Облитый солнцем

      Харучиё продолжает спрашивать себя: а что, собственно, он забыл здесь? Парень сидит в углу, держа в руках стакан с алкоголем, к которому изредка прикладывается, и рассматривает беснующую толпу студентов, собравшихся на очередную вечеринку.       И всё бы ничего, ведь Санзу не является изгоем в распространенном понимании этого слова. О, нет. Но ему всегда максимально неуютно на подобных сборищах, где творится какая-то лютая дичь, способная свести с ума кого угодно. Плюс ко всему, Харучиё точно знает, что обязательно встретит здесь того, кого одновременно и боготворит, и люто ненавидит.       Как в его душе смешиваются столь диаметральные чувства, Харучиё не понимает и разбираться в себе не собирается. Просто факт остаётся фактом: он — гей, влюблённый в самого натурального натурала из всех возможных. Одного взгляда хватает, чтобы понять — рядом с Риндо Хайтани ловить нечего, разве что хороший удар по зубам, если Санзу вздумает полезть к младшему королю с признаниями.       Ни для кого не является секретом ориентация Харучиё, потому что их общество — спасибо просто от души — не терроризирует людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Всем глубоко похуй на то, чем и с кем ты занимаешься в своей постели, пока это не выходит за рамки чужой свободы выбора.       Да, Риндо так же, как и другие, ни разу не высказывал своего мнения насчёт того, что Санзу нравятся парни. Однако Харучиё понимает, что что-то не так. Они с Хайтани вынуждены взаимодействовать внутри одной группировки, и, честно сказать, Санзу до скрежета зубов бесит поведение Риндо. Он как будто один из тех придурков, что верят, будто гомосексуальность передается половым путём.       Взгляд сам цепляется за подтянутую фигуру Хайтани-младшего, которого окружает толпа девчонок и вытаскивает на середину комнаты, чтобы потанцевать. Во рту мгновенно пересыхает, а пах тяжелеет. Возбуждение накатывает на Харучиё, будто тягучие терпкие волны ароматного мёда, ложащегося тонким плотным слоем на тело. Риндо непревзойдённо сложен, будто древнегреческий бог: с широкими плечами, тонкой талией, длинными ногами и самыми роскошными бёдрами, которые доводилось видеть Санзу.       Хайтани откидывает назад голову, а Харучиё хочется вплести пальцы в длинные блондинистые пряди его волос, а затем сжать, фиксируя. Санзу знает, что в нём слишком много одержимости, жадности и эгоизма. Он хочет схватить Риндо, даже если тот играет за команду не его цвета, и утащить далеко отсюда, чтобы иметь возможность делать с этим умопомрачительным телом всё, что в голову взбредёт.       Харучиё мог бы отдать Хайтани всего себя; сделать что угодно, даже убить, если бы младший король снизошёл до него, однако Санзу понимает — это пустые мечты. Тонкие листы бумаги, что мгновенно сгорят в чёрным пламени ненависти, которая непременно выльется на Харучиё, если он рискнёт.       — Не надоело тебе сычом здесь сидеть? — на широкое быльце кресла грациозно усаживается Хаджиме. Он откидывает со лба длинные волосы и лукаво смотрит на Санзу. — А, вот в чём дело.       — Ты хули доебался, Коко?       — Ну как же, отсюда ведь такой шикарный вид, — чёрные, по лисьи хитрые глаза останавливаются на Риндо, который непревзойдённо танцует, двигая бёдрами так, что хочется немедленно опуститься перед ним на колени и отсосать. — Слушай, розововласка, а ты вот точно уверен, что с этим красавчиком шансов у тебя нет?       — Хаджиме, оставь свой альтруизм при себе, окей? Я не любитель всей этой ерунды по типу «серьезных» разговоров на вечеринках, когда в тебе виски больше, чем здравого смысла.       — Но тебе же хочется его попробовать, — Коконой не спрашивает, а утверждает. Харучиё стискивает зубы, злясь на самого себя, потому что имел неосторожность проболтаться Хаджиме о том, что ему нравится Риндо. — Мы сейчас собираемся в карты играть. Не хочешь поспорить с Хайтани?       — На что? На его девственность анальную? — Харучиё пытается злобно отшутиться, но одна мысль о том, что Санзу мог бы поиметь эту роскошную задницу, заставляет тело пылать, а член болезненно пульсировать от прилившей крови.       — Не так же сразу, — смеётся Коконой. — Иначе тебя Ран распотрошит раньше времени. Но попросить полчаса наедине ты вполне можешь. Кстати, это тебе.       На колени падает бархатный мешочек, и Харучиё с некой опаской тянет за тесёмки, чтобы заглянуть внутрь. А там лежат три небольших игральных кубика, только вместо привычных точек на их поверхностях выбито что-то совсем иное.       — Сейшу вот тоже долго говорил, что не гей.       — Очень сложно поверить в такое, учитывая, что Инуи ходит в женской обуви, — усмехается Санзу, а сам вытягивает из мешочка один из кубиков, на котором нарисованы позы. — А это мне зачем?       Чёртов Коконой подкидывает ему секс-кубики.       — С Риндо поиграешь, — ржёт Хаджиме и соскакивает с насиженного места раньше, чем Харучиё успевает отвесить другу затрещину. — Пошли, сыч, чего тебе терять в конце концов?       — Стоматолога мне ты оплатишь, если что.       Пока они пробираются к другому концу дома, Коко, естественно, решает пройти аккурат через импровизированный танцпол, и Харучиё мгновенно ведёт, когда Риндо врезается в него на полном ходу, а его волосы касаются лица Санзу, и он чувствует сногсшибательный аромат туалетной воды Хайтани. Риндо, чтобы удержаться на ногах, хватает Санзу за талию и сжимает пальцы, а затем поднимает взгляд к лицу Харучиё, и оба застывают на мгновение.       Ощущение складывается такое, будто вокруг исчезает всё: звуки, люди, окружающая обстановка. Остаётся только младший Хайтани, смотрящий на Харучиё блестящими аметистовыми глазами, на дне которых рассыпаются красные угли.       «Почему ты так смотришь? Где же тонна язвительных шуточек о том, что голубизной можно заразиться от одного только прикосновения ко мне?»       — О, Риндо, — вклинивается Хаджиме, как ни в чём не бывало, и парни мгновенно расходятся в стороны, будто обожглись о раскалённую печь. — Пошли-ка с нами, в карты сыграем.       — На что? — спрашивает Хайтани, а Харучиё чувствует в этом какой-то скрытый смысл, будто Риндо пытается ему что-то сказать. Только ему. — Санзу рассщедрился на отсос?       — Разве что на твой — мне, Блонди, — едко парирует Харучиё, хотя на самом деле — да, он бы с огромной радостью ублажил младшего Хайтани своим ртом. Да чего уж там: Санзу готов был уступить свою позицию актива Риндо, лишь бы оказаться с ним в одной постели.       Хайтани фыркает, будто рассерженный котёнок, а блики света играют на его коже и волосах. Харучиё кажется, что Риндо с ног до головы облит солнечными лучами, и они облепляют его тело невесомым флёром, как будто парень обсыпан золотистой пыльцой.       — Представить себе не могу ситуацию, в которой захотел бы прикоснуться к тебе, жвачная принцесса, — полных губ касается улыбка, и Санзу чувствует, как внутри него разгорается пламя: оно запросто может спалить всё окружающее пространство. Не эта ли фраза становится катализатором, благодаря которому Харучиё подписывает себе смертный приговор?       — Давай сыграем, Блонди, — Санзу скалится, а голубые глаза темнеют, становясь грозовым небом — предвестником сильнейшего урагана в пять баллов. — И если я выиграю, то на полчаса ты — мой.       Хаджиме застывает между ними, с интересом переводя взгляд от одного парня к другому. Напряжение между ними такое плотное и всеобъемлющее, что его можно руками потрогать. Коконой ухмыляется: вот же придурки упёртые, ведь всем очевидно, что Хайтани задирает Харучиё не потому, что тот гей.       — Жопа не треснет? — сразу же щетинится Риндо.       — Смотри, как бы твоя не порвалась. Или зассал? — продолжает подначивать его Санзу.       — А если выиграю я? — уходит от прямого ответа Хайтани. Он чувствует, как его гетеросексуальность окончательно машет ему ручкой и уходит в небытие, а вместо неё пышным цветом распускается любовь к этому дикому бешенному парню.       — Любое желание, Блонди, — и Санзу протягивает ему руку. — Рискнёшь?       — Да, — это рукопожатие, как удар молнии о землю: ослепляет их обоих, отрезая от остального мира. Харучиё на мгновение теряется, не понимая как такое возможно? Или Хайтани сегодня слишком пьян, чтобы держать свои эмоции и чувства под контролем? — Не будем терять времени.       Санзу так и подмывает ляпнуть: «Что, уже не терпится мне на член прыгнуть?», но он благоразумного затыкается, вместо этого крепче сжимая в ладони бархатный мешочек, так удачно подкинутый ему Хаджиме — эта вещица точно сегодня пригодится.       Они покидают танцпол и подходят к столу, где уже вовсю идёт игра, но ради такого события, как спор двух заклятых врагов — для всех окружающих двух барашков — поверхность расчищается, и Риндо с Санзу садятся друг напротив друга, чтобы иметь возможность как следует рассмотреть оппонента.       — Смело, — коротко говорит Ран Хайтани и треплет младшего брата по волосам. — Даже интересно, что ты загадаешь, когда выиграешь.       Харучиё стискивает зубы, но на провокацию не ведётся. Будет гораздо интереснее увидеть реакцию Риндо, когда ему придётся подчиниться всему, что захочет с ним сделать Санзу. Разумеется, это не выйдет за пределы комнаты, где они смогут уединиться.       — Начнём?       Играют они всего ничего, потому что нет смысла растягивать миг своего триумфа. И даже эти десять минут, пока идёт игра, Харучиё чувствует себя, как на иголках. Они с Хайтани то и дело перебрасываются короткими взглядами, но Санзу видит — чувствует — что-то не так с его врагом, обычно не упускающим ни единой возможности подколоть в ответ или ужалить побольнее. Однако сегодня Риндо молчалив, зато его глаза — аметистовые звёзды в обрамлении густых ресниц — говорят слишком громко, но Харучиё не может разобрать ни слова.       — Что ж, господа, вскрывайтесь, — усмехается Хаджиме. — И давайте без приколов о лезвиях и венах.       Харучиё, усмехнувшись, выкладывает на стол свои карты.       — Флеш, — парень склоняет голову набок, буквально впиваясь в лицо Хайтани взглядом. От нетерпения даже кончики пальцев подрагивают — удача должна быть на его стороне, без вариантов.       — Неплохо, принцесса, — лениво говорит Риндо, и тон его голоса совсем не нравится Санзу: он как будто упускает из вида что-то очень важное. — Но… Каре.       Харучиё кажется, что ему по затылку прилетает мощный удар, и всё пространство утекает куда-то, оставляя его в абсолютном вакууме. Он слышит только стук своего сердца, что звучит похоронным набатом в грудной клетке. Вот и всё: сейчас Риндо загадает желание, чтобы Санзу навсегда исчез с горизонта, и тому придётся подчиниться.       — Ну, чего рассеялся? — Харучиё вскидывается точно гончая на охоте и смотрит на младшего Хайтани, встающего со своего места. За его спиной все лица размываются в одну массу, оставляя Риндо сиять ярким солнцем на тёмном небосклоне. — Ты мне желание должен.       Санзу медленно поднимается и идёт за младшим Хайтани так послушно, будто Риндо поводок ему на шею накидывает. Они проходят первый этаж и поднимаются по узкой лестнице на второй. Хайтани выбирает самую большую спальню, откуда бесцеремонно выталкивает целующуюся парочку.       — Да ты никак зассал, блю флаг, — ехидно говорит Риндо и захлопывает дверь в комнату, становясь так, что Харучиё оказывается в ловушке. — Я тебя пугаю?       «Заводишь, возбуждаешь, дразнишь, сводишь с ума…» — лихорадочно бьются мысли в голове, будто бильярдные шары, с громким стуком закатывающиеся в лузы. Хайтани слишком близко — он никогда не приближался к Санзу так близко, и это — выводит из равновесия. Харучиё был уверен, что сможет поквитаться с Риндо, распалить его, а затем уйти! Так почему сейчас замирает под внимательным взглядом самых красивых глаз на свете?       — Нет, — честно отвечает Санзу. — Но сегодня ты ведёшь себя слишком странно.       — Что ты хотел загадать мне? — вдруг спрашивает младший Хайтани, и Харучиё молча вынимает из кармана мешочек, протягивая его парню перед собой. Риндо берёт его в руки и с интересом высыпает на ладонь три кубика. — Креативно, дикий. Кидай первым.       — Что? — у Харучиё, кажется, сейчас глаза из орбит вылезут от удивления. Однако он лицезреет то, как Хайтани забирается на середину огромной кровати и жестом зовёт парня к себе.       — Неужели я не нравлюсь тебе? — от хитрой улыбки, возникшей на лице Риндо, хочется растечься тёплым воском по карамельной коже; хочется зацеловать губы Хайтани, чтобы он дышать нормально не мог, жадно хватая воздух между короткими перерывами.       Санзу делает шаг вперёд, ещё один, и вот уже залезает на кровать, забирая из руки Риндо кубики. Ему становится невыносимо жарко, а ещё он может любоваться руками Хайтани, не скрытыми футболкой без рукавов. Так и тянет коснуться широких чернильных узоров на карамельной коже; обласкать их языком.       — Один для начала, — говорит Риндо и оставляет Харучиё тот кубик, на котором написаны действия.       Санзу подбрасывает его между ними, и оба склоняются над покрывалом, смотря на выпавшее действие: нежные поцелуи. У Харучиё во рту мгновенно пересыхает, и он поднимает взгляд к Хайтани, сразу же натыкаясь на потемневшие аметистовые глаза.       — Хочу к тебе на колени, — заявляет Риндо, и Санзу понимает, что обратного пути больше у Хайтани нет. Он резко тянет парня к себе, заставляя оседлать бёдра, а руками принимается нетерпеливо и жадно оглаживать талию Риндо, пока тот мягко скользит ладонями по плечам к шее, уходит на затылок, вплетаясь пальцами в длинные розовые волосы. — Ну как, осознание приходит?       — Не совсем, — это круче самого крепкого алкоголя, лучше дорожки кокаина — Хайтани в его руках, мягко ластится и нежно улыбается, сам не зная, как сильно сводит Харучиё с ума. — Иди ко мне.       Их губы сталкиваются медленно, пробуя, но оба чувствуют электричество, распространяющееся по телу. Возбуждение раскручивается воронкой, затягивая внутрь без шанса на побег, и парни с радостью ныряют в этот омут. Харучиё осторожно скользит языком по губам Риндо, и тот приоткрывает рот, позволяя. Влажная тёплая глубина манит, как свет мотылька, и Санзу готов сгореть в этом пламени.       Касания из нежных и слегка неловких становятся жадными и напористыми. Риндо глухо стонет, и этот звук — взрыв атомной бомбы. Харучиё мгновенно звереет и впивается парню в рот голодным поцелуем, но понимает — именно этого Хайтани и хочет: он прижимается теснее, позволяет буквально трахать свой рот, а ещё трётся о Санзу.       Ладони опускаются на упругие ягодицы, сжимая их. Как же долго Харучиё мечтал об этом; он упивается моментом, продолжая целовать Риндо и лапать, не желая пропускать ни миллиметра. Гибкое натренированное тело на его коленях изгибается, прижимается ближе, позволяя делать всё, что захочется, и Санзу пьянеет от этого.       — Я хочу больше, — на рваном выдохе произносит Риндо, когда Харучиё отрывается от его губ. Они оба тяжело дышат, а руки Санзу всё ещё находятся на заднице Хайтани.       — Твоё желание — использовать меня, как секс-игрушку? — усмехается парень, не имея ничего против. — И как же малыш хочет?       Ответ Хайтани заставляет Харучиё умереть и сразу же воскреснуть, как феникс из чистейшего огня желания.       — Чтобы ты трахнул меня.       — Ты же не шутишь? — у Санзу от сладких перспектив в голове мутится, и он облизывает в миг пересохшие губы, а Риндо с хитрой улыбкой касается пальцами рта Харучиё, и тот, жадно глядя в ответ, принимается их посасывать.       — Я ужасно жадный. Мне нужно было сделать так, чтобы ты зациклился на мне, — он склоняется ближе к лицу Санзу, чтобы не пропустить ни единой эмоции на самом красивом лице. — Чтобы всё, чего ты хотел — я.       — Ты маленький сучёныш, — Харучиё рычит и мгновенно меняет их позу, оказываясь над Хайтани, а тот — действительно сучёныш — обнимает длинными ногами бёдра Санзу и хитро ухмыляется. — Значит, голубее неба голубого?       — Я «охотился» за пределами университета, чтобы никто не догадался, — говорит Риндо, глядя на Харучиё. — Но потом встретил тебя и…       — Ты и понятия не имеешь, что такое жадность, малыш, — улыбка Санзу — грех во плоти, и Хайтани плавится от неё, мечтая ощутить на себе эти жадность и голод, так долго терзающие Харучиё. — Я бы позволил тебе уйти, если это осталось бы в рамках спора, но…       — Я на тебя поводок сейчас надену, — Риндо щёлкает зубами. — Ты будешь трахать только меня.       Можно ли сойти с ума за одну секунду и понять, что одному конкретному человеку ты не позволишь исчезнуть из твоей жизни никогда? Можно. Харучиё ответы на эти вопросы знает.       — Да, мой жадный мальчик, — он склоняется над Хайтани, одной рукой скользит вниз по желанному телу, а второй обхватывает запястья не сопротивляющегося парня и закидывает ему за голову. Ладонь накрывает пах, и зрачки внутри ледяной радужки расширяются. — Какой крепкий стояк, мне стоит помочь тебе с ним, а?       — Нет уж, давай всё будет честно, — хотя тело Риндо говорит совсем о другом: он выгибается от медленных дразнящих поглаживаний, что отдаются огненной вибрацией на нервных окончаниях. — Кубики.       — Кидай тогда ты, — Санзу садится, позволяя Хайтани двигаться. Парень находит кубики и кидает, с интересом ожидая результата.       — Ты их замагнитил что ли? — с усмешкой спрашивает Риндо, смотря на два слова: «минет» и «кровать».       — Вселенная сегодня ко мне благослоклонна, — Харучиё почти мурлычет, а затем притягивает Хайтани к себе и снова целует. Парень сдёргивает с Риндо футболку и опускает голову к жилистой шее, на которой оставляет множество багряных пятен — точно капли густой краски. Он клеймит Хайтани, метит территорию, как зверь. — Ты такой вкусный…       У Риндо от слов Харучиё мурашки рассыпаются на коже, точно мелкий жемчуг. Он откидывает голову назад, подставляется, требуя больше ласки. С губ слетает судорожный вздох, когда соска касается горячий язык, а потом накрывает алчущий рот и принимается сосать. А Санзу времени зря не теряет: расстёгивает ремень и стаскивает с идеальных узких бёдер джинсы вместе с бельём. Ладонь снова опускается на член и сжимает плотным кольцом, лаская.       — Ты так красиво стонешь, — усмехается Харучиё. Он оставляет ещё один поцелуй на подтянутом животе Риндо, щекочет языком ямку пупка, а затем сползает на пол и подтягивает Хайтани к себе, чтобы тот мог сесть и шире развести свои длинные ноги. — Хотел видеть меня таким?       — Хотел, — жадность Риндо растёт в геометрической прогрессии, когда он любуется Санзу, покорно сидящим между его ног. Горячее дыхание касается чувствительной головки, но взгляд голубых глаз не отрывается от лица Хайтани, и, совершенно точно, Харучиё нравится то, что он видит. — Я хочу надеть на тебя ошейник с самым коротким поводком.       Санзу наклоняется ближе, а затем проводит языком по твёрдому стволу, от основания до головки, которую нежно лижет, лаская половое отверстие. Дыхание Риндо утяжеляется, а наслаждение множится внутри; оно крепнет, как лучшее вино в бочках.       — Если отдашь мне всю свою любовь, малыш, я сам надену этот ошейник, — говорит Харучиё и обхватывает губами чувствительную головку, лаская и облизывая. Он касается руками крепких бёдер, просто созданных для его жадной развратной натуры. Пройдёт совсем мало времени, а карамельная кожа на них будет покрыта засосами и укусами.       Санзу опускает голову ниже, обвивается языком вокруг твёрдого горячего члена, гладит плотные фактурные вены, дразнит уздечку, а ладонью мягко массирует яйца Риндо, стимулируя. Хайтани стонет и подмахивает бёдрами навстречу жадному умелому рту, ублажающему его. Парень разводит ноги шире, кипит внутри от градуса невыносимого возбуждения, буквально сжигающего вены изнутри. Всё оказалось куда ярче и слаще, чем он мог себе представить.       Во рту Харучиё тесно и влажно, он так хорошо обхватывает его член щеками, заставляя плавится от каждого касания умелого языка, что ласкает слишком искусно. Совсем не хочется ни с кем этим делиться, забрать Санзу одному себе. Риндо закусывает губу, ощущая, как наслаждение скручивается кольцами внизу живота, а хитрый проворный Харучиё закидывает его ноги себе на плечи. Он скользит ладонью по внутренней стороне бедра, а затем ныряет дальше, и сжатого колечка мышц касается указательный палец, мягко поглаживая.       От столь насыщенной стимуляции всех эрогенных зон, Хайтани готов взорваться немедленно, и Санзу совсем не против этого. Он опускает голову ниже, позволяя отыметь своё горло, и Риндо сам начинает задавать темп, надавливая рукой на розоволосый затылок. Пошлые влажные звуки, разлетающиеся по спальне, как хлысты, бьют по всем органам чувств, и Хайтани громко стонет, а затем кончает, шепча имя Харучиё, как молитву.       Санзу с ума сходит от пульсации внутри своего рта. Пах болит, и парень расстёгивает джинсы, чтобы хоть как-то ослабить давление на болезненно твёрдый член. Он проглатывает горячую сперму, а Риндо уже тянется к нему и целует, забираясь языком вглубь обожаемого рта. Они целуются грязно и долго, попутно избавляясь от одежды Харучиё.       — Я хочу быть сверху, — между поцелуями говорит Хайтани, и Санзу кивает, но он пока не закончил наслаждаться телом, о котором грезил так долго.       — Сначала я попробую тебя, — Харучиё улыбается, точно дьявол. Он заставляет Риндо улечься животом на кровать, а потом оттопырить свой невероятно роскошный зад, так и требующий хорошей порки. — Прелесть.       Этот парень, так долго и умело прикидывающийся натуралом, сейчас мелко дрожит от возбуждения и того, как горячий член Санзу скользит меж его ягодиц, а головка гладит сфинктер, слегка толкаясь внутрь.       — Ты так сильно нуждаешься в моём члене, малыш, — это заводит. Харучиё слабо стонет, уже мечтая о влажной тесноте этой дырки, которая отныне будет принимать только его член. Парень наклоняется и осыпает поцелуями лопатки и фактурную спину, проводит языком по мазкам татуировки, оставляет за собой фиолетового-бордовые цветы-засосы, что будут цвести на этом карамельном полотне вечно. — У тебя хороший пёсик?       Риндо усмехается, а затем поворачивает голову набок и встречается с голодными голубыми глазами.       — Парень, — Хайтани знает какой эффект это произведёт на Харучиё, и не ошибается: Санзу сжимает зубы так сильно, что они могут раскрошиться в любой момент. — Ошейник сам выберешь, а сейчас, детка, вылижи меня.       «Я затрахаю тебя, заполню своей спермой до отказа, чтобы мой запах не сходил с твоего тела, малыш», — Харучиё оставляет ощутимый укус на правой ягодице, а затем раздвигает половинки и приникает языком к мышечному колечку, лаская жадно, со всей скопившейся страстью. Он целует, лижет, проникает внутрь языком, сразу же чувствуя горячую шёлковую влажность, которая буквально затягивает внутрь и не хочет отпускать. И Санзу это безумно нравится.       Вокруг них густеет возбуждение, оно стекает тягучими каплями по обоим телам, как терпкий мёд, который так и хочется слизнуть. Харучиё трахает языком Риндо, что жарко стонет и выгибается грациозно, как кошка. Он расставляет ноги шире, а Санзу проводит ладонью по вновь вставшему члену, пережимая тот у основания, чтобы его мальчик не кончил раньше времени.       К языку добавляются пальцы, что медленно и нежно растягивают Хайтани изнутри: Харучиё не хочет причинить ему и капли боли, поэтому ласкает долго, с упоением, наслаждаясь вкусом и запахом, сходя с ума от того, что фантазия стала реальностью.       — Возьми… мхма… меня, — его голос — жаркая мольба, и Санзу улыбается, а затем встаёт, чтобы полюбоваться на разлизанный красный анус.       — Ты, — пальцы обхватывают шею, а затылок опаляет горячее дыхание, — отныне принадлежишь мне, малыш.       Между ягодиц льётся что-то прохладное, а по комнате плывёт нежный аромат персика. Риндо жмурится от властной доминантной ауры, ложащейся ему на плечи. К сфинктеру прижимается горячий твёрдый член, и громкий стон срывается с искусанных от наслаждения губ, когда Харучиё заполняет его собой.       Совпадение их тел — абсолютная гармония, однозначно придуманная на небесах. Санзу замирает на несколько секунд, наслаждаясь тугой влажностью, обволакивающей его член со всех сторон, а потом даёт себе поблажку в виде двух глубоких толчков в желанное тело.       — Всё ещё хочешь объездить меня? — его горячий шёпот шёлковым жаром скользит по коже, но Риндо не сразу понимает, что конкретно спрашивает у него Харучиё: заполненность и давление внутри тела ощущаются слишком приятно, крупная головка давит на простату, и из-за этого по телу расходятся жаркие импульсы, оседающие сиреневым морем внизу живота.       — Да, — тянет Хайтани, и Санзу, поцеловав его в затылок, с неохотой покидает тело парня, чтобы улечься рядом и позволить своему сексуальному малышу устроиться на своих бёдрах.       Риндо перекидывает через Харучиё ногу, а тот сразу же тянет к нему руки, чтобы обхватить красивую талию и сжать, не позволяя отстраниться. Хайтани слишком красиво насаживается на его член, продолжая смотреть прямо в глаза: он гипнотизирует Санзу, заставляет забыть обо всём на свете, кроме себя.       — В тебе так хорошо, — сипло произносит Харучиё, а его дерзкий мальчик усмехается и начинает двигаться, кладя ладони на бледную грудную клетку, царапая короткими ногтями алебастровую кожу. — Ты пиздецки узкий.       — Ничего, ты быстро раздолбишь меня, верно? — Хайтани наклоняется, и их дыхание смешивается, создавая завихрения огня и похоти. — Я знаю, дикий, что ты хочешь трахать меня как можно чаще.       — Я поимею тебя везде, где мне захочется, — они впиваются друг в друга, как пиявки. Время разговоров заканчивается, потому что обоих охватывает похоть: она струится внутри тел, как горячая магма.       Движения перестают быть плавными, набирают частоту и силу, а по спальне разлетаются жаркие стоны и влажные шлепки совокупляющихся тел. Наслаждение обволакивает парней, как вторая кожа, заставляя исчезнуть из головы все, кроме одного инстинкта — основного и жаркого.       Харучиё сжимает в ладонях роскошную задницу, в которую входит по самые яйца, а животом ощущает твёрдый член Риндо. Его мальчик дрожит от удовольствия, и Санзу снова целует Хайтани, сплетаясь с ним не только языками, но и душами. Их секс — лучший исход карточной игры, принёсший им двоим долгожданный приз.       Наслаждение захлёстывает, как цунами, и Риндо кончает с громким стоном, потому что двойная стимуляция оказывается катастрофически сладкой. Харучиё догоняет его через пару мгновений, а пульсация внутри тела ощущается как что-то само собой разумеющееся.       Пару мгновений они лежат в абсолютной тишине, если не считать звуком продолжающейся вечеринки, что становится им слышна только теперь.       — Ты же понимаешь, что выйдем мы отсюда только парой, малыш? — их глаза сталкиваются, и Риндо усмехается.       — В ином случае я бы ни за что сюда не зашёл.       А ночь только начинается, как самые жаркие отношения двух диких зверей, нашедших наконец-то друг друга.