Voiceless

— Милый, как я рада тебя видеть! Рыжий не успевает закрыть за собой калитку и полностью развернуться, когда Мэйлин впечатывается в его тело и, крепко обхватив руками вокруг торса, едва не душит в своих ломающих ребра материнских объятиях, утыкаясь радостной улыбкой в плечо. — Мы очень скучали! Они виделись на прошлой неделе, но для Мэйлин не имеет значения, сколько прошло дней, потому что с тех пор, как Рыжий съехал в отдельную квартиру, она не перестает скучать по нему ни минуты. Он не вправе ее в этом винить, ведь тоже скучает, просто, в отличие от нее, более сдержан в проявлении эмоций. — Господи, ты нормально питаешься, милый? Кожа да кости, — несерьезно возмущается Мэйлин, когда чуть отстраняется, чтобы взглянуть ему в глаза, но тут же осекается, упираясь заинтересованным взглядом куда-то Рыжему в грудь. Рыжий опускает глаза вниз, не понимая, что ее так смутило, и внезапно осознает, что до сих пор в одежде Тяня. Блядь. Сука. Он какого-то хрена забыл переодеться, хотя заезжал домой перед тем, как приехать сюда. Наверное, потому, что эти шмотки слишком идеально сидят даже на нем, чтобы о них вспомнить. Собственно, он и не вспомнил. Мэйлин отходит на полшага назад, оценивающе приглядывается, рассматривая Рыжего с ног до головы, а потом с восторженным блеском в глазах говорит: — Тебе очень идет! — и одобрительно кивает в конце. Рыжий, охваченный чувством необъяснимого смущения, кое-как борется с желанием закатить глаза. Вместо этого он достает из кармана телефон, открывает заметки и пишет: «это не мои вещи». И следом: «одолжил у друга». На слове «друг» у него подрагивает палец и сдавливает в грудине горячим теплом, но он это упрямо игнорирует, когда зачем-то в конце добавляет: «его зовут Хэ Тянь, он с придурью, но человек неплохой». И почему-то сам в это даже верит. Мэйлин улыбается и понимающе кивает. — Рада слышать, что у тебя есть друзья, которые о тебе заботятся, милый. Мне, как твоей матери, от этой мысли становится спокойно на душе. Рыжий улавливает в ее безумно теплых и родных глазах цвета карамели отголосок тоски, и это громче любых слов, которые остались невысказанными. Он знает, что на имеет в виду, знает, что она хочет этим сказать и о чем всегда думает. Знает — и не может отговорить ее так не думать, когда, обхватив за плечи, прижимает к себе. Он просто молчит: со мной все хорошо, мам. Молчит: я давно смирился, правда. Молчит: у меня всегда будешь ты и Джиан, а еще Тоу и Ю Вэй. Я не один, ты веришь мне? И она верит, действительно верит, потому что материнское сердце все чувствует без слов, когда крепко-бережно обнимает его поперек спины в ответ. — Пойдем, — говорит с улыбкой Мэйлин, когда чуть отстраняется и обхватывает своими теплыми и невероятно ласковыми руками его лицо. — Джиан ждет тебя. Но сначала подыщем тебе что-нибудь подходящее. Ты же не хочешь ненароком испачкать одежду своего друга, верно? Затем подхватывает Рыжего под руку и добавляет весело: — Хэ Тянь, правильно? Пригласи его как-нибудь к нам. Рыжий не успевает никак возмутиться по этому поводу, потому что Мэйлин внезапно начинает увлеченно рассказывать, какой вкусный пирог она испекла к его приезду и что он обязательно должен его попробовать.

***

Здесь все по-прежнему. Здесь пахнет свежим цветочным кондиционером для белья, пирогом с вишней и солнцем, оглаживающим своими мягкими рассеянными лучами деревянный пол, диван с бархатной обивкой и тремя разноцветными подушками, разложенных вдоль спинки, а также небольшой книжный шкаф, стоящий возле полок с цветами, которые Рыжий десять минут назад прибил к стене. Здесь всегда пахнет домом, в котором живет настоящая семья. Рыжий не знает, как ей это удается — создавать уют в любом месте, где бы они не находились. Даже старую ушатанную в край квартирку на третьем этаже, с потрескавшейся штукатуркой на стенах и многочисленными трещинами на потолке, с едва бегущей из крана водой и хлипкими рамами на окнах, Мэйлин смогла превратить в то, что можно было назвать домом. Что домом чувствовалось. Она удивительная, восхитительная и сильная женщина, которая заслуживает простой семейной жизни без заядлых кредиторов, изматывающих переработок и страха однажды оказаться ни с чем. Она заслуживает самого лучшего, и Рыжий рад, что наконец может видеть ее счастливые улыбки и слышать ее звонкий смех, доносящийся с кухни вместе с легким ароматом запеченной вишни. У нее все хорошо, потому что рядом с ней Джиан — верный, заботливый муж и просто замечательный человек, который всегда и во всем ее поддерживает, позволяет отвлечься от ненужных мыслей и заставляет улыбаться чаще, чем она этого заслуживает. И Рыжий безмерно ему за это благодарен. — Милый, ты чего на полу сидишь? Рыжий поворачивает голову в сторону показавшейся в гостиной Мэйлин и по ее чуть приподнятым вверх светлым бровям и приоткрытым в удивлении губам понимает, что что-то случилось. И он почти дергается с места, чтобы подойти и узнать, что не так. А потом до него внезапно доходит, что именно, когда она изумленно-мягко констатирует: — Как же давно я ее не видела. Странно, что он даже не заметил, как уголки его губ растянулись в короткой, непринужденной улыбке, которая, впрочем, уже исчезла, оставив на его лице лишь удивление от собственной реакции. Он не улыбался с тех пор, как посадили его отца. Не улыбался, потому что не было ни одной чертовой причины для этого. А сейчас, думая о том, что Мэйлин счастлива, он вдруг улыбается. Искренне, по-доброму, потому что очень за нее рад. За нее и Джиана. За тех, кто является его единственной семьей. Мэйлин подходит ближе, опускается на пол и, подогнув под себя ноги, усаживается рядом. Смотрит на Рыжего своими теплыми солнечными глазами цвета карамели и, улыбаясь, спрашивает: — Случилось что-то хорошее? В груди сладко щемит от мягкости ее ласкового голоса, от морщинок в уголках глаз, вызванных улыбкой, от родного запаха ее любимых цветочных духов. Рыжий не знает, какие слова мог бы подобрать в этот момент, если бы умел говорить как все. Возможно, никакие, ведь это чувство просто так словами не выразить. Это чувство слишком сложное, необъяснимо глубокое и искреннее. Это — радость за близкого человека, который все для тебя. Который больше, чем жизнь. Больше, чем что угодно в мире. Он достает из кармана телефон и пишет: «я люблю тебя, мам», — потому что эти слова заменяют тысячи тех, которые он не может произнести, но которые сказать бы хотел. Сказать вслух, своим голосом, который уже сам не особо помнит, как звучит, но это неважно. Ничего не важно, лишь бы Мэйлин, сидящая рядом, смотрящая с теплом и нежностью во влажных из-за подступающих слез глазах, была счастлива и продолжала улыбаться. — Я тоже очень тебя люблю, милый! — говорит она, все же позволяя эмоциям взять верх, и тут же принимается вытирать лицо ладонью. — Господи, что за восхитительного ребенка я вырастила, ты не знаешь? Ее тихий радостный смех тонет у Рыжего под ключицей, когда тот бережно обхватывает ее одной рукой за плечи, притягивая к себе, чтобы спрятать очередную улыбку в ее таких же рыжих, как у него, волосах.

***

Рыжий расслабленно выдыхает и поднимает глаза в небо, заполняющееся красно-оранжевым градиентом закатного солнца. На улице по-осеннему тепло, несмотря на приближение ночи, и воздух настолько чистый и свежий, что легкие, за всю жизнь привыкшие к дорожной пыли и никотиновому дыму, совсем немного сходят с ума. Здесь, в пятидесяти минутах езды от центра города, действительно дышится легче. Даже курить не хочется. И ехать в набитом заебанными за весь день людьми автобусе тоже. Рыжий не думает слишком долго, мысленно прикидывая, сколько времени займет дорога пешком — ноги сами начинают вести его в нужном направлении. Он неспешно бредет мимо небольших уютных закусочных, из которых со слабым дуновением ветра тянется смешанный запах мяса и овощей. Сворачивает в сквер с красивым фонтаном, мерцающим в струях разноцветным светом, и идет вниз, к лестнице, ведущей к набережной, где в длинный ряд располагаются торговые палатки с уличной едой, сувенирами и сладостями. От аппетитного запаха сводит живот, и он, не раздумывая, покупает две шпажки с сочными кусочками мяса в кисло-сладком соусе, а затем, взглядом отыскивая место, где можно не спеша поесть, сворачивает к вендинговым автоматам, расположенных поодаль от торгового ряда. Перед тем, как сесть на скамейку, он решает купить зеленый чай в бутылке, чтобы не жевать всухомятку. Бегло скользит глазами по кнопкам с обозначениями, быстро находит нужную, но нажать не успевает — чья-то рука появляется из-за спины и уверенно вжимает в соседнюю кнопку. Со звуком упавшей вниз алюминиевой банки черного кофе глотку Рыжего сковывает ебаным ощущением дежавю. Он почти не дергается, когда переводит ошарашенный взгляд на Тяня, согнувшегося перед ним в корпусе. Почти контролирует сбившееся с ритма дыхание, когда тот выпрямляется и поднимает на него взгляд. Почти не замечает, как всего на секунду по-дебильному замирает сердце, когда слышит ломающее хребет интонациями неуместно-ласковое приветствие: — Привет, Малыш Мо. Какого. Нахрен. Черта. — Увидел твою рыжую макушку в толпе и решил поздороваться, — отвечает на неозвученный, но такой очевидный — по распахнутым в ахуе глазам — вопрос Тянь и улыбается этой своей я-разобью-твое-сердце-улыбкой. Рыжий недоверчиво хмурится, отходит в сторону и плюхается на скамейку, стараясь игнорировать ебашущее в груди сердце. Думает: уймись, тихо, блядь. И: нет ни одного гребаного повода так стучать. И еще: ебаный мудак. Последняя мысль концентрированно направлена исключительно на Тяня, который тихо усмехается себе под нос и зачем-то усаживается рядом. Рыжий косит на него недовольный взгляд, хмуро — с затаенным интересом — рассматривая с ног до головы: начищенные до блеска туфли, строгие светлые брюки, черная рубашка, застегнутая на все пуговицы до самого подбородка, и зализанные назад волосы. Вот он — лощеный мажорчик собственной персоной. Выглядит всегда как гребаная модель с обложки беспонтового журнала с кричащим названием «Жизнь дохуя богатых и неебаться каких успешных людей». Сегодня у Рыжего какой-то чересчур насыщенный день: жуткое похмелье, утро в чужой кровати, полуобнаженный Тянь в этой же кровати, принятие сомнительных фактов, завтрак в распиздатой студии, помощь по дому у Мэйлин и Джиана и вторая за день встреча с Тянем. Никакого уединения. Ни минуты сраного спокойствия. Одни сплошные неожиданно рухнувшие с неба обстоятельства, в случайное совпадение которых верится с натяжкой. Че ты тут, бля, забыл, в смешанных чувствах думает Рыжий, отворачиваясь головой в сторону ровно в тот момент, когда Тянь поворачивается к нему лицом. Все это кажется слишком странным, слишком непонятным, слишком… слишком. В последнее время этот мудила появляется неожиданно, и чаще всего это происходит тогда, когда Рыжий меньше всего ждет. Нет, не так — он вообще ничего не ждет. Оно само происходит — спонтанно, резко и без предупреждения. Независимо от того, надо оно или нет. Случается, и все. И это бесит. Бесит, что кто-то вроде Тяня может вот так легко влезть в чужую — Рыжего — жизнь. Вот так непринужденно вести себя рядом с ним и каждый раз вытаскивать его задницу из неприятностей, будто они давние, блядь, друзья. Закадычные, ага. Не разлей, еб вашу мать, вода. Обхватив зубами, Рыжий стягивает со шпажки кусочек сочного теплого мяса и хмуро пялится на мелькающих вдалеке прохожих, старательно игнорируя сидящее слева от себя тело. И у тела этого, к слову, тоже есть блядские глаза, которые сейчас бесстыдно пялят Рыжему в затылок, прожигая в нем дыру, и рот, который говорит: — Я с утра ничего не ел. Угостишь? Твои проблемы, мысленно огрызается Рыжий, с особой злостью срывая клыком оставшиеся на шпажке кусочки. — Малыш Мо-о, — жалостливо тянет этот придурок и, судя по шороху сбоку, подсаживается ближе. Рыжий метает в него раздраженный перебьешься-блядь-взгляд и не успевает уследить, пресечь, остановить себя от того, как молниеносно вмазывается в его пиздецки красивые серые глаза. Дыхание уходит в ноль, а сердце за секунду разгоняется до безумного ритма, несся по венам кровь с запредельной скоростью, и, кроме шума в голове, ничего не остается. Рыжему пизда, потому что с таким пульсом не живут. Как и без кислорода в легких. Одна рука Тяня расслабленно лежит на спинке скамейки за спиной Рыжего, и игнорировать то, как его холодные пальцы, якобы непроизвольно касающиеся правого плеча, мягко сжимаются на коже под рукавом футболки, и как от этого прикосновения и контраста их температур расплавляется что-то внутри, и как хочется отдернуть руку и тупо сбежать, не разбираясь зачем и куда, просто, нахуй, невозможно. Тянь опасно близко, и это хуже, чем ебаный пиздец. Какого черта ты делаешь, охуевше молчит Рыжий и, будто опомнившись, резко и шумно втягивает носом воздух, забивая благодарно раскрывшиеся легкие чужим парфюмом до отказа. Забивая этим запахом до отказа всего себя. Твою мать. Он искренне не всекает, что ему с этим делать, как реагировать на все эти тяневские закидоны. Как находиться рядом с ним и при этом не сходить с ума от мысли, какой же он, сука, красивый. Как гребаный дьявол. — Нет? — тихо интересуется Тянь, глядя в глаза, глядя куда-то глубже, и Рыжему приходится приложить некоторые усилия, чтобы возобновить мыслительные процессы и понять, о чем тот спрашивает. Не получается. Мозг отказывает, как и сердце, и легкие, и желудок, и печень — все органы отказывают, без разбора, поочередно следуя друг за другом. Вся система организма скоро будет выведена из строя, если это — что бы это ни было — не прекратится сейчас же. Рыжему ужасно хочется, чтобы оно (никогда не) прекратилось. Потому что если кто-то из них сейчас не отстранится, не отвернется, не сделает хоть что-нибудь вменяемое, то это что-то станет в сто, нет, в тысячу раз хуже. Это что-то превратится в необратимый колоссальный пиздец, и тогда придется, наверное, вскрыться. Проткнуть себе сонную артерию заостренным концом шпажки и тупо истечь кровью, пока та не стукнула в голову, в к хуям отказавший мозг, и не вынудила тело податься вперед, чтобы еще ближе, чтобы никакого ебаного расстояния, которое между ними, кажется, сантиметров в двадцать пять, не больше. Чтобы наконец стереть эту самодовольную ухмылку с идеальных — до одури — губ, впечатавшись в них собственным ртом. Яростно и грубо, как изголодавшийся зверь. — Малыш Мо? Мягкий голос Тяня неожиданно и слишком резко бьет по барабанным перепонкам, бьет под дых, по почкам, вырывая Рыжего из дурацких-какого-хуя-фантазий. Он, растерянный — изрядно охуевший, на самом деле, — мгновенно отстраняется, жадно хватая приоткрытым ртом воздух, и загнанно пялится по сторонам, с ужасом осознавая, что они все еще на улице и их, недвусмысленно дышащих друг другу в лицо, мог кто-то увидеть. О чем ты вообще думаешь, придурок? Как девка ведешься на его блядкие глаза, сахарные улыбки и крышесносную внешность. Совсем ебанулся, да? Спустись на землю, рыжий уебок. Такому, как ты, ничего с ним не светит. Тут как бы изначально без шансов. Полный голяк. Зеро поинт зеро. — Эй, ты чего? — спрашивает Тянь, и в его голосе отчетливо слышится непонимание. И неудивительно: Рыжий и сам нихуя не понимает, из-за чего и чем его так переебало минуту назад, раз в его идиотской башке эти ненормальные мысли появились. Он вообще не думал, что те появятся, потому что, ну — господи, блядь — это же Тянь. Не красивая милая девчонка с очаровательным личиком и невинными улыбками, хрупкими изящными плечами и тонкой талией. Это гребаный Хэ Тянь. Богатый мажорчик с припизднутыми ухмылками, ебливым прищуром и нечитаемой хуетой в глазах. Высокий, широкий в плечах, сильный как пиздец, невообразимо выебистый и выбешивающий одним своим существованием. Мудак, которого Рыжий искренне ненавидит. Он вслепую протягивает Тяню руку, держащую пластмассовую одноразовую тарелку с лежащей на ней второй шпажкой, чтобы тот от него отъебался и не задавал тупых вопросов, потому что ответов у него нет. Ни одного. Легкая тяжесть исчезает с ладони, а сбоку слышится довольное хмыканье и беззлобное «а говорят у рыжих нет души» вместо банального спасибо. Рыжий медленно выдыхает через нос, глядя на свои широко расставленные ноги в модных трениках, и едва сдерживается от желания остервенело растереть фантомное ощущение чужих пальцев, оставшееся на правом плече. Ебаный Хэ Тянь. Бросает косой взгляд и замечает, как Тянь аристократично держит двумя пальцами шпажку, как стягивает с нее зубами кусочек и как прикрывает в удовольствии глаза, когда тот оказывается у него во рту. В собственном критически быстро скапливается слюна, и приходится сглотнуть ее в сухое горло, пока в голове фоном пролетает, очевидно, здравая мысль: хватит пялиться. Но заставить себя отвернуться совершенно не получается, потому что у Тяня красивые длинные ресницы и губы, на которые неосознанно падает взгляд, когда Тянь коротко облизывает их, тоже очень красивые. Блядь. Рыжий морщится, внутренне стряхивается, отгоняя непрошенные мысли-чувства-ощущения, какого-то хуя превратившиеся в знакомую тяжесть внизу живота. Выуживает из кармана телефон, открывает заметки и пишет: «каким ветром тебя сюда занесло?», стирая злобно-ненавистное «мудила» в конце перед тем, как показать экран. — Встречался кое с кем в кафе неподалеку, — говорит Тянь, щелкнув металлическим язычком на банке с кофе. По работе, что ли, хочет написать Рыжий, но не успевает, когда Тянь, сделав глоток, бесцветно добавляет: — Свидание. Вдох застревает поперек горла комом. Ну конечно. У него же наверняка отбоя от девчонок нет. Одна блядская улыбка — и те штабелями ложатся, добровольно раздвигая ноги. Такому вообще грех отказать, подумают, что проблемы с головой, лечиться пора. У таких, как он, денег до пизды, а следовательно, и весь мир у ног. Отсасывает, стоя на коленях. У Рыжего холодеют руки, когда он пишет: «и как все прошло?», хотя ему не то чтобы интересно. Совсем нет, если честно, ему похуй. Он не знает, зачем спрашивает об этом. Зачем-то. Потому что. Тянь расстегивает пару верхних пуговиц на рубашке и устало откидывается на спинку скамейки. Выдыхает: — Как обычно. Рыжий упирается взглядом в мигающий курсор на экране и пытается сглотнуть тупое молчание. Не надо было спрашивать, ответ же очевиден. Легко читаем между строк. С закрытыми глазами. Хочется встать и уйти. Убежать, скрываясь в толпе между торговых палаток, раствориться в безликом потоке. И желательно, чтобы никто не кричал вслед и не пытался догнать. Но вместо этого Рыжий просто блокирует большим пальцем телефон и продолжает сидеть, чувствуя чужое тепло рядом. Скашивает взгляд на свои ноги, на ноги Тяня, и почему-то думает о том, что, если слегка качнуть коленом, то они соприкоснуться, и тогда, возможно, эта плотная и вязкая тишина между ними исчезнет. Возможно, тогда Тянь наконец скажет что-то еще. Что-то глупое и бессмысленно нужное сейчас. Не молчи, блядь, ты, придурок. Хотя бы ты. — Будешь? Рыжий поднимает голову и натыкается на протянутые в руке сигареты в обычной черной упаковке. Похожей на ту, которую Рыжий купил несколько дней назад по ошибке, допущенной из-за желания выиграть у госпожи Су. Тогда бы он, возможно, увидел сраную надпись «Со смазкой, ультратонкие» и не проснулся у Тяня в студии. В его кровати. С Тянем на второй половине. Рыжий берет одну, слабо обхватывает губами за фильтр, поддерживая указательным и средним пальцами, и клонит голову, подставляя морду сигареты под пламя зажигалки. Предсказуемо давится дымом на первой затяжке: эта марка оказывается очень крепкой, но не горчит на языке, как от дешевых, и следующая затяжка дается легче. Закидывает голову вверх, выдыхая дым над собой, и думает о том, что впервые курит такие дорогие сигареты и что Лысого обязательно зависть сожрет, но тут же мысленно отмахивается. Нет, говорить ему об этом не стоит, а то еще заебет тупыми ненужными вопросами. Например, какого хуя Рыжий проводит время с Хэ Тянем. А если узнает, что произошло между ними за последние несколько дней, так вообще дар речи потеряет. Ха. Рыжий легко может представить его шокированное ебало от подробностей, связанных с тем, почему он перевязывал Тяню ладонь в подсобке. Как от ахуя открывается его рот, когда узнает еще и о том, что Рыжий накануне проснулся у Тяня в огромной студии с окнами в пол, почти без сопротивления взял его одежду, в которой проходил целый день, потому что ее пиздецки комфортно носить, и теперь курит его беспонтово дорогие сигареты. А еще, кажется, начинает сходить с ума, считая Тяня красивым. Особенно сейчас, с сигаретой, зажатой между губ, когда тот делает затяжку. Интересно, что бы по этому поводу сказал Лысый? Что ты ебанулся, отвечает сам себе его голосом Рыжий, стряхивая пепел на асфальт. Заглядываться на парня из-за того, что тот выглядит как сошедший с глянцевой обложки секс-символ — просто пиздец. Еще утром Рыжий его ненавидел и хотел живьем закопать за то, что даже в шутку стремно представить — он, Тянь и блядские ультратонкие. А смазка, кстати, в ванной стоит, на верхней полке. В прозрачной бутылке без этикетки. Недавно купленная, судя по всему, потому что пузырек полный. Ты ебанулся, обреченно констатирует Рыжий, выдыхая дым и прикрывая глаза. Ебанулся, причем наглухо, потому что ты такой же, как все остальные, кто купился на эти взгляды-улыбки и красивую мордашку. Ты один из тех ебанатов, чей мир в корне отличается от мира Тяня, в котором тебе никогда не будет места. И рядом с ним — тоже. Даже гребаные шмотки за несколько тысяч юаней этого не изменят. Вспомни, кто ты есть на самом деле. Ты — отброс, выросший на улице среди тебе подобных. Тебя чмырили в школе за то, что считали тебя гнилым уебком, потому что знали, что ты пойдешь по стопам своего отца, сидевшего в тюрьме. Это клеймо на всю жизнь, Рыжий. Если Тянь узнает эту твою сторону, думаешь, он останется? Думаешь, позволит тебе ошиваться рядом? Ты наивный кусок идиота, если веришь в это. Чудес не бывает, забыл? — Не ожидал тебя здесь увидеть, — тихий голос Тяня заставляет вынырнуть из тяжелых мыслей, и Рыжий, замерев всем телом на секунду, открывает глаза. Прохладный вечерний ветер подхватывает оживленные неразборчивые разговоры со стороны торговой аллеи, смешавшиеся с запахом еды. В пальцах медленно тлеет сигарета: хватит на две затяжки. Рыжий делает первую, когда пишет в телефоне: «навещал семью». Они с Тянем слишком разные. У них не может быть ничего общего. «мама вышла замуж во второй раз. они живут в этом районе» Их не должно ничего связывать. «я планировал поехать на автобусе, но какого-то хуя пошел пешком» Им не следовало встречаться. Ни тогда, ни сейчас. «если бы знал, что увижу твою смазливую рожу второй раз за день» И пора бы прекращать это бессмысленное… что-то. Пока не стало слишком поздно. «то без раздумий бы отказался от этой херовой идеи» Но всегда и во всем есть долбанное «но». — Поехать на автобусе? — с долей ехидства интересуется Тянь, приподнимая одну бровь, и Рыжему до усрачки хочется затушить бычок, ткнув его обугленной мордой в глаз этого самодовольного кретина. Вместо этого он поднимается с места и вдавливает почти дотлевшую до фильтра сигарету в металлический край рядом стоящей урны. Сверяет время на телефоне, убирает тот в карман. Последний автобус будет примерно через пятнадцать минут, а значит, пора закругляться с посиделками, иначе реально придется пиздовать на своих двух через полгорода. А еще это единственный правильный вариант сейчас — уйти, пока он не сболтнул лишнего. Пока не рассказал Тяню о том, почему его часто сторонятся обычные люди. Пока не увидел презрения в его чертовски красивых глазах, в которых он пропадает каждый раз, когда их взгляды пересекаются. — Тебя подбросить? Под глухой звук падения алюминиевой банки в урну все недавние мысли вышибает из головы, как по щелчку, и Рыжий, обернувшись через плечо, окидывает Тяня, стоящего в паре шагах от него, недоуменным взглядом. При теплом свете уличных фонарей, с уложенными назад волосами и расстегнутыми верхними пуговицами на рубашке тот выглядит как гребаный представитель интим-услуг. Или чертов мафиозник. Разницы между этими вариантами абсолютно никакой, если учесть, что Рыжий вляпался примерно по горло. Тянь подходит ближе, равняется с ним так, что Рыжему приходится вскинуть подбородок, чтобы смотреть в глаза, потому что этот мудень выше. Этот мудень, кажется, во всем его превосходит. И это бесит. И глаза его ненормальные бесят. И прилизанные волосы, и расстегнутая на треть рубашка, и запах его неприлично дорогого одеколона, сбивающего Рыжего с толку раз за разом. И губы, растягивающиеся в беззлобной издевательской усмешке, когда он чуть клонит голову вбок и говорит: — Так пристально рассматриваешь. Нравлюсь? Рыжий хмурится и думает о том, что рядом с этим отбитым не удается сфокусироваться абсолютно ни на чем. Пару минут назад ему хотелось свинтить отсюда нахуй, чтобы быть подальше от него, от его самонадеянных ухмылок и раздражающе откровенных, ни разу не смешных шуток. Но сейчас хочется другого. Сейчас хочется растрепать идеально уложенные гелем графитовые волосы, вернув им привычный знакомый вид, и попытаться игнорировать проебавшее в этот момент удар сердце и то, как наперекор его уверенным действиям теплеют кончики ушей. Хочется переместить ладонь на затылок и сжать эти волосы в кулак. Захлебываясь вдохом, податься вперед и заметить застывшее в серых глазах удивление. Выдохнуть несдержанно в чужие губы разъяренно-искреннее «я тебя ненавижу» прежде, чем врезаться в них своими, и почувствовать, как жаром затапливает легкие, когда спустя пару секунд чужая ладонь в ответ на это действие обхватывает за шею, касаясь пальцами линии роста волос, обрывая возможность отстраниться. Рыжий прикрывает глаза и сглатывает порыв нервно — на грани истерики — заржать в голос, понимая, что при всем желании не сможет этого сделать. Он пытался. Бессмысленно. В голове ни одной адекватной связной мысли, кроме: ты точно ебанулся. И: о чем ты нахрен думаешь? И: все-таки вляпался, да? И финальная, добивающая: безнадежный еблан. Он открывает глаза, когда достает из кармана телефон и пишет: «нет». На секунду пересекается с Тянем взглядом, прежде чем показать экран, и ощущает, как это короткое слово вспарывает собственную глотку, хотя он не издает ни звука. Потому что это неправда. И Рыжий это знает. И Тянь тоже это, черт возьми, знает. Это отражается в его невыносимых глазах, которые смотрят сейчас прямо на Рыжего, смотрят куда-то вглубь него, смотрят насквозь и навылет. Они больше не серые, какими были минуту назад. Они непонятные, нечитаемые, сложные, как в их первую встречу. Они потемневшие на пару тонов, прям как тогда, в подсобке. Рыжий не уверен, что хочет знать, что означает этот взгляд. Перестань. Не смотри так. Хватит, Хэ Тянь. Хватит, потому что иначе я… Мысль обрывается, остается незаконченной, когда Тянь вдруг делает шаг вперед и наклоняется, сокращая расстояние между их лицами практически до минимума. Его сигаретно-кофейное дыхание касается кожи Рыжего, когда он шепчет: — На какой из моих последних двух вопросов это был ответ? Рыжий больно сглатывает слюну в пересохшую глотку и чувствует, как немеют пальцы, сжимающие нагретый от теплой кожи корпус телефона. Он легко может отойти назад, отвернуться и, возможно, даже въебать кулаком Тяню под ребра. Но почему-то не делает ничего из этого, продолжая с упрямством кретина стоять на месте и смотреть в эти ебанутые дьявольские глаза. — Но, если честно, — говорит Тянь, и от тембра его голоса у Рыжего отнимается дыхание, — меня он в любом случае не устраивает. Что ты за уебок, хмурясь, обреченно думает Рыжий, с трудом выдерживая чужой пристальный взгляд на себе. Меня не ебет, что тебя там не устраивает. Свали уже туда, откуда пришел. К девке своей, например, с кем ты на свиданку мотал. Какого хрена ты творишь? Здесь и сейчас. Со мной. Находясь на расстоянии гребаного выдоха, которое мне ни за что не преодолеть. Уйди. Просто, нахрен, уйди. Прошу тебя, Тянь. Не заставляй меня надеяться на то, на что я надеяться не имею права. Рыжий сжимает челюсти и инстинктивно отворачивается вбок, когда по периферии замечает движение чужой руки, тянущейся к его лицу. Тянь тихо усмехается. А затем выпрямляется и говорит: — Малыш Мо. Пошли со мной. Рыжий кусает щеку изнутри, бесится и думает: нет. — Моя машина припаркована неподалеку отсюда. Зубы царапают слизистую до боли, до яркого металлического привкуса на языке, пока в голове речитативом ебашит: нет-нет-нет. Тянь отходит на полметра, продолжая нести какую-то бессмысленную чушь, которая пролетает мимо ушей, и, когда понимает, что Рыжий за ним не идет, останавливается и оборачивается через плечо. Перехватывает взгляд Рыжего, застывшего на месте, и вдруг улыбается ему, будто говоря: я знаю, о чем ты думаешь. Все нормально. Не упрямься и пошли. Рыжий чувствует, как в грудной клетке паскудно тянет от осознания, что он понимает Тяня без слов, по одному взгляду или улыбке, которая сейчас переворачивает весь его мир к хуям. Он не знает, когда это началось, не знает, когда переступил эту черту и почему так отчаянно хочет узнать, к чему это приведет. Рыжий позволяет себе вдох. Короткий, вымученный и бескислородный. И делает шаг в его сторону.