И относились к ней так, как будто у неё нет сердца

Третьякова сидела на краю своей кровати, глядя в окно, за которым пробуждался Петербург. Город, который еще недавно казался ей далеким и недосягаемым, теперь был её домом. Она не ожидала, что переезд окажется таким трудным — холодные улицы, незнакомые люди, бесконечная суета, которая поглощает. Нет, ей нравилось в Питере, ей не нравилось то, что она за 2 месяца так и не нашла работу. Все это словно весомый груз ложилось на её плечи, всё сходилось к тому что стабильной финансовой подушки у неё нет, да и не стабильной тоже. И кто бы что не говорил, но «в деньгах счастье». Это она поняла еще живя в своем маленьком посёлке, в большой семье, не имеющей большого достатка. Каждое утро она вставала в шесть. Путь до университета занимал полчаса, и она всегда была там первой. На автобусах ей приходилось экономить, потому что денег не хватало, но и на такси, и на метро не было даже смысла рассчитывать. Так что она шла пешком, сквозь прохладный петербургский ветер, с головой погруженная в свои мысли. Университет стал единственным местом, где её хоть как-то замечали. И то, скорее как часть общей массы студентов, чем как отдельную личность. Одиночество здесь, вдали от дома, стало её постоянным спутником. С друзьями, которые разлетелись по разным странам, Маша практически не общалась — им было не до неё, а ей не хотелось вечно рассказывать о своих проблемах. Она всегда старалась выглядеть веселой, доброжелательной, быть хорошей собеседницей. Но эта улыбка, всегда такая ровная и открытая, скрывала внутреннюю пустоту. Никому она не могла позволить заглянуть за маску, а если кто-то и пытался — то, так или иначе, всё сводилось к поверхностным разговорам. Никто не замечал её настоящей. Она не могла доверять даже себе, что уж говорить о других людей. В академии у Маши было несколько «хороших знакомых» — тех, с кем можно было перекинуться парой слов между парами, вместе написать конспект или помочь друг другу в тестах. Но настоящей дружбы не было. И ведь это не то, что ей не нужны были друзья. Просто она была закрыта, старалась не загружать других своими проблемами. На Философии она слушала, как стереотипный профессор, с небольшой седой бородкой, читал очередную лекцию о вреде татуировок. Все уже давно знали о его собственной татуировке, которую случайно заметили на фото в соцсетях, но никто не решался его подколоть. Маша сидела тихо, машинально записывая лекцию в тетрадь, но в голове витали совершенно другие мысли. Мысли, мысли, мысли — это то что не покидало её, единственное стабильное звено. История психологии оказалась полным хаосом: пожилая преподавательница постоянно сбивалась с мысли, рассказывая то одну тему, то другую, и всё это за 5 минут, в абсолютно случайный момент перескакивала на анекдоты. При этом она придиралась ко всему — от оформления конспектов до мелких деталей в ответах студентов. А информатика... Маша уже и забыла, как ей пришлось отфотошопить непонятные вещи вроде скрепок для задания, или сделать презентацию с чистого листа, когда можно было сделать всё это в Canva с шаблоном за пару минут. Преподавательница же настаивала на работе "с нуля", словно это было жизненно важно. Единственным светлым пятном оставался предмет, который вела Лаура Альбертовна. Молодая, живая и целеустремленная кураторша, которая казалась Маше не просто преподавателем, а настоящей защитницей. Лаура всегда стояла горой за своих студентов, решая все их проблемы с преподавателями. Но на Машу Лукина смотрела как на одну из многих — не замечала её тишину, её взгляд, наполненный отчаянием, впрочем - это даже к лучшему. Маша понимала, что в её глазах она лишь ещё одна студентка, среди десятков других. С каждым днём Маша всё сильнее ощущала, как петербургская осень проникает в её жизнь. Холодный ветер, сырость и серые облака стали неотъемлемой частью её дня. Она любила дождь, любила долго гулять, особенно в темное время, рассматривая звезды, но теперешнее время, ситуацию, она не любила. Сейчас на улице светало позже, а возвращаться в пустую квартиру после долгих пар стало особенно тяжело. Каждый день был похож на предыдущий, однообразие съедало её изнутри, но она старалась держаться. Однажды утром, когда Маша, как всегда, пришла в университет первой, случилось нечто неожиданное. Она стояла у окна аудитории, наблюдая, как капли дождя стекают по стеклу, и думала о том, что, возможно, вся эта суета вокруг учебы — это не то, чего она на самом деле хочет. Ей не хватало денег, не хватало времени, не хватало тепла. А может просто уйти на заочное обучение и работать 24/7, но ведь психология это то о чем она мечтала… Всё шло куда-то не туда, и что-то внутри неё начинало ломаться. Тишина раннего утра в университете давила на неё с каждой секундой. — Рано сегодня пришла, — прозвучал знакомый голос за спиной. Маша вздрогнула и обернулась. Перед ней стояла Лаура Альбертовна. Её голубые глаза, всегда внимательные и проницательные, смотрели на Машу с лёгким интересом. — Как всегда, — Маша попыталась улыбнуться, но улыбка вышла натянутой. — Привычка. Лукина кивнула, подойдя ближе. Казалось, она чувствовала напряжение в воздухе, но, как и всегда, старалась держать дистанцию. — И как тебе жизнь в Петербурге? — неожиданно спросила кураторша, сложив руки на груди. Маша посмотрела на неё, пытаясь подобрать ответ, который звучал бы убедительно. Ведь она не привыкла рассказывать о себе. Всё это время она прятала свои страхи и сомнения за безупречным фасадом. — Нормально, — выдавила она, — привыкаю. Лаура молча наблюдала за ней, будто видела что-то большее, чем Маша пыталась показать. В её взгляде мелькнуло что-то, похожее на понимание. Маша хотела развернуться и уйти, чтобы избежать этого неловкого момента, но вместо этого она осталась на месте, почувствовав странное желание поговорить. Настоящая Маша, та, которую она всегда прятала от окружающих, вдруг захотела вырваться наружу. И это было опасно. Нельзя поддаваться таким порывам. Порывам рассказать, когда вот это странное состояние… Когда смотришь на человека, которого едва знаешь, но чувствуешь какое-то необъяснимое доверие. От неё веет чем-то тёплым, почти невидимым — поддержкой, пониманием, хотя она и не говорит ни слова. Это не объяснить логически, просто что-то в её манере быть рядом заставляет раскрыться, как будто она всегда здесь, чтобы выслушать. Когда хочется рассказать всё. Абсолютно всё. В голове уже выстраиваешь монолог о самых потаённых мыслях, о том, что никогда никому не говорила. Внутри накапливаются слова, готовые вырваться наружу, но что-то тебя останавливает. Страх. Ведь ты не знаешь её настолько, чтобы быть уверенным, что она поймёт. Этот внутренний барьер — он не такой уж и маленький. Когда чувствуешь тепло её взгляда, её присутствие, но одновременно боишься, что если расскажешь слишком много, всё изменится. Слова застревают в горле. С одной стороны, ты жаждешь довериться ей, сломать эту стену между вами, но с другой — возникает сомнение: а стоит ли? — Ты знаешь, если что-то нужно, всегда можешь ко мне обратиться, — вдруг мягко сказала Лукина, словно угадывая её мысли, не удивительно, она же психолог. — Я понимаю, как сложно может быть на первом курсе, особенно, когда ты одна в новом городе. Маша на секунду замерла, не зная, что сказать. Эти слова прозвучали так неожиданно, что она почувствовала, как что-то внутри неё дрогнуло. Но вместо того, чтобы принять эту поддержку, Маша снова улыбнулась, как всегда, скрывая свои настоящие эмоции. — Спасибо, Лаура Альбертовна, я справлюсь, — ответила она привычным, вежливым тоном, которым всегда общалась с преподавателями. — Всё нормально. Кураторша кивнула, но её взгляд задержался на Маше чуть дольше, чем обычно. Она понимала, что за этими словами скрывается что-то большее, но не настаивала. Маша вышла из аудитории, стараясь не оглядываться. Её мысли были переполнены, и на душе стало как-то тяжелее. Она же могла поделиться. Могла рассказать. Всё что нужно было ЭТО ТОЛЬКО СКАЗАТЬ ПАРУ СЛОВ. Правду, но…не смогла. Может и к лучшему --- Ситуация продолжала ухудшаться. Маша пыталась сбалансировать учёбу и работу, которую вскоре нашла в местной кофейне, рядом с университетом, что очень удобно. Но из-за графика, она почти не спала, просто не успевала. Делала всё, чтобы никто не заметил, как ей тяжело и к радости это срабатывало. Университетские задания наваливались одно за другим: постоянные доклады по философии, нескончаемые презентации по истории, бессмысленные задания по информатике. Лаура Альбертовна была единственной, кто замечал её усталость, хотя Маша не давала повода для явной тревоги, просто одна из многих других уставших, не привыкших студенток. Но всё изменилось в один особенно мрачный день… Тогда Маша задержалась на последней паре, разбор очередного теста по философии затянулся. Когда она наконец вышла на улицу, Петербург окутал густой туман, дождь моросил без остановки, она конечно такое любила, но сейчас. Путь до автобуса казался бесконечным, но идти было необходимо. По дороге Маше позвонили, чтоб сказать чтоб сказать о внеурочной рабочей смене, кто-то из коллег заболел. Выбора у нее не было, она нуждалась в работе, но вот это чувство когда накапливается полная беспомощность, ужасное. Внутри что-то оборвалось, просто усталость достигла своего пика. И снова звонок, но уже не с работы. Маша вздрогнула, когда на экране высветилось имя матери. Она уже знала, что ничего хорошего не услышит. — Да? — произнесла она сдавленным голосом, пытаясь не выдать своего состояния. — Маша! — голос матери был резким, раздражённым. — Почему опять не отвечаешь? Сколько можно ждать? Ты там вообще чем занимаешься? Деньги заканчиваются, а ты, я смотрю, совсем не думаешь, как выживать. У тебя там хоть денег на оплату квартиры хватит? Потому что я ничего оплачивать не собираюсь. У тебя ж учёба, учёба… А как жить дальше собираешься? Маша молчала, вцепившись в телефон. Её сердце колотилось в груди, и слова матери резали её, как нож. Она пыталась что-то ответить, но голос предательски дрожал. Да и есть ли смысл отрицать? — Я спросила, ты там вообще как? — продолжала мать, не дождавшись ответа. — Небось опять у тебя что-то не так? Не жди помощи, раз я тебе совсем не нужна, даже не звонишь. Уехала и мать ненужная стала? Вот и разбирайся сама. Маша тихо выдохнула, чувствуя, как внутри неё всё сжимается. Она хотела отключить телефон, сбросить звонок, но не могла. Мать продолжала кричать что-то о деньгах, о её будущем, о том, что она никчёмная. Но Маша уже не слышала конкретных слов — всё слилось в один шум, который давил на неё со всех сторон. Блондинка стояла под холодным осенним дождем, ощущая, как вода смешивается со слезами, и ей было трудно понять, что сильнее — холод снаружи или лед внутри. Её волосы промокли насквозь, струйки воды стекали по щекам, а в груди поселилась глухая боль. Она остановилась на полпути к автобусу, не в силах больше двигаться. Внезапно сквозь шум ливня и крики матери она услышала звук машины, притормозившей рядом. Мать как раз положила трубку, наверное надоело молчание в ответ. Маша подняла голову и сквозь мокрые пряди волос увидела чёрную машину, в которой сидела Лаура Альбертовна. Лаура молча наблюдала за этой печальной картиной: Её студентка стояла одна, словно тот самый брошенный котёнок, который так отчаянно нуждался в защите, но никого рядом не было. — Маша? — послышался её голос через открытое окно. Лукина выглядела обеспокоенно, её каштановые волосы были аккуратно уложены, но на лице читалась напряжённость. — Что ты тут делаешь в такой дождь? Третьякова растерянно посмотрела на неё, не зная, что сказать. Она чувствовала, что весь её мир рушится, но сказать об этом вслух было невозможно, она попыталась выдавить хотя бы слабую улыбку. — Всё нормально, Лаура Альбертовна. Я просто… гуляла, — выдавила она, опуская взгляд в сторону, чтобы не встречаться с её проницательным взглядом. — Ты уверена, что всё нормально? — её голос был мягким, но полным беспокойства. — Ты вся промокла, давай, я отвезу тебя домой. Маша судорожно кивнула, не зная, как отказать. Её губы дрожали от холода, да и сил сопротивляться не оставалось. Она машинально направилась к машине и села на пассажирское сиденье, стараясь не оставлять слишком много воды на сиденье. Лаура молча включила обогреватель и тронулась с места. В машине было тепло, но Маше казалось, что её тело всё ещё заморожено изнутри. В голове роились мысли, но она не могла найти слов, чтобы описать всё, что происходило в её душе. Лаура явно чувствовала это, но не стала давить. Несколько минут прошло в молчании, которое прерывал только звук дворников и тихое урчание мотора. — Маша, ты точно уверена, что всё в порядке? — Лукина бросила на неё короткий взгляд, когда остановилась на светофоре. — Если что-то не так, ты можешь рассказать. Я ведь здесь не просто как куратор. Маша сжала руки на коленях, пытаясь подобрать ответ. Её взгляд был устремлён на свои мокрые рукава пальта, и ей вдруг стало невыносимо страшно, что Лаура может заметить что-то лишнее. — Правда, всё нормально, — с трудом произнесла она, стараясь говорить ровно. — Просто день был сложный, вот и всё. Лукина, казалось, хотела что-то сказать, но только кивнула, продолжив ехать. Маша снова опустила взгляд в окно, чувствуя, как внутри всё кричит, но произнести вслух это было слишком страшно. Она знала, что не может доверять никому, даже себе. Когда напряжение внутри Маши достигло пика, она внезапно почувствовала, как стены вокруг неё начинают сужаться. Дыхание стало быстрым и поверхностным, словно она не могла насытиться воздухом, как бы сильно ни старалась. Всё вокруг замерло. Её сердце начало бешено колотиться, и казалось, что она вот-вот потеряет сознание. — Маш? — Лаура бросила на неё беспокойный взгляд, заметив, как её состояние резко ухудшилось. — Ты в порядке? Маша не могла ответить. Она судорожно хватала воздух ртом, чувствуя, как в груди растёт паника, стремительно заполняя всё её существо. Руки похолодели, тело затрясло ещё сильнее, а в голове звенела лишь одна мысль: "Я не справлюсь". Всё, что она так долго скрывала и пыталась подавить, вырвалось наружу с неистовой силой. — Маша, — голос Лауры стал более настойчивым. — Маша, ты меня слышишь? Маша кивнула, но взгляд её был расфокусирован. Лаура быстро съехала на обочину и заглушила машину, затем повернулась к ней. —Боже мой, у тебя паническая атака — Лаура говорила спокойно, хотя в глазах отражалось беспокойство. — Ты не одна, Маша. Сейчас мы справимся. Посмотри на меня. Маша с трудом повернула голову в сторону Лауры, её взгляд был полон страха и отчаяния. Её губы дрожали, и она пыталась сказать что-то, но слова застряли в горле. — Всё хорошо, — Лукина мягко коснулась её плеча, стараясь не спугнуть. — Просто дыши, медленно, со мной. Вдох — через нос, выдох — через рот. Ты справишься. Повтори за мной. Маша с трудом попыталась сконцентрироваться на дыхании. Её лёгкие всё ещё казались зажатыми, но она начала вдыхать, как могла, следуя ритму Лауры. Вдох. Выдох. Ещё раз. Лаура спокойно дышала рядом с ней, тихо повторяя ритм и направляя её. — Смотри на меня, — продолжала Лаура, удерживая Машу в реальности. — Ты сейчас здесь, рядом со мной. Ничего страшного не происходит. Это просто твои эмоции, которые сейчас сильнее тебя, но они пройдут. Ты не одна. Маша медленно кивнула, ощущая, как её дыхание понемногу стабилизируется. Сердце всё ещё билось слишком быстро, но паника начала отступать, уступая место истощению. Она почувствовала, как тяжесть с её груди понемногу спадает, и слёзы снова подступили к глазам. — Прости… — выдохнула Маша, голос её был слабым и дрожащим. — Не надо извиняться, — мягко сказала Лаура, убирая руку с её плеча, но всё ещё внимательно смотря на неё. — Это нормально. У всех бывают такие моменты. Маша вытерла слёзы с щёк и отвела взгляд, чувствуя себя ужасно уязвимой. Ей казалось, что она подвела Лауру, что позволила себе слишком много. —Как ты себя чувствуешь? — ласково спросила Лукина, держа Машу за руку. — Я… Я просто устала, — тихо произнесла она, глядя в окно. — Всё это… тяжело. Я не справляюсь Лаура внимательно слушала, не перебивая. Она знала, как важно дать Маше возможность выговориться, даже если это были лишь обрывки мыслей, которые та едва могла выразить. — Знаешь, — наконец заговорила Лаура после недолгой паузы, — иногда не нужно справляться со всем сразу. Быть сильной не означает тащить на себе весь груз, который тебе не под силу. Иногда сила — это уметь попросить о помощи. И я здесь, чтобы помочь тебе, если ты позволишь. Маша вдавила ногти в ладони, настолько болезненно прозвучали эти слова. Она всегда боялась быть слабой, всегда старалась казаться собранной, даже когда всё внутри рушилось. — Я… просто не знаю, как, — едва слышно сказала она, глядя на ладони с синим очертанием следов от ногтей — Всё тяжело как-то. Ничего не выходит. Я привыкла решать всё сама, прятать… свои чувства. Мне легче притворяться, что я в порядке..и ведь всё верят. Лаура слегка улыбнулась, её глаза светились пониманием. — Это трудно, я знаю. Но ты уже сделала первый шаг — ты не одна в этом, Маша. И если захочешь, я буду рядом столько, сколько потребуется. Маша посмотрела на неё, и в её глазах мелькнула благодарность, смешанная с бо лью. Она не была готова открыть душу полностью, но впервые за долгое время почувствовала, что, возможно, не всё потеряно.