Voiceless

О чем он вообще думал, когда связался с этим отмороженным ублюдком? О многом, на самом деле. Например, о том, в какой пиздец превратится его жизнь, если он однажды соскребет жалкие ошметки своей тупой гордости и выплюнет в самодовольную рожу все, что копилось в нем годами. Потому что терпеть бесконечные насмешки, издевательства и унижения порядком остоебало. Хотелось стать выше этого. Хотелось вылезли из этого дерьма, затянувшего его с головой. Хватит с него. Просто, мать вашу, хватит. «Иди нахуй, Шэ Ли!» «Отъебись от меня!» Если бы все было так просто. Он ведь знал, что это не сработает, но озлобленную ненависть, вложенную в кулак, слишком трудно контролировать. Этот самодовольный змеиный уебок давно напрашивался. За подставу, за разорванные мочки, которые иногда пиздецки болят, за испорченную жизнь. За все. Но опрокинуть на лопатки и избивать до кровавых соплей — недостаточная плата за то, что сделал Шэ Ли. Ссадины на лице заживут, а шрамы, оставленные на изнанке — никогда. Поэтому он продолжает стирать собственную кожу до мяса, пока его не оттаскивают назад и не заламывают руки за спиной. Шэ Ли сплевывает кровь и ядовито усмехается. Приказывает крепко держать, говорит, что не любит, когда собака не поддается дрессировке. И подходит ближе — ошибка для него. Потому что проходит секунда — и острые зубы впиваются в чужую глотку, оставляя глубокую рваную рану. Мразь шипит, зажимает ладонью хлестающую из шеи кровь и мерзко скалится, глядя своими грязно-золотыми глазищами. А потом все происходит слишком быстро: сквозь ебашущий на пределе пульс в ушах слышится угрожающе-едкая усмешка «придется и мне оставить у тебя на шее метку, рыжуля», а дальше — раскаленная металлическая цепь, обтянутая плотной удавкой вокруг собственной шеи, запах обожженной кожи и срывающийся в придушенном крике голос, который… …вырывает Рыжего ото сна. Он широко распахивает глаза и тяжело дышит. Чувствует, как горло продолжают сжимать фантомные горячие звенья цепи, оставляющие за собой ощущение удушья и болезненные ожоги. Открыв рот, он жадно глотает воздух и дрожащими пальцами ощупывает шею, пытаясь убедиться, что все в порядке. Убедиться, что все это — давно в прошлом. Всего лишь очередной блядский кошмар, нескончаемо преследующий его последние пару лет. После него всегда тяжело отыскать связь с реальностью, но Рыжий каким-то образом научился с этим справляться. Даже если это до сих пор дается ему с трудом. Он скидывает одеяло в сторону и садится, опуская ноги на пол. Трет ладонью лицо, морщится устало, проводит по волосам, сжимая пальцами отросшие пряди на макушке, и медленно, с усилием выдыхает. Думает: все нормально. Повторяет: ты давно через это прошел. Напоминает себе: ты дома, в безопасности, а прошлое — в прошлом. Рыжий поднимает голову на электронные часы, стоящие на тумбочке рядом с кроватью, и понимает, что до начала занятий осталось примерно пару часов. Не спеша поднимается, топает в ванную, где принимает освежающий душ и приводит себя в относительный порядок. Готовит завтрак, состоящий из яичницы, двух жареных тостов и несладкого черного чая, и заодно сэндвич — на обед, а затем собирается сам, не забыв кинуть все необходимые тетради-учебники в рюкзак. Он живет отдельно с тех пор, как Мэйлин, его мама, вышла замуж во второй раз. Это случилось как раз после его выпуска из старшей школы. Рыжий тогда не был прилежным учеником, но на последнем году пообещал взяться за ум, чтобы набрать средний балл для поступления в университет. В этом его поддержала не только самая лучшая в мире женщина, воспитавшая его, но и еще один человек, который помимо Рыжего способен сделать ее счастливой. Джиан — честный и добрый мужик с открытой душой, Рыжий быстро проникся к нему. Настолько, что даже почти без уговоров согласился на то, чтобы тот оплатил первый год обучения, конечно же, условившись, что все обязательно вернет. Рыжий вообще не планировал продолжать учебу, потому что никогда не испытывал тягу к знаниям. Он всегда думал, что после школы сразу устроится работать каким-нибудь доставщиком или консультантом в супермаркете — где и кем угодно, лишь бы платили. А тут вдруг подвернулся такой неожиданный шанс начать что-то новое, попробовать себя где-то — и Рыжий попробовал. С тех пор, как они с Мэйлин вылезли из долгов, прошло уже два года, и он все еще не может поверить, что его жизнь больше не похожа на кромешный ад. На дверях больше не висят записки с угрозами, никто с подозрительной внешностью не ошивается под окнами и не поджидает возле дома, никто не ломится в дверь с намерением вынести ее с петель своей долбежкой. И все это — спокойные дни и ночи, тишина под окнами и в душе, бесконечно теплые улыбки на лице Мэйлин и ушедшая из груди Рыжего тревога — полностью заслуга Джиана. Рыжий до сих пор не знает, как его отблагодарить, и вместо денег, которые тот наотрез отказывается принимать, предлагает помочь по дому, поковыряться в машине, заменить что-нибудь из бытовой техники, что давно вышла из строя или вот-вот сломается, даже несмотря на то, что Джиан всегда отшучивается, мол, что за глупости, ничего не нужно. И все же за редким исключением позволяет Рыжему оказать содействие в чем-либо, потому что понимает его чувства как никто другой. Иногда Рыжий не уверен, что всего этого заслуживает, что может вот так спокойно жить своей жизнью. Иногда ему кажется, что однажды он проснется и поймет, что все это — лишь нереально длинный сон. Но глядя на то, как Мэйлин смеется, как искренне улыбается изо дня в день и светится от счастья рядом с Джианом, Рыжий заставляет себя на время закрыть глаза и сделать глубокий вдох. Заставляет поверить в то, что реальность — реальна. Как-то раз Мэйлин замечает Рыжего, непривычно напряженного и с прикрытыми глазами, и интересуется, что случилось. Рыжий на секунду теряется, но тут же берет себя в руки и, отмахнувшись, качает головой, мол, все нормально. Тогда Мэйлин просто садится рядом, берет его руку в свои ладони и, мягко-мягко улыбнувшись, говорит: я тоже не могу в это поверить. Но чем чаще я смотрю на тебя и Джиана, тем сильнее убеждаюсь в том, что жизнь умеет удивлять и в лучшую сторону тоже. Поэтому давай позволим себе быть счастливыми здесь и сейчас, пока это возможно. И только после этих слов Рыжий наконец позволяет себе в происходящее поверить.

***

Первая половина дня проходит на удивление быстро и незаметно, и Рыжий не сразу осознает, что можно топать на обед, пока не натыкается на Лысого, который поджидает его в коридоре. Увидев Рыжего, он вскидывает руку вверх в знак приветствия и воодушевленно интересуется: — Сегодня погода хорошая. Сыграем в баскет? Рыжий планировал перекусить, а затем пойти в библиотеку, чтобы найти материал для практического исследования по профильному предмету, но, глядя на искрящегося какой-то детской радостью Лысого, понимает, что выбора у него особого нет, поэтому просто коротко кивает, соглашаясь. Обычно многие из студентов любят выбраться из душного корпуса на улицу, чтобы пообедать, погонять мяч на площадке или просто прогуляться по территории кампуса. И Рыжий предпочел бы все-таки найти где-нибудь в теньке уединенное место, схавать свой сэндвич и посидеть в тишине библиотеки, чем собирать пыль здесь, на площадке, куда сегодня по какой-то непонятной причине привалило немало народа: если отсеять игроков на прощадке, то большинство из них — зрители, собравшиеся небольшими кучками по несколько человек за пределами игрового поля. Лысый, едва успев сбросить на траву рюкзак, с неподдельным ребяческим восторгом пулей врывается на площадку и, перехватив мяч у парня в черной бейсболке, делает финт и забивает данк. Победно вскрикивает, словно этим позерством только что вырвал несколько очков у команды соперников, но в ответ получает лишь откровенно возмущенные вздохи товарищей, сопровождающиеся не менее возмущенными взглядами, потому что, блядь, нельзя без разрешения врываться на площадку и делать все, что вздумается — это и дураку должно быть понятно. Но Лысый то ли забыл об этом, то ли дебил по жизни. Скорее все вместе, думает Рыжий, качая головой. Погода сегодня действительно замечательная. Солнце не такое палящее из-за наплывших облаков, ветерок дует приятной прохладой и даже воздух кажется чище, хотя здесь, кроме пыли, поднявшейся от резвого бега на площадке, обычно нечем дышать. Рыжий стягивает с себя белую ветровку и аккуратно бросает ее на рюкзак, чтобы не заляпать в случае чего, потому что в ней играть неудобно — слишком сковывает движения, особенно при броске мяча в корзину. Поэтому ему проще остаться в футболке, даже если сейчас достаточно прохладно для разгуливаний в легкой одежде с короткими рукавами. Во время игры все равно станет не до этого. Не проходит и десяти минут от начала первой четверти, как Рыжий вдруг ощущает неприятное покалывание между лопаток, словно кто-то пытается высверлит в его спине дыру. И оно не отпускает его на протяжении всей игры — Рыжий старается не обращать на это внимания. Правда, старается. Изо всех сил. Он не любит, когда на него открыто пялятся, и до сих пор не понимает, чем привлекает чье-то внимание — навряд ли это из-за рыжего цвета волос, в котором нет ничего необычного — и поэтому надеется, что сосредоточенность на игре отвлечет его от посторонних взглядов. Но с каждым выверенным движением, с каждым новым вдохом-выдохом, с каждым заброшенным в кольцо мячом покалывание усиливается и липкими мурашками пробегает по позвонкам до затылка. Откровенно мерзкое чувство, если честно. Блядское до невозможности. Когда наконец объявляют двухминутный перерыв, Рыжий идет к своему рюкзаку, достает из него бутылку воды и, сделав несколько глотков, принимается осматривать всех присутствующих, чтобы понять, кто такой донельзя дотошный нарисовался. На первый взгляд никто особо под подозрения не бросается: кто-то занят увлекательной беседой и на Рыжего даже не смотрит; кто-то заинтересованно наблюдает за другими игроками, гоняющими мяч на соседней площадке; кто-то вообще залипает в телефон и на происходящее за пределами экрана давно забил. Возможно, паранойя и впрямь разыгралась, и никто на него не смотрел. — Рыжий! — зовет его Лысый с баскетбольного поля, и тот оборачивается на голос. Невысоко поднимает руку ладонью вперед, говоря этим, что сейчас подойдет, затем делает еще один быстрый глоток воды, закидывает бутылку в рюкзак и застывает. Потому что снова чувствует, как мурашки скапливаются между лопаток и начинают противно-мерзко щекотать кожу. Снаружи и внутри. Он резко вскидывает голову в рандомном направлении и цепляется взглядом за какого-то темноволосого парня, сидящего на скамейке в тени густых крон деревьев и окруженного другими парнями и девчонками. И смотрит этот тип прямо на Рыжего. Пристально и долго — по ощущениям, наверное, секунд десять. Рыжий хмурит рожу в ответ, пока в мыслях вспыхивает дикое настойчивое желание подойти и в лоб спросить, какого хуя тому надо. Но оно тут же сменяется секундной растерянностью, когда этот мудень — иначе его язык не поворачивается почему-то назвать — коротко усмехается чему-то, все так же глядя на Рыжего, и как ни в чем не бывало отводит взгляд, переключая свое внимание на собеседников. И что это за хрен вообще? Нахуя он на Рыжего так открыто пялился? Если это, конечно, не Рыжий на солнце перегрелся, что ему мерещится всякое. И тот придурок вовсе не на него смотрел, а на кого-то другого, потому что иначе это похоже на бред сумасшедшего. Приходится напомнить себе, что его ждут ребята и пора возвращаться на площадку. Так что Рыжий забивает на произошедшее болт и прекращает об этом ублюдке думать. Но ощущение долбящей в висках смеси раздражения и иррациональной ненависти к незнакомому человеку в лице одного конкретного мудака никуда не уходит ни во время игры, ни после. И даже не в тот момент, когда кончаются занятия. И так получается, что, когда Рыжий остается наедине со своими мыслями, пока вдали ото всех отдыхает в тенечке, поедая приготовленный утром сэндвич, все становится куда хуже. Потому что перед глазами настойчиво всплывает чужой пронзительный взгляд и неприкрытая лукавая насмешка. Рыжий по-тихому бесится и откусывает сэндвич слишком злобно, будто это кусок хлеба виноват в том, что с ним сейчас происходит. Вот если бы тот темноволосый уебок оказался здесь, Рыжий бы с ним в два счета расправился. Ибо нехуй, блядь! Подумать только: этому кретину хватило наглости так вызывающе глазеть на него, что на коже до сих пор ощущаются эти омерзительные мурашки. В следующий раз Рыжий с рук это так просто не спустит: подойдет к мерзавцу и… что? Что сделает? Ударит? Или вежливо попросит на него не пялиться, потому что он не животное в зоопарке или типа того? Из груди рвется тяжелый вздох. Рыжий комкает бумажный сверток в комок и, не двигаясь с места, забрасывает в урну, мысленно хваля себя за условный трехочковый. Достает из рюкзака полупустую бутылку воды, делает несколько равномерных глотков и чувствует, как телефон отзывается короткой вибрацией в кармане. (16:21) Лысый: братан, у ю вэя проблемы (16:22) Вы: че с ним? (16:22) Лысый: ли вонг (16:22) Вы: блядь (16:22) Вы: где вы? (16:23) Лысый: в переулке возле супермаркета на углу (16:23) Вы: понял

***

Больше всего на свете Рыжий ненавидит, когда к нему цепляются с целью доебаться или публично унизить. И он давно научился с подобным справляться, потому что привык, так как рос на улицах, где свои дерьмовые законы и порядки. Где, куда ни плюнь, кишат сборища ублюдков, самопровозглашенных, блядь, королей, требующих власти над миром и всеобщего подчинения — таких он ненавидит всем своим существом. Но сейчас эту чашу весов перевешивает кое-что похуже; то, с чем Рыжий сталкивается последние полгода и что вынужден отстаивать если не кровью, то собственной шкурой. Потому что теперь у него появились — Рыжий все еще не привык к этому — друзья, рядом с которыми можно быть собой и не выебываться и ради которых в любой момент он готов сорваться с места и прийти на помощь. С Лысым, например, они знакомы со средней школы и плотно начали общаться только спустя два года, а с Ю Вэем Рыжий познакомился уже здесь, в универе, когда тот однажды вляпался в неприятности, а они с Лысым случайно оказались поблизости. Вообще кажется, это вошло у Ю Вэя в привычку — вляпываться в какое-то дерьмо, из которого Рыжий его постоянно вытаскивает, когда у него самого забот по горло и в принципе жизнь не похожа на сахар. И тем не менее Рыжий всякий гребаный раз оказывается рядом и всякий гребаный раз заслоняет его своей спиной. И неважно, кто перед ним окажется — один самоуверенный уебок, превосходящий Рыжего по силе и телосложению, или кучка безмозглых отбросов — он решит вопрос с каждым по-своему. Правда, с Ли Вонгом другая тема — этого надменного выблядка он ненавидит так же, как когда-то ненавидел Шэ Ли в средней школе. Он словно второе его воплощение, чертов брат-близнец, которого не хотели, не ждали, а он, сука такая, взял и родился — такой же непонятный, устрашающий и жуткий. И глаза у него тоже бесячие до опиздохуения: с узким прищуром, мутные и доебистые, по цвету напоминающие грязную воду, смешанную с бурой землей. Рыжий никогда не отводит взгляд, потому что это удел слабых — прятать глаза в землю, лишь бы не встречаться с глазами стоящего напротив человека. Но иногда и ему очень хочется это сделать — отвернуться, не смотреть, не видеть. И чтобы на него не смотрели — тоже. — Надо же, кто это к нам пожаловал? Неужели Рыжий? — заметив Рыжего, тянет Ли Вонг и предвкушающе скалится. — Ты здесь в качестве подмоги снова? И не надоело тебе помогать этому куску дерьма каждый раз? А не дохуя ли вопросов, пытаясь отдышаться после бега, думает Рыжий. Он хотел бы огрызнуться в ответ, но единственное, что он сейчас может — швырнуть в ублюдка угрюмо-режущий взгляд, а также мысленно сосчитать парней, столпившихся преданной кучкой позади него. Он оглядывает всех и замечает среди этой толпы взбешенного донельзя Лысого и разъебанного в щи Ю Вэя. У последнего подбит правый глаз и из носа густой струей течет кровь. — Оставь его, — рычит Лысый и угрожающе сводит руки в кулаки. — Он не сделал ничего плохого. — Да неужели? — насмешливо ведет бровью Ли Вонг, оборачиваясь к Лысому. — То есть это не его видели с моей сестрой в баре вчера? Рыжий хмурится и, глядя на Ю Вэя, одними глазами спрашивает: сестра этого гондона? Ты, блядь, серьезно? Тот смотрит виноватым, полным отчаянного сожаления взглядом и коротко подтверждающе кивает в ответ. Рыжий сжимает кулаки с такой силой, что белеют костяшки. Думает: еблан. Какой же ты еблан, Ю Вэй. Будто не знал, блядь, что бывает с теми, кто хотя бы на метр посмеет приблизиться к младшей сестре этого конченого отморозка. Правильно: ничего хорошего. — Мы просто пропустили по стаканчику. И все, — бессмысленно оправдывается Ю Вэй, изламывая брови. — «Пропустили по стаканчику», значит, — дублирует сказанное Ли Вонг, перекатывая каждое слово на языке с такой обманчиво мягкой интонацией, что сразу становится понятно: парню пизда. И когда Ли Вонг выхватывает у одного из парней биту и подходит к склонившему голову Ю Вэю, опасения Рыжего подтверждаются, и все, что происходит дальше, происходит обрывками и очень быстро. Рыжий боковым зрением лишь успевает заметить, что Лысый тоже срывается с места в ту же секунду, что и он. Только Рыжий всегда и во всем был быстрее, поэтому он становится первым, кому удается оказаться между замахнувшейся вверх битой и Ю Вэем, даже несмотря на то, что он находился дальше всех. От его сдавленного и почти беззвучного вскрика замирают все, включая Ли Вонга. Удар приходится прямо по спине по диагонали — от правой лопатки до поясницы, — и это, черт возьми, больно, пиздецки больно. Рыжий грузно падает на одно колено, уперевшись ладонью в пыльную землю, морщится, задыхаясь от адской боли, пронзившей каждую мышцу и нерв, словно тысяча стрел, выпущенных в цель одновременно, и сжимает зубы с такой силой, что сводит челюсти. Блядь. Ли Вонг ошарашенно смотрит на него сверху вниз, а затем, опомнившись, выдыхает, пораженно усмехаясь: — Ну ты и придурок, Рыжий. Жить надоело? — Ща ты сдохнешь, ублюдок! — яростно выплевывает Лысый, оказавшийся рядом, а затем хватает Ли Вонга за грудки и резко встряхивает. — Ты че, блядь, вообще делаешь?! Это мои слова, кретин, отстраненно думает Рыжий и, приложив все мыслимые и немыслимые усилия, приказывает своему сознанию не отключаться, хотя очень хочется сделать наоборот: веки тяжелеют, перед глазами плывет и темнеет, а к горлу подкатывает то ли тошнота, то ли съеденный накануне сэндвич, и по ощущениям его в любой момент может вывернуть наизнанку. — Я тебя, гондона, урою, понял?! За то, что руку поднял на моего братана, дерьма ты кусок! — не унимается Лысый, выкрикивая все матерные угрозы, которые приходят в его недалекую лысую голову. — А кишка-то не тонка? — ядовито ухмыляется этот уебок, и в следующую секунду Лысого, вопящего что-то о том, что он голыми руками этого уебка угандошит, уже оттаскивают назад двое парней из банды Ли Вонга. — Эй, Рыжий, ты как? — с беспокойством в тихом голосе шепчет ему Ю Вэй, на что тот коротко кивает, мол, жить буду, и затем медленно поднимает голову, когда Ли Вонг, оперевшись одной рукой на биту, садится прямо перед ним на корточки. — А ты реально живучий. Не свалился в обморок все еще, поразительно, — скалится, как последняя паскуда, заинтересованно склонив голову вбок, и в этот момент Рыжий чертовски жалеет, что не может сказать ему все, что о нем думает. А у него, между прочим, много лютого дерьма скопилось за то время, что они знакомы. Но — увы и ах, блядь — приходится молча выдерживать надменный липкий взгляд подонка и заталкивать жгучее желание выплюнуть все в рожу напротив обратно в себя, сглатывая вместе с этим заодно весь гнев, обиду, злость и ненависть. У Рыжего сейчас нет даже сил на то, чтобы врезать ублюдку по ебальнику, что уж говорить об остальном. — Только вот я одного не понимаю: зачем было так подставляться? Я ведь хотел проучить вовсе не тебя, Рыжий, а его, — Ли Вонг поднимает перед собой одну руку, сжатую в кулак, и, вытянув указательный палец, указывает на Ю Вэя. — Это он приставал к моей милой сестренке, а не ты. Нахрена полез, а? Рыжий изламывает брови, с трудом фокусируясь взглядом на Ли Вонге, и думает: такой мрази, как ты, никогда не понять, что значит заступаться за кого-то, кто имеет хоть какое-то значение в твоей жизни. У тебя-то такого никогда не было. Ты всегда думаешь только о себе, и потому тебе абсолютно плевать на всех без исключения, даже на тех, кто готов за тебя глотку порвать. Такой ответ тебя устроит, мразота? Он вскидывает средний палец прямо перед рожей Ли Вонга и презрительно смотрит в ответ, надеясь, что достаточно красноречиво объяснил свою точку зрения по этому поводу. Ли Вонг на этот дерзкий жест расплывается в ядовито-веселой усмешке, выпрямляется в ногах и коротко бросает: — Я понял. А затем чужой кроссовок с логотипом ебучей галочки летит Рыжему в лицо, и единственная быстро сформированная мысль, возникшая в почти отключившемся от реальности сознании в эту секунду, кажется яркой сигнальной вспышкой: пиздец. Рыжий отлетает на полметра в сторону, собрав приличный слой земляной пыли белой ветровкой, и морщится от прорезавшей его тело боли, поверхностно осознавая, что каким-то блядским чудом в последний момент успел блокировать удар, выставив оба предплечья перед собой. Но это все полная херня по сравнению с тем, что происходит дальше. Потому что Ли Вонг, этот ебанутый самодовольно скалящийся уебок, никогда не отказывает себе в удовольствии избить кого-то до полусмерти. И сейчас он дико тащится от самого процесса: с садистским наслаждением наблюдает за тем, как Рыжий судорожно хватает ртом воздух, пока пытается отодрать свое тело от земли и кое-как приподнимается на руках-ногах. В костях ломит, мышцы сводит судорогой, а в горле плотным комом начинает скапливаться едкий металлический привкус, и все эти ощущения, резонирующие вопиющей болью по нервам, усиливаются троекратно, когда Ли Вонг остервенело хватает Рыжего за отросшие волосы на макушке, заставляя задрать голову, и со всей дури пробивает коленом в солнечное сплетение. Дыхание вышибает за секунду. В глазах застывают слезы, и весь мир будто выключается разом — ничего больше не видно, сплошная темнота. Только, будто издалека, слышно глухое рычание Лысого, выкрикивающего что-то вроде «оставь Рыжего в покое, ублюдок!» и еще какие-то обрывистые слова, которые разобрать уже не удается. Рыжий рушится на землю, хватаясь обеими руками поперек живота, и чувствует, как глотку изнутри прорезает тупыми лезвиями: его выворачивает так сильно, что кажется, словно вместе с кровью и остатками не растворившейся в желудке пищи он выхаркивает внутренности. Тело колотит ознобом от боли, стыда, ненависти и мысли, что эта сучья мразь Ли Вонг сейчас с извращенным удовольствием наблюдает за его невыносимой агонией. И лучше, блядь, сдохнуть, чем показать себя таким жалким, уязвимым и беспомощным перед этим выблядком. Вот бы взаправду провалиться сквозь все слои земли до самой преисподней, прямиком к ебучему дьяволу, и заключить с ним сделку — Рыжий бы ни секунды не медлил. Отдал бы ему все, что тот захочет, только пусть взамен сделает так, чтобы вся эта ебанутая реальность схлопнулась в ничто. Чтобы никакого Ли Вонга, никаких кошмаров, напоминающих о прошлом, никаких страданий в настоящем, в котором Рыжему приходится вырывать себе право на жизнь. Он устал и порядком заебался. Ему давно нечем дышать, потому что удавка на его шее по-прежнему слишком реальна и осязаема. Но могло быть и хуже на самом деле. Ли Вонг мог раскрошить этой сраной битой ему череп, например. Ну так, чтобы больше никогда не открыть глаза. Так что сейчас более-менее терпимо. Если не думать о том, почему у него во рту яркий металлический привкус и что некоторые ребра с левой стороны, возможно, сломаны — там боль ощущается сильнее всего. Охуенная подмога, Рыжий, ничего не скажешь. Сквозь слои ваты и оголтелый пульс в ушах едва удается понять и почувствовать, что кто-то подходит ближе и осторожно берет за предплечье, призывая встать, и Рыжий, с трудом разлепив тяжелые веки, смаргивает пару раз, чтобы сфокусировать взгляд. Но картинка перед глазами нечеткая, размытая, и вообще кажется, будто весь мир переворачивается на сто восемьдесят или на все триста шестьдесят, хуй его разбери. Рыжий, не совсем осознавая, когда на автомате успел подняться, теряет равновесие, путаясь в собственных ногах, и отстраненно думает, что снова рухнет на землю безвольной тряпичной куклой. Однако эта фоновая мысль быстро обрывается, когда чья-то рука бережно обхватывает за живот, не позволяя упасть, а вторая перекидывает руку Рыжего на плечи, заставляя прижаться к крепкому теплому телу. Рыжий подсознательно понимает, что это не Лысый — тот гораздо ниже и плечи у него не такие широкие. И от него не пахнет сигаретами, мятой и каким-то мажорским одеколоном с древесным оттенком, который сходу забивается в едва функционирующие легкие. А еще… Еще от звука его голоса, непривычно низкого, с уловимой бархатной хрипотцой, немного насмешливого и вовсе Лысому не принадлежащего, что-то внутри Рыжего неконтролируемо сжимается и замирает. — Не так я представлял нашу первую встречу. И это последнее, что слышит Рыжий перед тем, как его реальность полностью погружается в темноту.