В мире, где нет богов

Первая снежинка робко кружилась в воздухе, подхватываемая злым колючим ветром, что задувал с самых гор. Поздняя осень в этих краях славилась своей жестокостью и безжалостностью по отношению к приезжим с южных земель. «Хуже зимы здесь может быть только осень,» - ворчали местные, давно обжившиеся и привыкшие к первым заморозкам в октябре и снежным бурям в ноябре. В новинку эти погодные явления были только людям из клана Сенджу, чей стук зубов от холода был слышен даже на другом конце леса. Разведенные по всему лагерю костры согреться не помогали, и лишь горячие с пылу с жару похлебки подогревали в отважных воинах последние крупицы жизни. Тобирама обвел взглядом измученных шиноби своего отца. Болезненные, уставшие и замершие, они больше походили на застывших во льдах мертвецов. Они были уязвимы как никогда, мрачно подумал мальчик, чувствуя за собой некую вину: своему положению второго наследника главы клана он был обязан сносной, порой даже вкусной едой и более теплой одеждой. Видели боги, он хотел поддержать рядовых шиноби, разделив с ними все тягости миссии, но здоровый эгоизм вовремя останавливал его. Несомненно, он жизнь был готов отдать за каждого из этих людей, но умирать от лихорадки, лежа в бреду, или от истощения он не намеривался. На ветку опустился чернокрылый ворон и противно каркнул. Тобирама судорожно повел плечами и устремился к палатке отца. Войдя внутрь, он осмотрелся. За три дня пребывания здесь он успел запомнить место почти каждой вещи, но, каждый раз заходя сюда, разглядывал все будто впервые. Палатка главы клана хоть и была больше, но особым интерьером и декором не отличалась. По центру стоял стол с картами и свитками, на которых красными, синими, черными и зелеными штрихами были расписаны местоположения вражеских и союзных лагерей, места битв, засад и природный ландшафт. В углу стояли начищенные и отполированные до блеска доспехи, и там же покоилось оружие. Поодаль от стола лежал скомканный незаправленный спальный мешок. - Зачем пожаловал? Низкий глухой голос развеял привычную тишину. Буцума Сенджу был человеком спокойным, но собранным и строгим, а о его силе ходили легенды. Будучи главой клана, он, казалось, никогда не отдыхал: постоянные военные советы, длительные миссии и кровопролитные бои сделали из него сплошную гору расчетливости и хладнокровия. «Я шиноби,» - так говорил он, и этим все объяснялось. - Как долго мы будем еще здесь? – осмелился спросить Тобирама. - Как только клан Тайджу даст свой ответ. - Они уже неделю молчат. Есть ли смысл? - Если мы сейчас уступим, то тут же станем отличной мишенью. Разведка доложила, что Учихи тоже здесь. Стоило Тобираме услышать знакомую фамилию, как рука сама нашла в боковом кармане холодное лезвие куная и до дрожи сжала его. Эпоха войн была непростым временем. Множество кланов грызлось в ярой междоусобице за территорию и ресурсы, каждый новый день мог стать последним, и могилой павшим было поле брани, а не фамильное кладбище с надгробиями. Подражая отцам, дети перенимали всю ту ненависть и боль, что носили их родители, и гамма этих разрушающих чувств снедала их изнутри. Тобирама не был исключением. С малых лет в нем взращивались преданность клану и ненависть к Учихам – два столпа, на котором зижделось все его существование. Все Сенджу ненавидели Учих, а все Учихи ненавидели Сенджу. Давняя вражда, берущая свое начало задолго до его появления являлась данностью, неоспоримым фактом, и оставалось лишь это принять и жить по законам, написанными предками. И Тобирама жил. Жил, молча неся свою карму второго наследника и долг шиноби. - Дай им только повод – они ударят в спину и всех нас перережут, - между тем ровно продолжал Буцума, и только побелевшие костяшки выдавали его напряжение. - Провизия вот-вот закончится. Шиноби голодают. - По всему периметру расставлены фуин-печати. Охотьтесь в пределах территории. - Почти вся дичь сбежала. Отец… - Я не позволю. – Буцума открыто посмотрел на Тобираму. Его черные глаза, словно острые кунаи, пригвоздили Тобираму к месту, а воздух задрожал от устрашающей Ки. Мальчик не смел поднять взгляд. В гневе отец был страшен. Однажды испытав его на себе, сын пообещал больше никогда его не злить, и сейчас ходил точно по грани. - Прошу прощения, глава. В палатку заглянул встревоженный шиноби. Он судорожно перевел дыхание, неуклюже поклонился и сказал: - Клан Учиха пошел в атаку. Буцума зло чертыхнулся себе под нос, смел карты со стола и поспешил надеть доспех. Тобирама собирался помочь ему со шнуровкой, но отец грубо отпихнул его: - На позицию. Быстро. Склонив голову, Тобирама поспешил к соклановцам. Доспехи он предусмотрительно не снимал, однако катану свою оставил в палатке. Вдалеке прогремели первые взрывы и крики. Война давно стала привычным делом. Детей с пеленок учили держать в руке кунай, а первые словами были вовсе не «мама», а названия техник. На поле боя дети были такими же бойцами, как и взрослые. К ним не было жалости, сострадания или сочувствия – секунда могла стоить жизни. То был естественный отбор, где слабые сразу же отсекались, а сильные получали огромную привилегию – пожить еще немного. И так по кругу, день за днем, год за годом. Тобирама старался нагнать свой отряд. Отец определил его к одному из самых сильных и прославленных воинов клана Сенджу, Сенджу Тэппею. Человеком он был непростым и крайне неприятным, но как шиноби он был достоин выше всяких похвал. Скрывая свои истинные чувства, мальчик гордился, что мог работать под его началом. Он хотел знать все, и как еще он мог получить нужную информацию, если не от Сенджу Тэппея, правой руки самого главы клана? Носа коснулся запах жженой травы и мяса. Битва была в самом разгаре. Двое шиноби сошлись в смертельной схватке на мечах, и глаз едва успевал следить за их молниеносными ударами, от которых на землю сыпались яркие искры; поодаль от них какой-то Учиха сложил пальцы в печать и выдохнул шар оранжевого огня, спалив нескольких Сенджу, но его тут же сразил град из сенбонов; где-то рядом, в лесу прогремело несколько мощных взрывов. Отряд лихо ворвался в бой. Тобирама привычным движением занес катану над головой и опустил ее аккурат между лопаток длинноволосого Учихи, готовящегося взорвать несколько печатей. Тот с глухим стоном упал лицом в грязь и более не двигался. С каждым новым ударом второй наследник клана все больше распалялся. Число противников все не уменьшалось, но это нисколько его не тревожило. Кровь бурлила в нем словно лава, и странное чувство захватывало его, помутняя рассудок. Одолев очередного вражеского шиноби, Тобирама на миг собрался перевести дух, как развитая сенсорика вдруг закричала о приближении противника. Наспех поставив блок, Тобирама был отброшен в сторону, больно ударившись спиной о дерево. В теле что-то хрустнуло, а рот наполнился солоноватой жидкостью с привкусом металла. - Кого я вижу? Неужто отпрыск старика Буцумы? Красные глаза Тобирамы расширились от страха. С трудом удерживаясь на ногах, он поднялся и попытался было выпрямиться, но внезапный приступ кровавого кашля заставил его согнуться пополам и ослаблено сползти по стволу вниз. Кажется было сломано несколько ребер - Вот так сюрприз! Ну, и где твой папка? Второй наследник клана исподлобья посмотрел на насмехающегося, коим был сам Таджима Учиха, глава клана Учиха. Действительно, вот так сюрприз. Таджима Учиха был невероятно сильным и влиятельным главой клана. Одно только его имя вселяло страх, а его ужасающая Ки могла даже убить человека. Его знали как непревзойденного и яростного воина, готового на все, лишь победить, а если перед ним оказывался один из Сенджу – то легкой смерти можно было и не ждать. Тобирама отчаянно перебирал варианты побега в голове, с замиранием сердца глядя, как заносилось над его беловолосой макушкой окровавленное лезвие катаны и с каким торжеством сияли два шарингана Таджимы Учихи. Пальцы тщетно пытались сложить нужные печати, но из-за крупной дрожи во всем теле руки едва ли слушались. Это конец, подумал Тобирама, слыша, с каким угрожающим свистом сталь рассекала воздух, стремясь рассечь и его самого. - Стихия Дерева: Стена! Перед глазами Тобирамы в мгновение ока воздвигнулась мощная деревянная стена. Катана с противным лязганьем соскочила, и второй наследник отчетливо услышал досадливое цоканье Таджимы Учихи. - Твой противник я, - пробасил Сенджу Тэппей, вновь складывая печати у груди. Шаринган в глазах главы Учих загорелся ярче и он без лишних слов ринулся в атаку. Вновь прогремел взрыв: огромный огненный шар врезался в прочную деревянную стену, а после пошел огненный дождь. Сенджу Тэппей пафосно фыркнул и, стоило крохотному огоньку коснуться его широкого плеча, как на его месте оказалось простое полено, что тут же заполыхало. Переместившись за спину Таджиме, Тэппей выудил у себя из сумки несколько взрывных печатей и бросил их в сторону Учихи. Но тот оказался ловчее и с легкостью перехватил наполненные чакрой бумажки, и смял их в руке, превратив в пепел. - Стихия Молнии: Грозовой плач! Небо пронзила ослепляющая вспышка, раздался оглушительный грохот, и на лес опустилась гигантская черная туча, внутри которой угрожающе поблескивали молнии. Мгновение – и шум битвы заглушил вопль тысячи птиц, а на землю обрушились сотни молний. Казалось, сам Райдзин обрушил на них свой гнев: смертоносные вспышки били точно в цель, поражая каждого шиноби. Те громко кричали и корчились от боли, и замолкали навсегда, а от их упавших в вытоптанную траву тел исходил черный дым. Тобирама с ужасом смотрел на то, как те, кто еще вчера делил с ним еду, заживо сгорали в беспощадных искрах. Война была привычна им, шиноби, но к смерти не привыкнешь никогда. К мгновению, когда последний вздох покинет твое тело невозможно подготовиться, подобное нельзя было предугадать. И Тобирама осознал это лишь сейчас. Страшная правда жизни вылилась на него ушатом ледяной воды, и он снова задрожал, проклиная тот день, когда родился в этом мире. Знакомый крик отрезвляюще резанул по слуху, и второй наследник резко вскинул голову. Его глазам предстала картина, как Учиха Таджима со зловещей улыбкой на губах перерезает горло стоящему на коленях Сенджу Тэппею. Проведя идеальную полосу от уха до уха и любуясь, как жизнь покидает тело некогда могучего и непоколебимого шиноби, глава Учих неожиданно рассмеялся, и его хохоту вторил грохот вызванного его техникой грома. - Убегай, - прочитал по губам умирающего Сенджу Тэппея Тобирама, прежде чем тот испустил дух. Дрожа, как осиновый лист в ненастную погоду, Тобирама кинулся бежать. За спиной он услышал, как за ним пустились в погоню, и прибавил скорости, посылая всю чакру, что осталась в его теле, в ноги. «К отцу! В лагерь!» - крутились в голове единственные мысли. Впереди виднелось ущелье. Второй наследник не помнил, чтобы его отряд пересекал его, но менять маршрут было поздно, а потому устремился к нему. Внезапно его пронзила острая боль в правом боку, и сквозь щели между доспехами потекла кровь. Подавив стон, Тобирама зло обернулся и не заметил, как оступился: нога соскользнула с ветки дерева, и он бескрылой птицей полетел вниз. Сгруппировавшись, чтобы получить меньше увечий, он рухнул на землю и кубарем покатился вниз к ущелью. Затем последовала новая вспышка боли, а далее пугающая, но манящая темнота…

***

Запах родного дома всегда успокаивал. Он дарил хоть и призрачную, но иллюзию спокойствия и безмятежности. Дома их всегда ждала мать. Такая красивая и элегантная, она одаривала его с братом теплой улыбкой, нежно обнимала и целовала в макушку. Тобирама по-прежнему помнил ее запах: кисло-сладкий, похожий на вишню, которую она так любила добавлять в выпечку. Жаль только, что теперь никто выпечкой в их доме не занимался. Ведь мама-то умерла. Как умерли за ней душой и все они: отец, брат и он сам, Тобирама. А, может, не только душой… Тобирама нехотя открыл глаза. Минувшие события неконтролируемой лавиной нахлынули на его сознание, отчего он резко вскочил, но тут же, охнув, повалился назад. Рана на боку кровоточила, грудь нестерпимо болела, а лодыжка ныла, – видимо, при падении он успел ее подвернуть. Страшно хотелось есть, и этому желанию вторил урчащий живот. Шиноби осмотрелся. Он лежал на каменистом берегу мелкой речушки в ущелье, совсем один, без единой живой души рядом. По обеим сторонам от берега простирался укрытый ранним снегом лес. Высокие мрачные сосны, словно деревья-стражники, тянулись к небу, и над их вершинами кружились стаи воронов. Полуденное солнце и вовсе скрылось за тучами, и только по его очертаниям сквозь темные вихры можно было предположить, какой сейчас час. Превозмогая боль, Тобирама с тихим шипением поднялся. Оставаться здесь и дальше было опасно. Но и передвигаться самостоятельно он долго не мог. Вновь осмотревшись, он заприметил длинную толстую палку, застрявшую между камнями. Обхватив ее руками, он пустил по телу чакру, и грубая древесина поддалась ему. Поместив самодельный костыль подмышку, второй наследник двинулся в лес. Бродил по чаще он долго. Несколько раз он наткнулся на разворошенное заячье логово, но самих зайцев, к собственной досаде, там не обнаружил. От голода стала кружиться голова, и к горлу подступала тошнота, а дрожащие от усталости ноги норовили подкоситься в любой момент. Тобирама держался лишь на собственном упрямстве, не желая кончить свою жизнь аки раненный зверь под кустом. Однако не позволить себе короткий привал он не мог, и, найдя подходящее место, прислонился спиной к шершавому стволу и медленно сполз вниз. Дела обстояли хуже некуда. Сенджу Тэппей погиб, а его самого преследуют Учихи, во главе которых стоял сам глава клана. И он узнал его, сына Буцумы Сенджу. Хороша разведка, ничего не скажешь, угрюмо хмыкнул Тобирама, но тут же скривился от боли в груди. Отец будет им недоволен, и это мягко сказано. Надеяться на его милость второй наследник не смел – он давно не в том возрасте, чтобы уповать на случай и теплые отцовские чувства. Единственное, чего он действительно желал, так это чтобы их клан не потерял свои позиции среди дайме и других чиновников, за счет которых они, считай, жили. Недалеко хрустнула ветка. Заплутавший в собственных мыслях Тобирама рефлекторно метнул кунай в ту сторону, откуда исходил шум. Лезвие воткнулось куда-то в дерево, видимо, никого не задев, однако шиноби кожей чувствовал на себе чей-то внимательный взгляд. - Скверно прячешься, трус. Я знаю, что ты здесь, - ухмыльнулся Тобирама и незаметно нащупал у себя в сумке несколько сенбонов, другой рукой сжимая последний оставшийся кунай. Уж лучше, чем ничего. С минуту царила тишина, после чего ветки сухого кустарника тихо зашелестели, и на поляну выглянул большой белый волк. Прижав уши, он пристально смотрел на раненного Тобираму своими большими красными глазами. Он был в несколько раз выше обычного волка, с длинными лапами, могучим телом и продолговатым пушистым хвостом. «Это не простой волк,» - быстро догадался второй наследник и, как бы ни старался рассмотреть хищника, никаких видимых рисунков и узоров, как на животных, появляющихся из техник призыва, не заметил. Выходит, уродился таким громадным? Морща черный нос, волк сделал несколько шагов вперед, но остановился, стоило ему увидеть блестящие грани зажатого меж дрожащими пальцами куная. Внимательные красные глаза странно сверкнули (или это только показалось?), и зверь неторопливо развернулся и трусцой удалился в чащу. Тобирама облегченно выдохнул, но оружия не убрал. Проведя еще несколько минут без движения, он все же встал. Надо бы сначала вернуться за кунаем, который он неудачно метнул в дерево, и двигаться дальше. Положив нож в сумку, Тобирама задумчиво посмотрел на следы, оставленные волком на снегу, и на ум ему пришла сумасбродная мысль: последовать за ним вглубь леса. Он тряхнул головой. Волки - животные стайные и крайне опасные, даже в одиночку. Если его не тронули в этот раз, не факт, что не тронут и в следующий, впрочем, необъяснимая уверенность в том, что хуже уже не будет, крепко засела в разуме наследника, и он медленно побрел вперед. Следы постоянно петляли и терялись, и Тобираме стоило немалых трудов не запутаться в этой веренице. Солнце между тем клонилось к западу, бросая прощальные лучи на промерзшую землю, пока полностью не скрылось за горизонтом, и на небе не воцарилась холодная и отчужденная луна. Снег под ногами больше не хрустел, заледенев, а раскидистые деревья стали больше походить на искривленные тела, бьющиеся в агонии. Их цепкие ветки больно хлестали Тобираму по лицу и рукам, цеплялись за вымазанные в иле и крови доспехи и вырывали мягкий соболиный мех из капюшона. Однако наследнику великого клана Сенджу все было нипочем. С завидным упрямством он шел все дальше и дальше. Вскоре ландшафт стал меняться: деревья постепенно расступались, и то тут, то там стали мелькать странного рода каменные фигуры, укрытые льдом и сухими листьями, которые при ближайшем рассмотрении оказались статуями волков с оскаленной пастью и страшными выпученными глазами. Впереди показались каменные ступени и некогда красные из-за отсутствия соответствующей краски тории. Здесь следы обрывались, но Тобирама уже знал, куда приведет его дорога. Не без усилий преодолев пару сотен ступеней, многие из которых оказались с острыми сколами, шиноби оказался у полуразрушенного храма. У обветшалого алтаря, которому прихожане некогда доверяли свои сокровенные мысли, было пусто, а вырезанная из камня картина обросла мхом и лишайником и покрылась бурой пылью и снегом. Отступив на шаг, Тобирама услышал, как что-то хрустнуло под ногой. В недоумении он поднял деревянную табличку с молитвой, наполовину стертой временем и погодой, и быстро пробежался по строкам: «…-химэ, прошу… нас…плодородие…дочь…любовь…узами…». Покрутив деревяшку в руках, наследник бережно положил ее у алтаря и почтительно поклонился. Чтить надо было любых богов и духов, даже забытых. Осмотрев территорию и не найдя ничего интересного, Тобирама неуверенно толкнул двери молельни, мысленно извинившись пред всеми богами. Внутри оказалось очень даже уютно. Хотя стены и были старыми, и полностью обвешаны странными печатями с непонятными символами, холодный ветер не пропускали, а изрядно потрепанная крыша оказалась без единой дыры и даже не протекала. Можно ли было назвать это чудом? Тобирама был готов ответить «да». Обычно за храмами ухаживали местные жители, реже – священники. А брошенными храмами, которых было пруд пруди, так и вовсе никто не занимался, и те приходили в упадок, превращаясь из святынь в забытую всеми тень прошлых лет и надежд, что никогда уже не будут услышаны и исполнены. Тобирама пошатнулся. Накопившаяся усталость и непрекращающаяся боль сводили его с ума, и он обессилено рухнул на пол, забывшись тревожным сном.