейчас быть не должно. Кавински хмыкает так, будто бы Калеб пошутил и слегка качает головой.       — Что-то мне подсказывает что и твое "пребывание" здесь, слегка не было запланировано заранее. В сознании Калеба всплывает тот момент, когда он шел сюда с полной готовности сдать бумаги и со спокойной душой наконец вернуться на квартиру. Но ещё хуже было бы, обнаружив его Войд сейчас здесь... Спящим. Он отгоняет эти жуткие мысли. Но что сейчас здесь делает Кавински? Кавински же, полностью довольный тем, что над его словами как минимум задумались, наконец поворачивает голову к собеседнику и едва ли Калеб может не заметить эту дурацкую насмешливую ухмылку на чужих губах. Не то чтобы бывший наблюдатель Войда номер один, как Калеб окрестил его у себя в голове, вообще хоть когда-то вызывал в нем теплые чувства или, хотя бы, банальное уважение. Было в нем что-то такое… что Калеб упорно не понимал. Он старше его на пять лет, а ведет себя, если не до безобразия взбалмошно, то всегда слишком много себе позволяет, слишком... Но в то же время, сам Инспектор Войд держит "это", чуть ли не на первом месте. И не стоит спрашивать какого мнения был по этому поводу главный секретарь. И будто бы читая его мысли, Кавински именно в этот момент, без особой заинтересованности в голосе, но спрашивает.       — Тааак… И где же Инспектор? — Он вопросительно наклоняет голову и изучающе обводит взглядом фигуру напротив себя. Не то что бы Калебу сейчас доставляло большого удовольствия, с ватной от недосыпа головой, в полутьмах сидеть и беседовать с бывшей собачкой Инспектора, о которой, в народе ходили довольно… Скверные слухи. Не то что бы Калеб проверял, но что стоит главному секретарю залезть в базу и узнать, кто же этот ваш I - 600 - SWt и чем же он так выслужился перед верхушкой. Это не дало ему много новой информации, но позволило выяснить одно простое правило: не связываться с Кавински.       — Не осведомлен. В ответ Кавински кивает ему, пожимая плечами и все так же слегка ухмыляется. Калебу правда начинает казаться что что-то здесь явно не так. И давно он не носит те странные оранжевые очки? Всегда ли он выглядел и вел себя так? И если нет, то что за чертовщина сегодня твориться и почему, о архонты, он все ещё здесь? Все ещё стоит прямо перед ним и даже из вежливости не может отвести взгляд. Разве ему не нужно выполнять свой алгоритм? Инспектор был бы не очень счастлив узнав о прогулах его любимого наблюдателя. Калеб осекает себя за то, что допускает такие нелестные мысли в сторону Войда, но Кавински... Главный секретарь непроизвольно сжимает руки и от внимательных глаз собеседника, это так же не может ускользнуть. Черт бы побрал этого Кавински. Но Кавински быстро надоедает смотреть за внутренними метаниями Калеба, тем более, что их разговор явно не клеился. Ему остается лишь со скучающим вздохом и наигранно расстроенным выражением лица, наконец перестать слишком нагло рассматривать чужую фигуру, и он, даже возвращает на глаза свою фирменную оправу рыжего цвета. Калеб ненароком проследив за чужим движением, сталкивается с его взглядом и по коже снова ползет непонятный холодок. Он замирает. Напряжение повисает в воздухе. Кавински, пользуясь заминкой, кивает ему напоследок ещё раз и буквально за пару шагов преодолевает расстояние до двери.       — Подожди. Но не успевает коснуться ручки, как слышит за спиной чужие шаги и чувствует прикосновение к своему запястью. Наблюдатель, явно не ожидавший такого, с недовольным шипением оборачивается.       — Что ещё? Калеб и в правду стоит за его спиной, немного сгорбившись и несмотря на их разницу в росте, смотрит будто бы снизу вверх.       — Ах да, конечно. Извините что потревожил ваш чуткий сон, господин главный секретарь.— И ухмыляется слишком несдержанно,— Теперь я уже могу идти? Калеб хмурится, хочет возразить, снова не произвольно скользит взглядом по чужим губам и замирает. О черт… Теперь уже, от него как от чумного отшатывается Калеб. Всю сонливость снимает как рукой, а в голову лезут совершенно бредовые мысли. Ему показалось показалось показалось, только и всего. Он ведёт себя как дурак. Кавински бы только посмеялся над ним, если бы узнал, что Калеб, о архонты, увидел у него клыки или что-то в этом духе. Он просто устал и на взводе из-за несданных отчетов и раздражающего поведения Кавински. Его организм просто стал играть против него и Калеб докажет, пусть даже себе, что это все бред. Кавински все так же непринуждённо стоит, сложив руки на груди, в ожидании от него хотя бы объяснений своему непривычно не сдержанному, для главного секретаря, поведению. Но чего он точно не ожидает вместо ответов, так это того, что Калеб, в следующее мгновение довольно неаккуратно, но быстрым отточенным движением стащит с его лица очки.       — Не слишком ли ты много себе позволяешь? Не обращая внимания на чужое явное раздражение, Калеб бесцеремонно хватает Кавински за подбородок и довольно грубо поворачивая чужую голову, под сопротивление и недовольное шипение, надавливает большим пальцем на чужую губу. Клыки... самые настоящие. Калеб ошарашенно буквально отскакивает от Кавински, коря себя за излишнюю любопытность. Чужие оранжевые очки благополучно оказываются на полу и это будет чудо, если линзы и оправа не пострадают от такого удара о твердую поверхность пола.       — Какого черта Кавински... Наблюдатель молчит, стоя к нему все так же в пол оборота. Трет тыльной стороной ладони подбородок, где буквально мгновение назад чувствовались чужие пальцы. Калеб непроизвольно сглатывает, когда их глаза встречаются на мгновение, и тот алый презрительный взгляд, которым Кавински его любезно одарил, едва ли может означать что-то хорошее.       — А тебя не учили, что лезть едва ли знакомым людям в рот, не очень-то вежливо? Мм? Липкая тень паники, смешанная с растерянностью и недопониманием, начинает неприятно расползаться по коже. И тут, Калеб с ужасом осознает, что чужой голос и все остальные окружающие его звуки, больше походят на бесформенный комок шума. Это паника, та самая против которой он ежедневно ведет борьбу и с такой же стабильностью проигрывает. Кавински неоднозначно хмыкает и хмуриться, наблюдая за чужой реакцией.       — Что за черт, Калеб... — Он специально говорит громче, что бы, по хорошему его хотя бы услышали,— Не успел проснуться, а уже паничку словил? Калеб же, судорожно сглатывает неприятный ком в горле и проводит руками по лицу, пытаясь сосредоточиться хотя бы на окружении, выхватить из всей этой путаницы пару знакомых предметов, что иногда, конечно, помогает, но секретарь лишь вспоминает что находится в кабинете Инспектора. Он не отвечает Кавински, хоть и, к сожалению, снова различает его раздражающую речь.       — Что за чудовище Во... — Он осекает себя за такое вольное обращение.       — Что за чудовище Инспектор пригрел на груди. Кавински, в ответ на такие заявления, что-то недовольно пробормотал себе под нос. Убедившись в том, что Калеб хотя бы снова в себе, и пригладив светлые волосы, он неспеша поплелся за очками, игнорируя Калеба. Который, в свою очередь настороженно делает пару шагов назад, пока буквально не сталкивается спиной с оконным стеклом, доходящим до пола. И давно они здесь? Позади него… Такой живой, красивый и переливающийся всеми цветами ночной Альт-сити, а Калеб сейчас стоит здесь, в полной неуверенности что за чертовщина вообще творится. Ему просто хотелось бы скинуть все происходящее на уж слишком неправдоподобно бредовый сон, как последствие бессонницы. Но Калеб давно не видит снов, ровно как и не может позволить себе здорового полноценного сна. Ему хочется упорно вбить себе в голову, что всё на самом деле не так печально, даже если он не знает, что делать и взять себя руки сейчас кажется непосильной задачей, а чужое присутствие только напрягает еще больше, ему хочется верить во что-то немного более позитивное, но, к сожалению, Калеб никогда не был оптимистом. И, в который раз, потерявшись в своих мыслях он совсем упускает из виду Кавински.       — Бежать больше некуда, господин главный секретарь. Калеб отмирает только когда к нему, довольно вальяжно, подходит никто иной как Кавински. Кто бы ещё это мог сейчас быть. А секретарь, чувствует себя птицей, пойманной в клетку, это и без того нервирует еще больше.       — Ты... И приводя его в ещё больший ступор, Кавински внезапно смеётся.       — Чудовище? Вампир? Он снова хмыкает, задумчиво слегка покачивая головой.       — Нет, не совсем. Видишь ли, тут какое дело…       — Это… — Он жестом показывает на себя, пренебрежительно фыркая,— Называется вампирским отродьем, Калеб. Калеб вообще не понимает, что здесь смешного. Да он ведь просто издевается над ним!       — Какая вообще разница.— Пристыженно огрызается Калеб.       — Ты чудовище.       — А ты нет?       — Что в твоём понимании является чудовищем, м? Ты никогда не задумывался об этом? Вопросы Кавински снова остаются без ответа.       — О эти прекрасные руки...— Наблюдатель едва ли предпринимает попытку приблизиться, коснуться чужого запястья, но Калеб отдергивает руку быстрее, неодобрительно и напряженно не сводя с него глаз, - Насколько много на них кровь в столь юном возрасте.       — Хватит!       — Ты не лучше меня. Но у тебя есть выбор, а у меня его нет. И я бы попросил... не раскидываться словами и выражениями, особенно если ты не знаешь о чем говоришь.       — Бред... — Калеб лишь устало проводит по волосам, переводя тему.       — Это всё бред, это просто глупые сказки.        — Ты же прекрасно понимаешь, что это не так.— Раздраженно процедил Кавински. На плечо Калеба ложиться чужая холодная ладонь. Со стороны, это должно быть выглядит комично, из-за их разницы в росте, но едва ли Кавински это когда-либо волновало. Калеб дёргает плечом, недовольно просипев в ответ, на такое посягательство в его личное пространство.        — Убери руки. И не сводя глаз, со слишком спокойного, для такой ситуации, лица собеседника, Калеб внезапно вспоминает об одной забавной вещице. Он едва заметно скользит ладонью вниз, к кобуре на своём поясе. Наконец, чувствую себя в мнимой безопасности. Но и это, к сожалению, не укрылось от чужих внимательных глаз. Поэтому, ледяная ладонь также оказывается прижата к его руке, и как бы Калебу не хотелось этого осознавать, к его единственному способу обезопасить себя и к его бедру. Ну нет... Готов был обречённо простонать Калеб от досады. Хитро переводя взгляд алых глаз вниз, Кавински сильнее сжимает чужое плечо, тем самым давая понять, что сейчас это явно не лучший вариант.       — Сомневаюсь, что каждый день ты носишь с собой серебряные пули или, в крайнем случае, осиновый кол под плащом.       — Да ты... От такой наглости у Калеба, по ощущениям, скоро точно начнет дергаться глаз.       — Давай просто не будет делать поспешных движений, если ты, конечно, настроен мирно поговорить по душам и после, кто знает... Может быть, тебе настолько понравится, и ты даже не захочешь расходиться, мм? Что скажешь? — Снова недвусмысленно подстрекает его Кавински, улыбаясь секретарю.       — Мне не о чем говорить с тобой, Кавински.       — Ну знаешь, в мои планы сегодня тоже не входило пересекаться здесь с кем-то помимо Войда. Так что… мы оба сейчас не в том положении, чтобы показывать зубы. Калеб еще больше недовольно хмуриться в ответ на такое сравнение. Кавински же, больше не делал вид, что все происходящее сейчас здесь его веселило или было безразлично. Калеб прежде не видел его серьезным.       — Можешь считать, что мы оба просто попали в то место, но не в то время. Калеб, в ответ снова дёргает плечом и старается стряхнуть чужие руки с себя. Не то, чтобы его прям таки удерживали на месте силой, но от чужих прикосновений он все равно явно не был в восторге.        — Я не хочу разговаривать с чем-то вроде тебя.— Калеб хмуриться и их глаза снова встречаются. Ему не нравится этот глубокий алый, так же, как и не нравится, каким именно взглядом его одаривают. Так им точно не прийти к компромиссу, но Калеб явно забывает кто здесь ведёт. Пальцы наблюдателя снова впиваются в чужое плечо, довольно ощутимо надавливая и прижимая к гладкой поверхности холодного стекла. Окна здесь прочные, но Калеб бы, все равно не стал оборачиваться и смотреть вниз.       — О, тебе придется,— Едва ли не скалясь цедит Кавински.       — Если ты, конечно, изначально планировал уйти отсюда. Калеб сглатывает. Чувствуя, как его пульс снова подскакивает, стоит чужой руке, так удачно устроившейся на его ладони над спасительным оружием, холодным прикосновением скользнуть ниже по чужому бедру, вызывая ворох непонятно откуда взявшихся мурашек. Кавински же, задумчиво отводит от него взгляд, едва ощутимо поглаживая чужую ногу чуть выше колена.       — На твоём месте, я бы не стал делать поспешных выводов.— Размеренный спокойный тон Кавински не так режет слух, но в то же время... Неоднозначные прикосновения к ноге слегка выводят Калеба из равновесия.       — Кто знает, может тебе даже понравится. Архонты и когда Калеб вообще стал таким дотошным до чужих прикосновений.       — Кавински... Калеб, сам толком до конца не осознает, почему из всего, что приходит сейчас в голову, он отчаянно выговаривает лишь чужое имя, и когда рука, что минуту назад покоилась на его плече, обманчиво аккуратно ведет по юношеской груди, скрытой под несколькими слоями ткани. Его дыхание снова перехватывает. Но секретаря, без какого-либо сопротивления, бесцеремонно тянут вниз за воротник плаща и вдобавок, к ощущениям от прикосновений чужих рук, на плечо ложиться чужой подбородок.        — Нет... — Калеб дёргается, непроизвольно закрывая глаза от нарастающей паники, особенно находясь в таком положении, когда он буквально может почувствовать чужое холодное дыхание на своей коже.       — Калеб, — Кавински задумчиво переводит взгляд на его растерянное выражение лица.       — Смирись, тебе просто не повезло. И Калеб, чувствуя этот обволакивающий шепот, упирается руками в чужие плечи, пытаясь оттолкнуть. Но едва ли руки сейчас слушались его, а, не совсем человек, перед ним, совершенно точно превосходил по силе. К тому же, откровенно жалкие попытки секретаря сбежать, Кавински только забавляли.       — А ты... С характером, да? — Он насмешливо хмыкает, слегка качая головой и чувствуя, как такое стойкое тело, натурально дрожит под ним.       — И не с такими работали. Калеб снова хочет возразить, снова попробовать оттолкнуть от себя и забыть этот инцидент как мерзкий сон. Но не успевает сделать ровным счетом ничего. Тело содрогается от резкой, обжигающей разом боли, когда чужие клыки, кажущиеся таким не настоящими раньше, с легкостью проткнули тонкую кожу и сомкнулись на сонной артерии. Не слишком аккуратно, от чего горячие капли чего-то мерзкого и липкого начинают скатываться по коже вниз, пачкая одежду. Калеб с шипением бьётся затылком о оконное стекло, несдержанно запрокидывая голову. Стискивает зубы от боли и в отместку сжимает чужие плечи, царапая их до неприятных красных полос. За что, Кавински в отместку сжимает челюсть и клыки неактуально распахивают бледную кожу сильнее. Едва ли, кто-то вообще услышит вскрик в такое-то время в офисе самого Инспектора. В голове Калеба столько мыслей... он чувствует подступающую к горлу тошноту и тревогу, которая буквально бьёт по нервам, перед глазами плывет от подступивших слез и паники. В то время как Кавински, буквально, только и успевает несдержанно глотать чужую горячую кровь, которая сама буквально заливается в его глотку. Он едва не мычит от удовольствия, стискивая тело под собой за талию, второй рукой придерживая чужой воротник, чтобы избежать чужих попыток дернуться. Калеб, подрагивающей рукой, зажимает свой рот не в силах противиться. Если его сейчас и не вывернет, он хотя бы больше не произнесет ничего лишнего. Кавински делает ещё пару глотков и это ощущается так... Чертовски правильно и приятно. Чужой вкус остаётся на языке, совсем не отрезвляя голову, как это было раньше после кормежки. Но тут, наблюдатель, сквозь пелену, чувствует как чужая рука снова стискивает его плечо. Он переводит взгляд, уже не настолько ярко алых глаз, на Калеба. Его глаза зажмурены, секретарь судорожно дышит и острый слух нечисти различает бессвязный чужой бред, неосознанную просьбу остановиться и как… — Кавински... Калеб снова непроизвольно зовёт его по имени. И Кавински, действительно приходит в себя отвлекаясь, чтобы сосредоточиться на чужом состоянии, и это работает пока у Калеба совсем не подкашиваются колени и он не начинает буквально сползать по гладкой стеклянной поверхности вниз.       — Тихо-тихо...— Непринужденно шепчет Кавински, отстраняясь от чужой шеи, оставляя "беспорядок" после себя. Он позволяет ослабшему телу опереться на себя. Наблюдая за чужим состоянием, Кавински хмуриться от своих же навязчивых мыслей. Нет, он не перестарался. Нет, Калеб не настолько слаб, чтобы это хоть как-то сказалось на нем в последствии. Кавински просто... он не должен чувствовать себя так паршиво после еды. Калеб для него ничего не значит. Наблюдатель, едва ли знает о нем что-то свыше его должности и того, что он приемный сын Войда. И почему Кавински вообще думает об этом. В то же время, Калеб рад хотя бы тому, что от него вроде как отстали и тому, что он больше не чувствует такой резкой боли. Шея всё ещё пульсирует и ноет, но это мелочи по сравнению с тем, что все не так плохо, ведь он же относительно в порядке, да? Кавински раздосадованной мямлит скомканное подобие извинения.       — Увлёкся... Он вытирает испачканный рот тыльной стороной ладони и, на удивление осторожно, придерживая Калеба, помогает ему вернуться туда, с чего все и началось, на злополучный диван у одной из стен комнаты. Ему так же помогают лечь. Кавински снова тянется к чужой шее, снова сталкиваясь с чужой попыткой оттолкнуть его. Едва разлепляя веки, Калеб с ужасом смотрит в ответ, но Кавински отводит глаза, глухо осаждая его.       — Хватит. Просто дай мне закончить. Калеб сдается без уговоров. Это все и так уже было слишком. Чужой горячий язык приходиться по свежей ране. Калеб дёргается, прошипев от боли, но чужая ладонь ложиться на его грудь, настойчиво прижимая обратно, а серьезный взгляд обращенный к нему, говорит о том, что это не лучшая идея. Секретарь перестает сопротивляться когда чужой язык снова касается шеи. О архонты, едва ли не вылизывая остатки крови, своеобразно залечивая рану и извиняясь. Калебу кажется, что после всего произошедшего за сегодняшнюю ночь, у него точно поедет крыша. Он устал, и это пожалуй, единственное что крутиться в его голове. Это холодно, это противно и не приятно вот так чувствовать чужую слюну вперемешку с собственной кровью на своей же шее. Он едва ли находит в себе силы, что бы пошевелиться и отвернуться, ложась на бок, желая больше хотя бы не видеть Кавински, мельтешащего перед ним. Это неправильно...       — Мы обсудим это, потом. Так же глухо отзывается Кавински, отстраняясь от его шеи и любезно поправляя чужой воротник. Он поднимается с колен, слегка разминая затёкшие конечности и на вскидку оценивает чужое состояние. В голове проскальзывает мысль о том что секретарь сейчас, сжавшись на диване и лежа к нему спиной, походит больше на побитую собаку. Кавински нервно сглатывает, отворачиваясь. — Я ненавижу тебя...

***

Кавински задерживается в кабинете Инспектора ещё на некоторое время, после того как Калеб отключается буквально по щелчку пальцев, промямлив перед этим что-то нечленораздельное, что наблюдатель предпочел бы не слышать. Он скучающе хмыкает, вглядываясь в чужое неспокойное выражение лица, в чужие плавные черты. Он отгоняет от себя мысли о том, что ему не стоило делать это. Он не был насколько голоден и Калеб, если быть честным, не виноват. Но в то же время... Кавински успокаивал себя хотя бы мыслями о том, что всё произошедшее сойдет ему с рук, даже если этот мальчишка собственность Войда. Да плевать он на него хотел. Но... Разве его милое личико, строптивый характер и на удивление, не неиспорченная вредными привычками кровь, вообще может оставить хоть кого-то равнодушным. Вот и Кавински, напоследок окидывает быстрым взглядом, чужую фигуру сжавшуюся в неспокойном сне, прежде чем в раздумьях покинуть кабинет Инспектора Войда. Кого-то завтра явно ждет очень неприятный разговор.