Слабость

      В комнате жарко, и Эзоп, не привыкший к подобному, горит ещё сильнее от каждого прикосновения к собственной обнажённой коже. Губы у Илая нежные, мягкие, он целует так, что голова идёт кругом, и не остаётся ничего другого, кроме как цепляться пальцами за короткие тёмные волосы в немой просьбе продолжать, поддаваясь сильному желанию ощущать каждое до одури приятное касание к себе. Эзоп закатывает глаза от удовольствия, когда Илай спускается ниже, оставляя дорожку из влажных горячих поцелуев на его животе, и резко закусывает язык в бессмысленной попытке сдержать рвущиеся наружу стоны, стоит только почувствовать, как бесстыдно Кларк начинает ласкать его дрожащие бёдра руками и языком, словно хочет подразнить, заставить просить о большем. Кожа пылает, пальцы рук, стискивающие короткие пряди, машинально сжимаются сильнее, и Эзоп выгибает спину, раздвигая чуть шире ноги. Ему тяжело — так тяжело сдерживаться, когда сильное возбуждение пронизывает всё тело. Он закрывает глаза, зажмуривается крепко, задерживает сбитое дыхание. Пытается удерживать себя под контролем, но оно с треском разбивается на мельчайшие осколки, когда Илай касается губами пульсирующего члена...       Эзоп резко распахивает глаза и делает глубокий шумный вдох. Сердце отчаянно бьётся в груди, вниз по виску стекает испарина. Он сглатывает подступивший к горлу комок и отчаянно моргает в слабой попытке отогнать от себя ощущения после сна. Пальцы резко сжимают ткань белоснежной простыни, сильно, до боли. Жарко, очень жарко, и даже не столько из-за того, что Эзоп накрыт плотным одеялом, нет. Низ его живота сильно сводит от пульсирующего возбуждения, и напряжённый член мучительно натягивает ткань пижамных штанов.       Резкий вздох срывается с покусанных сухих губ, и молодой мужчина проводит медленно по ним кончиком языка. Он не понимает, почему ему снился такой сон, не осознаёт в полной мере, почему его тело так реагирует на мысли об Илае. Илай ведь... слишком правильный, слишком воспитанный, чтобы заниматься теми вещами, которые посетили Эзопа во сне. Быть такого не может наяву. Нет, никогда.       Но одна рука, дрожа, предательски тянется к паху. Эзоп до боли кусает нижнюю губу, когда запускает ладонь под ткань одежды, расстёгивая пальцами второй руки верхние пуговицы на ночной рубашке.       Ему становится стыдно — образ Илая, стоящего перед ним на коленях, ласкающего его член губами, никак не может дать покоя. Плоть пылает под пальцами, пачкая их мелкими каплями сочащейся естественной смазки. Сердце так быстро сжимается в груди, что кажется, будто от сильных ударов о грудную клетку становится мало воздуха, но дышать не получается, лёгкие словно спазмом сводит, когда Эзоп в исступлении сжимает крепче в пальцах возбуждённый член и резко, быстро двигает рукой по всей длине, сводя вместе ноги в попытке не подаваться бёдрами навстречу своим движениям, потому что ему так отчаянно хочется чувствовать вместо собственной — нежную ладонь Илая.       Илай так аккуратен, так нежен — одной только улыбкой заставляет плавиться от нарастающего желания. Эзоп тянет его за волосы, заставляет смотреть в свои глаза, а затем целует, от несдержанности кусая мягкие губы. Кларк прижимается к нему всем телом, стонет сквозь требовательный поцелуй, податливо отвечая на каждое решительное прикосновение.       Его всего хочется сжать в объятиях, подмять под себя, ощущать тепло кожи своей собственной, и Эзоп сдаётся — опрокидывает Илая спиной на кровать, нависает сверху, сминая мягкую плоть его бёдер пальцами до собственнических алых отметок, срывая с мягких губ болезненные вздохи. Это Кларк может быть нежным — настолько, что с ним становится невыносимо, именно поэтому Эзоп теряет над собой контроль, позволяя безудержному желанию взять над ними обоими верх.       Он делает это нетерпеливо, достаточно грубо — тянет Илая за бёдра ближе к себе, вжимается в его ягодицы, стонет куда-то в изгиб нежной шеи перед тем, как несдержанно прикусить кожу зубами. Его всего ведёт от каждого движения и от того, как Илай, задыхаясь от переполняющих ощущений, беспомощно хватается пальцами то за плечи, то за длинные распущенные волосы...       Эзоп кончает себе в руку, зажав свободной ладонью свой рот.       Биение собственного сердца неприятной пульсацией сдавливает виски, и он начинает ощущать приближающуюся мигрень. С некой брезгливостью утирает от семени руку о ткань штанов и слабо бьётся затылком о твёрдый матрас, полностью обессиленный. Противно. Как можно позволять себе подобные мысли? Как можно идти на поводу у столь низменных желаний? Это мерзко — думать о таком светлом человеке, как Илай, представлять его обнажённым под собой, представлять его ласки, его прикосновения.       Эзоп лежит в кровати до первых солнечных лучей, а затем наспех приводит себя в порядок, чтобы успеть позавтракать, пока остальные обитатели поместья ещё спят. Ему не хочется ни с кем пересекаться, не хочется никого видеть. И он спускается в столовую, никак не ожидая, что столкнётся на лестнице, ведущей со второго этажа, с гостем своих собственных снов.       Илай улыбается ему, и внутри у Эзопа всё переворачивается. Он не видит глаз Кларка, скрытых под тёмной повязкой с символом уробороса, но ощущает его взгляд так, словно пророк заглядывает ему в душу.       — Доброе утро, мистер Карл.       Эзоп вздрагивает, напрягается всем телом, втягивая голову в плечи. Замирает на месте, нервно сжимая пальцы рук в кулаки, и задерживает дыхание.       Илай подходит к нему ближе, кладёт ладонь на плечо.       Прижимает к стене спиной, наклоняется к самому уху, и от ощущения горячего дыхания вдоль позвоночника у Эзопа проходит дрожь.       — Плохо спалось? — Илай так близко, и сердце бешеным ритмом бьётся в груди. Прикусывает мочку уха, касается кончиком носа разгорячённой кожи на изгибе шеи, отодвинув ворот одежды. Эзоп вздыхает, размыкая губы, против воли приобнимает за плечи, притягивая ближе, и запрокидывает голову назад, подставляясь с желанием под приятные поцелуи. Руки Илая сжимают его бёдра, прижимают крепче к себе. — У тебя такая мягкая кожа, и она пахнет свечами, словно ты всю ночь купался в горячем воске.       И от этих манящих объятий никуда не деться...       — Вы в порядке, мистер Карл?       Эзоп резко мотает головой, стараясь отогнать навязчивые мысли. Он потерянно смотрит на Илая и слабо радуется тому, что маска на собственном лице скрывает покрасневшие от подобных мыслей щёки. Хочет ответить, но не может подобрать слов, поэтому только кивает коротко, пальцами сминая подол своего пиджака, и дёргается от Кларка в сторону, как только тот делает шаг ближе.       Не скажешь же о таком. Не признаешься. И под столь пристальным вниманием Эзопу становится неуютно, некомфортно, но он не может заставить себя развернуться, уйти. Волнуется так, словно юноша перед своей первой любовью. Но то, что он испытывает по отношению к Илаю, нельзя назвать подобным словом. Это просто...       Влечение. Инстинкт. Эзоп одинок в своих чувствах, ведь знает: под тканью перчатки на безымянном пальце у пророка — обручальное кольцо.       И совершенно точно не понимает, как теперь вести себя с человеком, которого так порочно возжелал.