Этот несносный Лань

Как хорошо, что сейчас темно. Цзян Чэн этому радуется, как ребенок. Потому что только что они попрощались с Вэй Усянем и Ванцзи, который выглядел так, словно семья – это хорошо, но дурь из его парня сама себя не вытрахает. Точнее, дурь Ванцзи явно была по вкусу, ибо кто в своем уме свяжется с Вэй Усянем? Тот лучился счастьем и сверкал как лампочка, готовая в любой момент вспыхнуть во тьме перед носом нечаянного прохожего. «О чем я только думаю?» – злится Цзян Чэн и едва не спотыкается. Вот лампочек в сквере как раз не хватает. А не помешало бы. Сильная рука Лань Сичэня подхватывает его под локоть. – Все в порядке? – мягко интересуется он, и у Цзян Чэна внутри всё замирает. Даже дышать становится тяжелее. И от этого он злится только сильнее. На себя. Потому что настолько по-дурацки все, когда Лань Сичэнь рядом. Кто б сказал Цзян Чэну, что он безвозвратно втрескается в старшего брата зазнобы Вэй Усяня – расхохотался бы в лицо. А теперь совсем не до смеха. Потому что от взгляда янтарных глаз внутри разливается что-то тепло и медовое, становится и горячо. Хочется отбросить всё лишнее, протянуть руку, коснуться щеки, провести пальцами по линии подбородка и… – В порядке, – бурчит Цзян Чэн, пытаясь уйти от пальцев Сичэня, но тот словно не понимает. – Здесь темно, – невозмутимо говорит он. – Давай перейдем на ту сторону? Цзян Чэну остается только издать нечленораздельный звук, который расценивают как согласие. Черт же дернул задержаться в кафе и совершенно забыть, что с Сичэнем им в одну сторону! В голову лезут совершенно дурацкие мысли, но Цзян Чэн решительно отпихивает их носком своего по-ковбойски вытянутого ботинка, щегольского до ужаса, с металлической вставкой. Матушка сказала, что это чересчур, а Вэй Усянь был в восторге. Сам Цзян Чэн тоже был, но ни за что бы прямо не сказал этого брату. – Я могу сам идти, – выдыхает он. – Можешь? Одно словно, но можно разобрать тонкий намек. Намек на… Ах ты, гад! Ещё и ехидничает! – Могу. Сичэнь будто не хотя все же выпускает его, однако не возражает. Тем не менее, Цзян Чэн совершенно уверен: подхватит в любой момент. Потому что… Лань. Они умеют быть надежными. Хотя, о чем там речь, они и есть воплощение надежности. Но чтобы перейти на другую сторону, нужно ещё прилично пройти. В какой-то момент Цзян Чэн слышит заливистый собачий лай, а потом хлопки и чей-то голос. Поворачивает голову в сторону площадки, где обычно гуляют местные со своими питомцами. Сколько уже раз он себе обещал, что разберется с работой и поедет в питомник? И будет точно так же гулять со своей собакой, чувствуя себя совершенно счастливым? Прямо так, как сейчас этот парнишка в синей куртке, на которого прыгает молодая овчарка, стараясь лизнуть в лицо. Под ногами будут шуршать палые листья, скользить мокрая от дождя земля и кататься каштаны, из-за которых кто-то да обязательно свалится и вымажется. А собака, конечно же, запрыгнет сверху. В итоге дома придется ворчать и стирать потом джинсы от земли, а куртку – от отпечатков лап. Но Цзян Чэн, черт возьми, будет этому только рад. Но работа… Осень всегда слишком напряженный сезон, поэтому он не особо её любит. Цзян Чэн вздыхает, видимо, делает это слишком громко, потому что Лань Сичэнь косится на него. – Всё нормально? – Всё замечательно, – сквозь зубы говорит Цзян Чэн. То есть всё отвратительно. Вэй Усянь настолько счастлив, что аж колет глаза. Нет, он искренне рад за брата, но при этом внутри что-то сжимается, делается холоднее и неуютнее. Сначала Яньли с павлином, теперь Вэй Усянь. Каждый находит свою пару и хоть на несколько шагов, но отдаляется от Цзян Чэна. Нельзя этому противостоять – это преступно. Нельзя не принять – это уж совсем по-идиотски. Но просто от осознания этого плохо. – Может быть, кофе? – внезапно мягко предлагает Сичэнь. Цзян Чэн решает, что ему послышалось, но потом по понимает, что нет. Всё так и есть. Кофе – это же не виски, да? Можно. К тому же завтра суббота, даже если будет похмелье, то никто ничего не скажет. – Можно, – коротко выдыхает Цзян Чэн, чувствуя, как нос подмерзает и, скорее всего, по цвету сейчас как один из тех бумажных фонариков, что висят перед входом в магазинчик через несколько шагов. Приличной кофейни рядом нет, и Цзян Чэн внезапно откровенно жалеет, что это так. Значит, не удастся хоть немного посидеть с Сичэнем, говоря обо всем на свете. Каким-то волшебным образом он умеет располагать к себе настолько, что забываешь и про неудобство, и про неловкость из-за собственной симпатии к этому человеку, о которой ему лучше не знать. Цзян Чэн ни капли не сомневается, что Лань Цижэнь, этот немного чопорный старик, уже познакомил старшего племянника с девушкой из хорошей семьи, чтобы потом со спокойной душой передать семейной дело. – Здесь можно сократить дорогу, – вдруг произносит Сичэнь. Цзян Чэн слишком резко разворачивается, нога едет по чему-то скользкому. Он успевает вскрикнуть, а в следующую секунду просто падает прямо в ворох собранных листьев. – Ваньинь! – Я в поряд… – начинает Цзян Чэн и начисто забывает, что хотел сказать, когда горячее дыхание опаляет его губы. Вот прямо так и немеет, не в силах ничего произнести. Сичэнь слишком близко. Настолько, что голова идет кругом от запаха сандала, лосьона после бритья и ещё чего-то, что совершенно срывает все тормоза. Цзян Чэн совершенно упускает момент, в который ланьский шарф вдруг начинает щекотать его шею, а губы накрывают в жарком, безумно сладком поцелуе. И вмиг вылетают из головы все мысли, потому что целует Сичэнь невероятно хорошо и правильно, именно так, как мечталось. Так, как не целовал никто. Почему-то даже невозможно включиться, что они в парке, где может пройти кто угодно (слава богу, фонари сюда не достают!), листья шуршат, дыхание срывается… Черт, что за сумасшествие… И почему внутри так тепло? Будто что-то пил, но Лани и алкоголь – несовместимы, поэтому в этот раз прогулка была исключительно приличной. Даже Вэй Усянь не взял пиво, а пафосно тянул через трубочку зеленый чай. Обжегся, конечно, ибо кто пьет через трубочку горячее? Пальцы Сичэня путаются в его волосах, и Цзян Чэн в этот момент понимает, что его зажим потерялся где-то внизу, потому что пряди скользят по плечам. С трудом ему всё же удается упереться ладонями в плечи Сичэня: – Стой… Сичэнь сам словно под хмелем. Моргает, а потом теряется и помогает Цзян Чэну встать, спешно стряхивая с него листву. Не сразу получается понять, что он теперь не знает, как отреагируют на его порыв. – Погоди. Всё нормально. – Цзян Чэн успевает перехватить его руку. Сичэнь смотрит ему в глаза. Проклятое дыхание. Куда оно делось? – Почему здесь? – Я не… Не мог больше, – внезапно ошарашивает Сичэнь, его пальцы снова касаются распущенных волос Цзян Чэна. – Тебе так идет. Смущаться – это что-то девичье. Отводить взгляд. Чувствовать, как приливает жар к щекам. Но у Цзян Чэна не находится нужных слов, только удается выдохнуть: – Нам надо поговорить. *** Квартира Цзян Чэна неожиданно оказывается слишком далеко, хотя это на самом деле не так. Просто квартира Сичэня ещё дальше. И это вообще ни в какие рамки. В подъезде они не смотрят друг на друга. В этом есть что-то подростковое и глупое, но именно от этого внутри всё сжимается. Глупо. Сладко. Будто очнувшись ото сна. Как только они входят в квартиру, Сичэнь хочет что-то сказать, но не успевает. Цзян Чэн вжимает его в стену и целует. Немного заполошно. Сумасшедше. Забирая с губ привкус корицы, которой щедро посыпали кофе, который все же они взяли. Сичэнь лишь на миг замирает, после чего стискивает Цзян Чэна в объятиях так, что и не сделать лишний выдох. Целует до безумия, и никто даже не вспоминает, что свет они так и не включили. Куртка Цзян Чэна падает на пол. Пальцы Сичэня оказываются под рубашкой, скользят теплыми линиями по коже. Получается только выдохнуть во влажным зацелованные губы и тут же вдохнуть запах сандала (эти проклятые ланьские парфюмы – о, да, вдыхал бы вечно), и снова оказаться в крепком захвате во власти жадного поцелуя. Временами кажется, что голод Цзян Чэна вовсе и не голод по сравнению с тем, как его целует Сичэнь. С трудом все же удается упереться ладонью ему в грудь. – Подожди, не прямо же в коридоре. Тихий смешок, потом всё же удается щёлкнуть свет. Зеркало тут же немилосердно отражает обоих, взъерошенных и с шальным огнем в глазах. – Ты хочешь поговорить? – в голосе Сичэня хрипотца, от которой к низу живота приливает жар. Хотя, какая к черту хрипотца и жар… Там стоит на зависть от того, что только что его чуть не трахнули прямо в коридоре, вот здесь у этой стены, к которой теперь прижимает его Сичэнь. Когда это вообще успело произойти? – Поговорим, потом… – Получается только выдохнуть, потому что обувь сбрасывается не глядя. Цзян Чэн хватает Сичэнь за рукав и тащит за собой в спальню. Он не хочет больше ждать. Ничего и никак. Слишком долго приходилось отказывать себе, убеждая, что этот роскошный мужчина не для него. Только вот сам Лань явно иного мнения, потому что ведет себя как дорвавшийся дикарь. Тр-р-ресь! Да, отлетевшая с джинсов пуговица только подтверждение. К горлу подкатывает смех. – Хорошо, что я не в рубашке. – Ей бы пришел конец, – соглашается Сичэнь и улыбается так, что перехватывает дыхание. А спустя секунду и руки Цзян Чэна, который пытается стянуть свитер Сичэня. – Позволь мне. И есть в этом нечто такое, что внутри что-то словно щелкает. Цзян Чэн не признается никогда, что согласен уступить ведущую роль. Уступить только Лань Сичэню. Цзян Чэн замирает, когда пальцы Сичэня медленно, но уверенно скользят по его плечам, стягивая футболку с длинными рукавом. Его дыхание становится тяжелее, грудь поднимается от волнения, пока Сичэнь аккуратно убирает ткань в сторону. И снова, как прежде, каждое прикосновение заставляет дрожать. Сичэнь выглядит спокойным, но в его глазах пылает огонь, что завораживает и лишает контроля. Он слегка наклоняется, их губы почти касаются друг друга, и Цзян Чэн рефлекторно тянет его к себе ближе, но Сичэнь мягко останавливает его руку. — Не спеши, — тихо произносит он, с легкой улыбкой, и его горячее дыхание обжигает губы Цзян Чэна. Несносный Лань! Сичэнь нежно проводит ладонями по его коже, спускаясь к бедрам, словно исследуя каждый сантиметр тела, наслаждаясь тем, как оно откликается на его прикосновения. В его взгляде незамутненное восхищение. Цзян Чэн ощущает себя обнажённым не только физически, но и эмоционально. — Тебе нравится? — шепчет Сичэнь, его губы едва касаются шеи Цзян Чэна, а затем скользят к ключицам. Цзян Чэн лишь кивает, не находя слов. Его руки наконец находят путь к обнаженной спине Сичэня, притягивая его ближе, не желая отпускать. Несносный Лань скинул с себя одежду, кажется, одним движением. Нет, конечно, это не может быть, но Цзян Чэну почему-то иначе не воспринимает. Они не пили алкоголя, но голова совершенно шальная. Но Сичэнь вновь берёт контроль в свои руки. И самого Цзян Чэна тоже. Легкими движениями направляет Цзян Чэна к постели, где тот оказывается под ним. Сичэнь чуть улыбается, склонившись над ним, его длинные волосы касаются лица Цзян Чэна, пока ладони медленно скользят по его бокам, чуть надавливая, словно проверяя границы. Дыхание срывается. – Давай уже! – Какой нетерпеливый. Хочешь ничего не запомнить? – А ты исчезнешь после этого? Это срывается с языка, за который его никто не тянул. Цзян Чэн замирает едва ли не в ужасе. Что он такое вообще брякнул? Кто толкнул? Сичэнь смотрит внимательно. Слишком внимательно. От этого взгляда хочется спрятаться. Цзян Чэн пытается отвести взгляд, но его подбородок сжимают, не давая отвернуться. – Смотри на меня, Ваньинь. От приказных ноток внутри становится колко и сладко одновременно. Впрочем, Сичэнь не пытается сделать что-то ещё. Больше не давит и не заставляет. Но этого достаточно, чтобы вдоль позвоночника побежали мурашки. Цзян Чэн поднимает на него глаза и… проваливается в тёмный янтарь. – Я не исчезну, – спокойно говорит Сичэнь. И этого достаточно, чтобы рухнуть в пропасть. Цзян Чэн не успевает осознать, как его тело полностью подчиняется словам Сичэня. От их звучания, от его тёплого, низкого голоса внутри всё сжимается. Он чувствует, как напряжение, накопившееся в каждой клетке, обрушивается волной желания. Рука Сичэня остаётся на его подбородке, удерживая, и это почему-то усиливает ту бурю эмоций, которая разрывает его изнутри. — Я не исчезну, — повторяет Сичэнь мягко, словно успокаивая. И это звучит как обещание. Цзян Чэн глубоко дышит, стараясь сохранить хоть какую-то ясность, но контроль ускользает от него с каждой секундой. Сичэнь наклоняется, касаясь губами его шеи, сначала осторожно, почти невесомо, а затем сильнее, оставляя тёплый след. Цзян Чэн ощущает, как тепло медленно распространяется по его телу, как кожа начинает гореть. — Запомни мои слова, Ваньинь, — тихо говорит Сичэнь, проводя руками по его спине, прижимая ближе, не оставляя пространства между ними. Тонкие пальцы Сичэня спускаются ниже, едва касаясь обнажённой кожи Цзян Чэна. Движения неспешны, но они прожигают почти насквозь. И Цзян Чэн не знает, смеяться или плакать. Его реакция просто сумасшедшая. — Давай же... — выдыхает он. Голос срывается, нетерпение вот-вот выплеснется наружу. — Даю, — шепчет Сичэнь с лёгкой улыбкой, будто дразнит, и чуть прикусывает его мочку уха, что заставляет Цзян Чэна простонать в ответ. Сичэнь снова целует. Гладит. Ласкает. Заставляет задыхаться. Совершенно плевать, что на бёдрах будут синяки. Именно этого Цзян Чэн и хочет. Больше ни слова – только рваные выдохи и влажные шлепки. Развратно. Желанно. Жарко. Никто не услышит. Никого сюда точно не позовут. Сичэнь двигается медленно, словно намеренно растягивая этот момент, а потом его движения становятся глубже, сильнее, заставляют вздрагивать и стонать. Цзян Чэн чувствует его пальцы в волосах, что так по-хозяйски сжимают длинные пряди. – Си…чэнь… – хрипло выдыхает Цзян Чэн и тут же по телу проносится сумасшедшая горячая волна, вспыхивая под зажмуренными веками. Оргазм заставляет выгнуться и тут же рухнуть на постель, тяжело дыша. И лишь с трудом осознать, что через некоторое время его обнимают ещё крепче, привлекая к себе на грудь. – Ваньинь… – шелестит ласковый шёпот в волосы. *** Через месяц Солнце заходит, бросает оранжево-золотые полосы на многоэтажки. Чуть дальше – на пологие горы. Кто бы мог сказать, что он переедет жить в уютный городок у подножия. По проспекту быстро движутся машины и синие автобусы. Дело движется к вечеру, люди покидают работу и спешат домой. Жёлтые листья кажутся неожиданно яркими на темно-сером асфальте. Шуршат там смешно, напоминая о тепле, которое ещё пару дней назад окутывало город. Цзян Чэн чувствует, как пакеты режут пальцы. Можно, конечно, было взять и поменьше продуктов, но не рассчитал. К тому же сегодня там будут все. Такси должно приехать уже. Цзян Чэн вытягивает шею, чтобы рассмотреть в потоке машин нужную. Белую. Или серую? Нет, точно, должна быть белая! Ветер холодным, забирается под ворот, пробегает дрожью по телу, кусает за нос. Хочется в тепло. И что-то в руки большое и горячее, чтобы одним махом выпить. Цзян Чэн прекрасно понимает, что в кофейне ему тут же сделают всё, что пожелает. Потом стоит потерпеть совсем немного. Сичэнь уже должен быть там. По крайней мере, до ужаса этого хочется. Такси подъезжает к бордюру, аккуратно втискиваясь между припаркованными машинами. Цзян Чэн тут же ныряет в салон. Уф, печка работает. Как же хорошо. Пальцы и нос тут же согреваются. Водитель интересуется, удобно ли. Цзян Чэн только кивает и на какое-то время просто пригревается как кот. Большой кот. Из динамиков доносится какая-то мурлыкающая мелодия, мотор утробно урчит. Цзян Чэн смотрит в окно. Мимо проносятся супермаркеты, горящие рыжими огоньками. Кафешки. Жилые дома. Такси ныряет в переплет дорог между дворами, подальше от проспекта. Потому что так придется давать большой крюк. Цзян Чэн ждёт появления маленькой кофейни. Два этажа, но при этом всё равно маленькой. – Вот здесь, да? – уточняет таксист. – Да, – подтверждает Цзян Чэн, перехватывая пакеты. Черт, чуть не уснул. Хорошо, что уже приехали. Иначе бы того гляди и задремал. Цзян Чэн считает, что это ужасно. Но Сичэнь называет совершенно милым. Последний раз, устав за день, Цзян Чэн действительно отключился в машине. Хорошо, что в машине Сичэня. Как потом он оказался дома, понял с трудом. У них с Сичэнем дома, конечно. Ещё месяц назад он и помыслить не мог, что окажется настолько далеко от прежней жизни, что и словами не описать. А теперь несет продукты в кофейню с очаровательной вывеской в эмблемой-облаком. Толкнув плечом дверь, Цзян Чэн слышит звон колокольчиков. Тут же обдает ароматом свежей выпечки, корицы и кофе. Столько кофе, что он может заменить воздух. Первое, что Цзян Чэн видит, это Лань Цижэнь, который в форменном фартуке лихо намывает пол шваброй. – Сегодня мы уже закрыты, – говорит он. – А завтра прямо с утра… – Это я, – перебивает Цзян Чэн и чувствует, как уголки губ сами подрагивают в улыбке. Черт. Дядюшка Сичэня в фартуке со шваброй – это нечто. Лань Цижэнь всё же отставляет швабру и оборачивается. Сканирует с ног до головы. Потом припечатывает: – Замерз. Всего одно слово, но Цзян Чэн почему-то чувствует себя маленьким нашкодившим мальчиком. – Я не… – начинает оправдываться он. Самому смешно, но почему-то перед Цижэнем порой вот так. Просто теряешься. – Марш за стойку, – командует тот. Цзян Чэн хочет оставить продукты, но дядюшка ловко их отбирает. Да, жутко непривычно так его называть. Дико. Но сам Цижэнь так велел. Тогда просто пожал плечами, когда Сичэнь познакомил их, и сказал: – Больше на одного племянника – хорошо. Если я пережил появление парня Ванцзи, то с твоим уже как-то справлюсь. Вэй Усянь тогда жутко оскорбился. Минут на двадцать. Но потом забыл, потому что в принципе не умеет долго обижаться. Да и Лань Цижэнь хоть и ворчал, но при этом явно принял в семью. И Цзян Чэна тоже. Удивительное чувство. Почему-то даже в собственное семье такого не было. Наверное, потому, что… Цзян Чэн не слишком хочет об этом думать. Не так гладко у них всё, как хотелось бы. А здесь было странное ощущение, что наконец-то всё именно так, как надо. Лань Цижэнь колдует у кофейной машины. Аромат идет просто невероятный. Дядя серьёзно вознамерился передавать своё дело племянникам. При этом Вэй Усянь и сам Цзян Чэн попали с ними под одну гребенку. Попытки возразить отметались сразу. – У вас есть дело всей жизни? – спросил тогда Лань Цижэнь. Вэй Усянь покосился на Цзян Чэна, тот тоже не нашёлся с ответом. – Нет, но… – Теперь есть. Странно. Нелепо. Уютно. Хорошо. В кофе добавлены корица и коньяк. Раньше Цзян Чэн сказал бы, что это извращение, но теперь нравится. Потому что это дом. Он обхватывает бумажный стаканчик с кроликом ладонями. Цижэнь явно ухватил его не просто так. – Привезли с новым дизайном, – бросает он, снимает холдер, чтобы избавиться от спрессованного кофе. – Твой разрабатывал. Цзян Чэн хмыкает. Белый и чёрный кролик. На самом деле разрабатывали Ванцзи и Вэй Усянь вместе. Но последний решил не подставлять любимого, взяв сумасбродство на себя. Хотя выглядит мило. И детям нравится. Впрочем, взрослым тоже. Он делает глоток и блаженно прикрывает глаза. Горячо. Даже обжигает. Но именно этого и хочется. Цзян Чэн прикрывает глаза. В этот момент на его плечи ложатся чьи-то руки и мягко сжимают. Запах сандала немного кружит голову. Он уверен, что это не коньяк. – Ты уже вернулся. Я помогу с ужином. – Сичэнь касается губами его щеки. Цзян Чэн крепче сжимает стаканчик, чуть поворачивает голову и утыкается носом в шею своего Ланя, делая глубокий вдох. Слышится тихое фырканье Лань Цижэня. – Нашли место. Сичэнь тихо смеется и прижимает к себе Цзян Чэна крепче, насколько это возможно. За спиной открывает дверь, колокольчики задорно звенят. – Лань Чжань, мы точно всё купили к ужину? И взяли хлеб? И соус? И вино? Лань Чжа-а-нь! Вечер обещает быть шумным. Цзян Чэн невольно улыбается. Ну так. Пока никто не видит. Но, безусловно, чувствует его улыбку. Потому что в следующий миг Сичэнь приподнимает его лицо за подбородок и целует. И это лучший вечер на свете.