Выброшенная на берег

После трех дней непрерывного шторма на море наконец-то воцарился покой. Их предупреждали, что за этим затишьем последует новая буря, но солнечный денек слишком привлекал своей беззаботностью. Если понадобится, грешники расправятся с партией-другой русалок в качестве расплаты за промедление; по крайней мере они так думали, обсуждая, чем займутся в этот день. Первым же предложением было поиграть во что-то подвижное, и поступило оно от Дон Кихот. Из всех сидевших взаперти в шторм грешников она больше всех переживала, что такая погода сохранится ненадолго, и теперь радостно осматривала подсыхавшую палубу. Для игр пришлось бы чертить поле и каким-то образом натягивать сетку, но Дон заверила коллег, что сетка и мел для рисования у нее есть и убежала за этими предметами в свою комнату. Большая часть грешников приняла это предложение, даже зашли разговоры о том, во что именно они будут играть и как можно изменить правила с учетом того, что они вообще-то находятся в море. Во-первых, тут было еще проще потерять мяч, улетевший куда-то за пределы поля, во-вторых – если этот мяч попадет в неудачное место, то может разозлить какого-то морского обитателя и досрочно закончить их солнечный отдых. В первую очередь нашелся мел, который торжественно отдали Мерсо с просьбой расчертить площадку для волейбола – точнее, морского волейбола. Пока Дон Кихот искала необходимые ресурсы в своей комнате, остальные обсуждали, что же изменить в правилах игры. Мерсо пришлось перечерчивать площадку на палубе Мефистофеля как минимум три раза, после этого он перестал считать, сочтя это ненужным. Но вот поле было готово, на алебарде Эмиля Синклера и мече Фауст соорудили подобие волейбольной сетки, и игру можно было начинать. Первый раунд прошел за громкими спорами, кто какие правила нарушил и куда заступил, а также за указаниями, куда не стоит кидать мяч, если не хотите навсегда с ним попрощаться. На второй заход было попроще, а в третий участники и вовсе втянулись, распалив свой спортивный аппетит. Уже не было пререканий, кто заступил за линию и кто бьет по мячу слишком сильно – все заменил общий азарт хорошего времяпровождения. К сожалению для команды, где капитаном себя провозгласила Дон Кихот, Мерсо в какой-то момент извинился и отправился с палубы в помещения Мефистофеля. Мол, солнце слишком сильно напекло голову и металлическую перчатку, которую он с правой руки так и не снял даже для игры, хотя предлагали и не один раз. Его проводили печальными взглядами и стали затаскивать в игру Родион, которая до этого вместе с Данте наслаждалась тенечком под пляжным зонтом. Успешна ли была эта затея, Мерсо уже не узнал, так как скрылся в кабине быстрее.  — Хм? Мерсо? Он поднял глаза на спрашивающего. Ну да, Измаил осталась здесь. Точно, ее не было на палубе. Они остались в помещении одни, даже Харон за штурвалом не было. Измаил вяло улыбнулась и помахала ему рукой в приветствие; Мерсо кивнул и проследовал на свое место рядом с ней. Предусмотрительно он положил руку в прогретой перчатке таким образом, чтобы металл не касался его соседки. — Приветствую, — кратко ответил он. — Все ушли на палубу. Почему ты вернулся? — Чувствую недомогание оттого, что долго нахожусь на солнце. — Ах… Да, знакомо. Тебе нужен головной убор. В море без него туго иногда. — Не думаю. Я предпочту остыть в помещении, подальше от солнечного облучения. Измаил хмыкнула, и на этом их краткий разговор закончился. Некоторое время они сидели молча, Измаил – прикрыв глаза и прильнув плечом к окну, Мерсо – поглядывая в это же окно, далеко-далеко, на линию горизонта, и изредка на коллегу. Для себя он объяснил это действие тем, что выполнял гимнастику для глаз, смотря то вдаль, то вблизи, но что-то не давало ему спокойно заниматься этим в тишине. Любопытство? — Мисс Измаил, — заговорил он, внезапно прерывая тишину. Измаил слегка вздрогнула и открыла глаза, но на него не взглянула. — Почему вы не присоединяетесь к нашим коллегам? Вы оставались здесь все то время, что остальные проводили снаружи. — Хм, — последовал ответ. Мерсо легко вздохнул. — Вы не хотите говорить об этом, — констатировал он, и очередь вздыхать перешла к рыжеволосой грешнице. — Не очень хочу. — признала она. Спустя пару минут тишины она добавила: — Но чувствую, что если не заговорю, рано или поздно эти мысли снова меня съедят. — Мой рот на замке. — Я знаю, — устало произнесла Измаил и вновь закрыла глаза. — Я просто… Она вновь тяжело вздохнула и опустила голову на плечо Мерсо — точнее, уткнулась в него, насколько позволял рост. Тот не шевельнулся, как всегда, строгая непоколебимая стена. — То, что я скажу, прозвучит лицемерно. Разочаровывающе даже, наверное. Мне тошно от себя, от того, что я думаю об этом. — Я слушаю. — Ха-ха… хорошо. Ты помнишь, наверное, что я говорила Данте и вам всем, когда мы разделались с китом… что я вновь приобрела свой компас и свела его стрелки с направлением, куда движетесь вы все, и что я больше не вернусь к прошлому, которое меня держало. Которое забрало у меня душу, а тело заставило бродить как одержимое в поисках надежды на лучшее. — Она легко усмехнулась, но смех этот был близок к всхлипу. — Мне тогда было легко поверить в свои слова. Глаза застилало уверенностью, наверное… Хотелось верить, что после этих кошмарных лет меня наконец отпустило. Все еще прислоняясь к Мерсо, она повернула голову к окну. Море было абсолютно спокойно, только волны от рассекавшего воды Мефистофеля слегка тревожили синюю гладь. Штиль обычно ужасал Измаил, даже не из-за отсутствия ветра, так как Пекод не был парусным судном; слишком уж море выглядело мертвым, когда ничто его не волновало. На Мефистофеле в штиль она тоже не ощущала себя полностью в безопасности, но здесь как минимум было больше человек, которые могли бы справиться с проблемами. — Не отпустило меня. Прошло две недели, а чувствую себя я, как будто снова стою там, в чреве гиганта, и смотрю на живую Квикег. Как будто снова передо мной то, что я потеряла столько мучительных лет назад. Стоит и подтверждает, что я делала все это не напрасно. Только в этот раз я понимаю, что Квикег мертва, и Старбак мертв, и все они мертвы. И на самом деле они все погибли уже с крушением Пекода, потому что Ахаб прикончила их всех давным-давно, а мне просто повезло. Хотя, честно говоря, я уже не уверена, везение ли это. Умри я тогда, не пришлось бы сейчас размышлять об этом. Глаза Измаил остановились на линии горизонта. Мерсо старался не прерывать ее монолог, но в какой-то момент тоже взглянул в окно, подумав, что там происходит что-то необычное. Ничего не происходило. Вероятно, мертвый штиль позволял Измаил лучше сформулировать свою мысль. — Надежда во мне мешается со злым роком. Я знаю, что это бессмысленно и никогда бы не увенчалось успехом. Но надежда — это такое глупое чувство, которое никогда не отпускает, пока ты жив… как я убедилась на себе, когда снова увидела Квикег. Я так хотела наконец спасти ей жизнь, вытащить ее оттуда, из чрева… чрева Ахаб. К черту кита. Маленькая глупая девочка внутри меня надеялась, что все будет хорошо. Но что толку? Надежда только заставила меня еще глубже провалиться под гнилые доски, вот и все. Ее голос перешел на шепот; взгляд все не отрывался от горизонта, на глаза медленно наворачивались слезы. Мерсо не видел ее лица, но слышал изменение в ее голосе — он начинал дрожать. — Я все еще не верю, что Квикег больше нет. Не верила после крушения, не верю сейчас. Наверное, я никогда не смогу смириться с этим и принять это всем сердцем как факт. Ха-ха… Я не могу отпустить ее и сказать себе, что с прошлым все порвано. Что не осталось никого, с кем меня что-то связывало там. Как это — не осталось? А все люди, которых я так жаждала увидеть, которые буквально ожили и вышли из моей памяти… там, в китовьих внутренностях? Если это произошло однажды, почему не произойдет снова? Измаил усмехнулась и поднесла к глазам тыльную сторону ладони, кратко смахнув слезы. — Так мой разум спорит со мной каждый день, и каждый день я ему заявляю, что он несет околесицу. И больше ничего не вернуть, и никого не вернуть уже никогда. А он все за свое. И я чувствую, будто если я отвергну его бредовое нытье насовсем, я что-то потеряю в себе. Предам память тех, кто погиб, чтобы в итоге я жила. Ну и несуразица… Она слабо улыбнулась, вновь вытерла слезы уже двумя руками и отвернулась от окна, удобнее устраиваясь на плече у Мерсо. Тот за все это время не двинулся, только тихо размеренно дышал, впитывая информацию. — Я закончила. Можешь расслабиться и выйти из режима наблюдения, — сказала ему Измаил и легко шлепнула его ладонью по руке, заставив его перевести на нее взгляд. — Я не напрягался. Всего лишь сосредоточился, чтобы не пропустить ни слова из того, что вы мне доверили. — Да… конечно. Тишина между ними продлилась еще некоторое короткое время, пока в кают-компанию не ворвался вихрь в виде Дон Кихот и не подбежал к двум пассажирам. Сразу омертвелый пустой воздух окрасился в цвет солнечного цветка, и ее громкий живой голос загнал скорбь под скамейки. — Приветствую, Измаил! Вы все еще не желаете с нами посостязаться? — Измаил помотала головой, и Дон немедленно переключилась на Мерсо. — Сир Мерсо! Пока шла наша игра, случилась оказия и мы потеряли одну из опор… точнее, синьора Фауст забрала ее и попросила найти что-нибудь более устойчивое! Найти-то мы нашли, но придется вновь натягивать сетку, и нам нужен для этого высокий доброволец… Вы так замечательно справились в первый раз, не соизволите ли подсобить нам снова? Ее оптимизм и буквально сочащаяся летняя непринужденность никого бы не оставили равнодушным — но не Мерсо, который в этот раз покачал головой. У Дон округлились глаза. — Н-но сир Мерсо… — Прошу простить меня, мисс Кихот. Я все еще неважно чувствую себя после долгого пребывания на солнце. Предлагаю попросить о помощи Хитклиффа. — Сир Хитклифф… а он наверняка спать завалился в своей комнате, — проворчала девушка. — Хорошо, я его поищу! Отдыхайте, сир Мерсо, Измаил! И она исчезла так же быстро, как появилась. Солнце в помещении Мефистофеля исчезло, осталось только лучами, стелясь по полу мимо сидевших внутри. Измаил все еще молчала, Мерсо тоже; обоих занимали невеселые мысли, но тишина не казалась никому гнетущей. Мерсо слукавил, сказав, что всего лишь сосредоточился на время рассказа коллеги: на самом деле все это время он пытался понять, о ком ему напоминала речь Измаил и ее поведение в данный момент. Когда Дон Кихот исчезла в коридорах Мефистофеля, на него как раз снизошло осознание. Казалось бы, это происходило совсем недавно, но воспоминания уже затуманились. Она точно так же держала в себе переживания, а затем с трудом делилась ими лишь с одним человеком за раз — с тем, кто никому не расскажет о минутной слабости. Почему именно Мерсо был таким доверенным лицом – он и сам не знал, но ничего против не имел. Она прислонялась к его плечу, тихо вздыхала и куда-то в пустоту вела рассказ нетвердым голосом, как будто собеседника рядом с ней и не было. Может, в том и была его полезность, подумал он в тот момент, вспоминая об этом. Он был словно предмет окружения, а в то же время и живой человек, говорить рядом с которым не ощущалось как будто монолог в пустой комнате. Вероятно, Измаил тоже нужен был такой человек посреди штиля, но без его вмешательства она даже не начала бы говорить… Вскоре Дон Кихот вернулась, все еще в одиночестве, уже более взъерошенная; глубоко задумавшись, Мерсо не сразу сопоставил звуки из пространства коридора с ее поведением и только сейчас понял, что все это время она тарабанила кулаками в дверь в попытках достучаться до Хитклиффа в его комнате. Видимо, безуспешно. Состроив самую жалостливую рожицу, какую только можно, Дон умоляюще взглянула на Мерсо снова, но он так же точно покачал головой, заставив девушку печально вздохнуть и вернуться на палубу. Мерсо молча смотрел ей вслед, подметив под конец, что на палубе все еще оживленная дружелюбная атмосфера, несмотря на перерыв в игре. Но тишина воцарилась ненадолго: вскоре внутрь зашел Грегор, раскрасневшийся от активного отдыха, вытирая пот со лба. Он кратко взглянул на пассажиров и приподнял бровь. — Что, оба перегрелись? Измаил хотела что-то сказать ему в ответ, но почувствовала в этот момент, как к ее теплому лбу прислонилась большая прохладная ладонь. Мерсо подержал руку на этом месте несколько секунд, затем кивнул. — Да, мисс Измаил показывает признаки солнечного удара. В настоящее время ей лучше оставаться в помещении. — Хм, ну хорошо. Берегите себя, солнце штука коварная. Но снаружи вам там всегда рады, если что. Пожав плечами, Грег кратко улыбнулся и неспешно направился в коридор к своей комнате, хлопая по карманам в поисках сигарет. Мерсо же хотел отнять ладонь от лба Измаил, но она вдруг остановила его, задержав его руку собственной. — Подержи еще… пожалуйста, — произнесла она тихо, даже как-то смиренно. — Не трудно? — Нет, все в порядке. Он не понимал причину, но допытываться не стал. Его ладонь постепенно нагревалась от горячей кожи лба и в какой-то момент сравнялась с температурой тела Измаил, но даже после этого она не попросила убрать руку и лишь тихонько вздыхала, смотря в окно. Значит, подумал Мерсо, дело не в том, что ей нужно было охладиться, а в самом прикосновении. Он прижал ладонь ко лбу Измаил чуть крепче и почувствовал, как девушка прильнула к ней ближе; переведя взгляд на нее, он увидел, как блаженно она прикрыла глаза, словно находилась совсем не здесь. Не здесь, не сейчас и не с ним. Почему-то Мерсо тоже ощутил на душе слабо различимое спокойствие, наблюдая за коллегой. Рука у него немного затекла, пока он держал ее в воздухе согнутой в локте, но он молчал и не двигался с места. Хотя бы на несколько минут, думал он, пусть все остановится.