Mr. Perfect

У Джиншика есть одно «маленькое» преимущество. В его отеле все взгляды всегда обращены к нему. К его походке, элегантному чёрно-красному костюму, рубашка которого тщательно выглажена, а юбка изящно колыхается от каждого шага или движения, открывая взору брюки, соблазнительно облегающие стройные ноги. Джиншику нужно это внимание — он питается им. Отель расцветает, люди заворожённо смеются, не в силах отвести взгляды от ослепительного обаяния хозяина, спустившегося к ним по лестнице так изящно, как ангел, внезапно решивший покинуть небеса. Джиншик улыбается, постукивая ногтями по бокалу белого вина. В его глазах отражаются чёрные блики, отбивающиеся от рамок причудливой формы окон. Поблескивающие от чистоты столы, удобные бордовые диваны, невероятной красоты и размеров люстра посередине холла, дорогие ткани и ковры — богатство ощутимо и Джиншик лишь усиливает его, напоминая гостям о том, что именно он является самым важным и дорогим экспонатом отеля. Напоминая, что он, как и все экспонаты — недоступен. Смотри сколько хочешь, но не смей прикасаться к светлому и дорогому, не дай бог оставишь после себя серые отпечатки, никак не соответствующие чёрно-красным нашивкам на одежде. Сэын не планировал провести этот вечер, скрипя зубами и боясь случайно запачкать кристально чистый пол холла. Но он делает это, несколько раз чуть ли не роняя бокал, украденный у официанта из-под носа, не в силах оторвать глаз от пленительной улыбки и тщательно уложенных тёмных волос. Ни одного изъяна, чистый соблазн. Таких, как Джиншик хочется портить и Сэыну дурно от своих мыслей настолько, что он всё же роняет бокал на глазах у перекошенного в напускной вежливости официанта. — Ты видишь это? — Сэыну приходится моргнуть несколько раз, чтобы вспомнить о том, что он пришёл не один. Рядом стоящий Ечан нервно дёргается, загибая пальцы и не смея даже притронуться к алкоголю — он уверен, что уронит бокал почти сразу же, как возьмёт. Сэын понимающе кивает, понимая, что не может задержать взгляд хотя бы на несколько секунд дольше на чем-то, кроме изящно подчёркнутой пиджаком талии и блестящих, намазанных блеском губах хозяина отеля. — Он... Совершенство, — голос Ечана снова пробивается сквозь шум, заложивший уши Сэына, лишь чуть позже заметившего, что вокруг не так уж и громко. Он хмурится, но не задумывается об этом слишком много, фокусируясь на белых, почти сверкающих ровных зубках и губах, растянутых в широкой улыбке. Рассудок туманится, вокруг сияющего, словно солнце тела всё размывается и ничто не может привлечь его внимание сильнее, чем сверкающий глазами Джиншик, мазнувший взглядом по криво заправленному галстуку костюма Сэына. — Никому не хочется, эм... Это Совершенство испортить? — хриплый незнакомый голос заставил Сэына лишь хмыкнуть, без слов соглашаясь. К Совершеству влекло словно магнитом и никто не смог бы с этим поспорить. И хорошо, если бы у каждого из них преобладало желание лишь восхититься искусством, но нет. Они хотели испортить его: заставить бледные щёки краснеть, уложенные волосы выглядеть растрёпанными, а громкий, бьющий по ушам смех превратить в откровенные, сорванные стоны. Джиншик никогда не стыдился пользоваться своим «маленьким» преимуществом. Пусть каждый из них думает об одном и том же — о том, как разложить его тело на столе вместо еды и насытиться до полной потери аппетита. Он никогда не был невинным экспонатом и спустившимся с небес ангелом, скорее уж наоборот. Джиншик был демоном, способным повести за собой бесчисленное количество людей. Джиншик мог соблазнить их по щелчку пальцев, позволить думать, что они имеют право управлять и так же легко лишить их воли, довести каждого до полусмерти. Ему стоило только захотеть. Он смотрит на стоящего поодаль незнакомца, отмечая криво завязанный галстук. Ведёт глазами чуть вправо, удостоив вниманием подрагивающие пальцы очевидно друга ранее упомянутого парня. Джиншик мог выбрать кого угодно из бесстыдной толпы богачей, но его внимание привлекают неправильно завязанные галстуки, выглаженные, но старые на вид костюмы и люди, пытающиеся не выбиваться среди дорого одетой толпы. Маленькая, но бесстыдная слабость Хама в том, что бедность, текущая в крови незнакомцев всегда кажется привлекательнее и вкуснее, и такой и оказывается. Джиншик отметил для себя их двоих, фокусируясь на проходящих и задерживающихся рядом с ними людей, в попытке приукрасить свой вечер. Ему не скучно, нет. Но почему вдруг он должен ограничиваться двумя, когда есть три, четыре, а то и целых пять разнообразных вариантов мужчин? Любить себя — хорошо, но когда любовь исходит от других, чувство восторга волнами накрывает низ живота. И Джиншик не собирается отказывать себе в этом в угоду морали или людским принципам. Вокруг незнакомца не часто задерживаются люди. Его друг ошивается рядом, не покидая потоптанного места и не изменяя своим правилам — его руки всё ещё подрагивают и он запрещает себе даже посмотреть в сторону алкоголя. Хантер, знакомый, не единожды устраивающий с Хамом «пиры» и почему-то всё ещё живой, тоже проявлял интерес не только к Джиншику, а и к новым посетителям. Хам уверен, что Пак чувствует такую же волну интереса, как и он сам. Наверняка в его штанах горит и неудобно трётся об ткань член лишь от мысли взять его, Джиншика, первым и доказать, что он имеет право на него больше каждого из парней, которым заинтересовался Хам. Стоящий позади двух незнакомцев ниже, но крупнее и шире в плечах парень не уделяет внимание стройным ногам или тонким кистям рук. Не смотрит на него так же завороженно, как это делают полностью погруженные нервозные друзья и Джиншик хмурится, прикрывая глаза. Почему он вдруг не обращает на него внимание, разговаривая с кем-то другим? Почему вдруг в его, Хама, вечер, кто-то решает, что есть люди красивее и интереснее хозяина отеля? Глаза Джиншика принимают совсем другой оттенок, стоит им открыться. В коричневой радужке появляется красный отлив, напоминающий никак не розу, стоящую в привезённой из Италии вазе, а кровь, стекающую с перерезанного горла и украшающую чёрный пол. Сумин. О, это был Сумин, почему-то решивший поиграть в героя и смотрящий на него с вызовом в карих глазах. Кажется, он был не в порядке после последнего совместного «ланча» и верил в то, что сможет противостоять силе Джиншика. Хам улыбается, жмурясь почти по кошачьи и задумывается о том, почему позволяет своим жертвам жить дальше. Ради таких моментов? Ради ситуаций, когда в уверенных глазах горит пламя вызова? Джиншик ведь так любит ломать волю непокорных и смотреть на них, сидящих у его раздвинутых ног и готовых сделать всё, чего ему так хотелось. Он поправляет кончиками пальцев юбку, открывая больший взор к ногам на высоких каблуках и сверкает глазами, сталкиваясь взглядом с незнакомцем с кривым галстуком. Джиншик выпускает магию наружу и без пения, упомянутого в сказках как способ заставить подчиниться, отдаёт приказ следовать за ним. Он знает, что за ним последуют и уверен, что оставшиеся позади люди будут лишь досадно выдыхать, не имея возможности пойти вслед за ними. И ох, как же Джиншик оказывается прав: за спиной пятеро, не отрывающих от него взглядов парней шагают одновременно, секунда в секунду. Раздражённый Сумин, улыбчивый Хантер, потерянные незнакомцы, впервые попавшиеся в его сети и Минджэ — самый последний, но верный спутник, каждый раз вызывающийся быть его добровольцем и каждый раз желанный и одобряемый. Джиншик позволяет последнему выйти чуть вперёд, сопровождая их в личные комнаты хозяина отеля. К заждавшейся, заправленной черными простынями кровати и кричаще красной обстановке номера. Хам чувствует спиной каждый запутавшийся, неодобряемый и заинтересованный взгляды, и не может винить себя в том, что шагает чуть быстрее, чем обычно. Ему так не терпится развлечься: раскрепостить незнакомцев, усаживая по разные стороны от себя и позволяя кончиками пальцев прикасаться к оголенной груди; позволить Хантеру быть первым, но поумерить его желания его, заставляя действовать нежно; задвинуть копошащуюся злобную змею в груди Сумина подальше и разрешить ему прикасаться губами к щиколоткам; лишь взглядом выразить доверие к Минджэ и попросить присмотреть за другими. У Джиншика так много планов, что сводит лопатки от воображаемых, трепыхающихся крыльев. Его номер близок, но от чего-то каждый шаг как новая загадка, которую не решишь без смекалки и наличия вплетённой в кровь магии. В такие моменты время словно назло идёт всё медленнее и медленнее, доводя эмоции Хама до кипящей жижной массы, растекающейся под ногами и ползущей вверх по стенкам коридора. Стоит номеру приблизиться и Джиншик берёт себя под контроль, сужая глаза, горящие красным и успокаивая воображаемые крылья. Всего несколько шагов и он сможет приоткрыть дверь, оказываясь в родной, успокаивающей обстановке, без толпы богатеньких людишек и с ублажителями его смелых желаний. Всего несколько шагов... Минджэ ничего не стоит открыть дверь первым, но он делает это лишь после кивка, впуская Джиншика и заходя сразу после него. Не ясно, пытается ли он защитить хозяина или показать, что Хам доверяет ему больше всего — Джиншик никогда не понимал его намерений и не спешил в этом копаться. Минджэ остаётся верным и это его устраивает. Как и устраивает то, какими глазами на него смотрят вошедшие следом парни; насколько мутными кажутся их радужки и большими — зрачки. Он видел, чувствовал и дышал восхищением, исходящих от людей; расцветал от того, каким совершенным и красивым его видели чужие глаза; наполнялся тёмной, поглощающей человеческое возбуждение магией каждой ночью, проведённой в окружении любовников, уделяющих внимание только ему одному. Самое время выпустить наружу существо, скребущееся когтями. Ечан ничуть не смелый, но когда медленно подошедший Джиншик протягивает руку и взглядом озвучивает немую просьбу, он ни о чём беспокоится. Завороженными глазами наблюдает, как его ладонь ложится на грудь хозяина отеля, а пальцы невесомо задевают пуговички рубашки. Желание Хама так же очевидно, как выпирающее возбуждение тяжело сглотнувшего Ечана. Пуговичка за пуговичкой и пальцы уже не дрожат так сильно. Только дыхание спирает с каждым оголившимся сантиметром и Ечан знает, что не только его глаза ведут невидимую полоску от остро выпирающих ключиц до пупка. Не только его руки желают стянуть ткань красного оттенка быстрее установленного Джиншиком темпа. Но Ечан следует не своему голосу в голове и не своим желаниям. Он получит удовольствие в подчинении и выполнит всё, что от него хотят улыбающиеся глаза с алым отливом. Он хорошо понимает это, следуя за шагнувшим назад Хамом в одном ритме и успокаивает бешено бьющееся в груди сердце. Ечан чувствует в своем горле поселившийся комок нервозности, останавливаясь у кровати хозяина отеля, так спокойно присевшего на самый ее краешек. Между ними расстояние лишь в несколько сантиметров, но Ли знает, почему чувствует себя не в своей тарелке — он смотрит на Совершенство сверху вниз. На ангельское, божье или дьявольское Совершенство, чьим ногам Ечан с лёгкостью позволил бы с растоптать свою гордость. — Подойди ближе, — в голосе Джиншика слышится улыбка с оттенком нежности и любопытства. — Тебе нужно только наклониться, ладно? И когда фейерверки в голове Ечана взрываются с бешеным гулом, а тело напрягается, подавая сигналы о бегстве, зубы Хама осторожными движениями оттягивают его губу. В животе копошатся бабочки, почему-то пробравшиеся внутрь и теперь по-глупому желающие свободы. Они голодны и ненасытны в том, что получают и точно знают, чего хотят. А у Ечана из сердца выползает огромная, уродливая змея и он стонет, забываясь в растворе собственных чувств, позволяя себе большую, несдержанную грубость: касаться Джиншика так, словно он имеет на это право. Трогать горячие плечи, вести кончиками пальцев по вставшим соскам, целовать отзывчивые и жадные губы и с бешено бурлящим возбуждением сжимать ранее тщательно уложенные волосы. Джиншик позволяет ему делать то, чего он так хочет. Обнажает зубы в улыбке, когда Ечан присаживается перед ним на колени и давится громким стоном, стоит Ли чуть сильнее сжать внутреннюю сторону его бедра. Всё его тело состоит из электрических разрядов, чувствительное и жаждущее внимания. Магия или природа — да какая разница, если ТАК хорошо? Хам сверкает прикрытыми глазами и кивает Минджэ, вопросительно наклонившему голову. Приподнимает бедра, разрешая Ечану стянуть с себя пояс, ранее удерживающий юбку. Более ничего не скрывает его желания, наоборот: облегающая ткань штанов притягивает к себе любопытные взгляды. У покрасневшего уха сбитое дыхание: Минджэ садится позади, протягивая холодные пальцы к горячим соскам и вызывая одним лишь касанием жалобный всхлип. Джиншик откидывает голову на его плечо, сдаваясь окончательно. Часики тикают. Молчаливое наблюдение стремительно заканчивается. Тень широких, сильных плечей накрывает Хама слева и он позволяет себе кроткую улыбку, впиваясь ногтями в накаченные руки. Хантер шипит, но не отдергивается — только сильнее льнёт и касается пухлыми губами родинки у ключиц. Такое простое и очевидное напоминание о том, что Джиншик всего лишь полудемон. Очень в духе независимого Хантера. Хам почти смеётся, но на выдохе получается оборванный скулёж — Минджэ, ничуть не нежным движением поворачивает его голову себе и обхват его губ точно оставит на губе Хама яркие синяки. Метки, напоминающие о бурной, полной удовольствия ночи. Джиншик загорается, выгибая спина под прикосновения нескольких ладоней и стонет в рот Кима, потому что — о, чёрт — Хаму нравится сама мысль о том, что на его теле останутся следы. Следы каждого из них. Сэын заводится с полуоборота и кажется чувствует влагу в белье только от картины, рисующейся перед его глазами. Она вышита нитками и набита иголками и чернилами на человеческой коже. Такие моменты люди всегда хотят оставить в памяти не тусклым, серым пятном, а ярким всполохом. И Сэын ничуть не исключение: он не может отвести взгляда от разгоряченного тела, укрытого ласкающими парами рук. Мечтает оказаться там, но обнаруживает себя в нескольких шагах от кровати. Красота Джиншика пленительна: его длинные ресницы царапают щеки Сэына даже на таком расстоянии, а зацелованные, влажные губы заточают в пленительные тени, из которых нет другого выхода, кроме как окончательно сдаться тьме. О да, Пак справляется. Сдаётся тьме добровольно и осознанно, сгущая темноту вокруг незнакомцев и фокусируясь на раздвинутых, полностью голых ногах. Не может отвести глаз от гладкой кожи молочного цвета, абсолютно нетипичного для азиата, но такого ожидаемого для Совершенства. Не удивляется и вспышке пламени, возникшему на старом, позабытом пепле в своей груди, когда обнаруживает свой язык следующим от щиколоток до коленок. Глаза Сэына не меняют цвета — они всё такие же глубоко карие и покрытые туманной плёнкой. Зубы Минджэ царапают Джиншика за ушком, дыхание Ечана касается опасной близости ничем не прикрытого паха, губы Хантера мажут по чувствительным соскам, язык Сэына не останавливается на одном месте и оставляет мокрые дорожки на внутренней стороне колен. Дыхание Хама сбивается, когда его лица вдруг касаются губы Сумина, до этого яростно сопротивляющегося необузданной силе. Джиншик стонет прямо в его рот и Сумин дёргается, ужаленный потоком электричества. Он игнорирует жадные, интересующиеся Совершенством руки, хватается за спутанные волосы мёртвой хваткой и разрывается между желанием причинить боль и отдать накопленную за время нежность. В Сумине множество противоречий, но сейчас он не может отрицать, что хочет его не только грубой силой полной сопротивлений и вранья, а и мягкими, томными движениями рта у головки аккуратного члена. Хантер улыбается, когда его пальцы огибают лицо Ечана, губы которого целуют сладкую кожу живота Джиншика. Он уверенным движением касается яиц и ведёт дорожку до сухого входа, лишь слегка касаясь и поглаживая кожу. Знает, что дразнит и наслаждается этим сполна — у Джиншика закатываются глаза и бёдра неконтролируемым движением взлетают вверх. Нетерпеливо просят его продолжить, как мило. Минджэ, целующий позвонки Хама, сердитыми глазами предупреждает о том, что стоит Хантеру выйти за грань и сделать хозяину отеля больно и он тут же полетит на выход. Это касается всех и каждый это чувствует. Джиншик опускает голову, опираясь на грудь Минджэ и мажет поплывшим взором по его лицу, благодаря нежной улыбкой. Никто и никогда не заботится о нём, так это делает Ким. И когда его ноги раздвигаются ещё шире благодаря рукам Ечана, а у входа влажнеет от движений смазанных пальцев, Джиншик смотрит лишь на него, широко открыв рот. Замечает тщательно скрытое от других напряжение в его глазах, но понимает, что всё идёт по плану — Минджэ ни разу не всплылил, отдергивая чью-то руку. А чужие руки с проворными пальцами повсюду. На дрожащих ногах, вставших сосках, поджавшемуся животу, горячих, податливых бёдрах и внутри него — не дают собрать себя в кучу. Джиншику остаётся лишь ловить всполохи, дёргаться от удовольствия и стонать срывающимся голосом от того, как много он чувствует. Его накрывает лавиной снега и душит вода, обступившая со всех сторон подо льдом. Ещё немного и Джиншик начнёт умолять — внутри так горячо и влажно, что терпеть медленную растяжку и смотреть в глаза, пылающие желанием становится невозможно. Но он всё равно не чувствует себя готовым, когда звякает пряжка ремня. Тело Джиншика вязкое, как желе и двигаться сил почти не остаётся, но он всё равно ударяется головой о грудь Минджэ, когда чувствует пальцы, сжимающие его ягодицу и слышит хлюпающий звук вошедшего до конца члена. Голос больше не красивый и томный, но такой — сорванный и хриплый — он доводит всех до невидимого предела, заставляя несколько ширинок расстегнуться почти одновременно. Шлепок. Ягодица Джиншика горит, а он сам хныкает, чувствуя как слюна безобразным движением стекает по его щеке. Множество рук трогают в унисон так, словно в нём находится не один, а несколько членов и это ощущается острее, чем может выдержать Хам. А потом всё сливается в неповторимую какофонию, когда Джиншик чувствует влагу на своём лице. Его рот судорожными движениями закрывается и снова открывается, ловя стрельнувшую глубоко в горло сперму. Хам едва открывает глаза и наклоняет голову чуть влево, позволяя жидкости скатиться с лица на простыню. Остальное, оставшееся близко к губам, он убирает пальцами и суёт в рот, заранее зная, какой эффект получит. Поэтому Джиншик лишь хрипло смеётся, когда влажные волосы начинают походить на воронье гнездо, а головка члена Сэына проезжается по обмазанной спермой щеке. Хам перехватывает её на полпути и впивается в руки Минджэ ногтями, когда Пак загоняет резко и глубоко, игнорируя предупреждающий взгляд Кима и глаза Джиншика, наполненные слезами. Если бы Джиншик занимался сексом редко, то никогда бы не позволил Хантеру быть первым. Бёдра Пака почти сразу набирают бешеную скорость и другим сразу становится понятно, почему он уделял растяжке так много времени. Джиншик сбивается, давится и задыхается, случайно царапая зубами член Сэына от грубых, обрывчастых толчков, толкающих его тело вверх и вниз по грязной простыне. Но чем больше членов трётся о тело Хама, тем сильнее заводится Хантер и тем скорее он кончает — Джиншик заметил это ещё в прошлый раз. Он чувствует, с какой силой сжимает его тело Хантер, какую звериную скорость набирает и как дёргается внутри, заполняя семенем. Быстро, грубо, резко — всё это так в духе Пака, что Хам и с закрытыми глазами понял бы, кто вытворяет с ним подобные вещи. Внезапная пустота вызывает в Джиншике чувство неудовлетворения и он выпускает головку члена изо рта, досадно выдыхая и зарываясь в лобковые волосы Сэына. Из задницы течёт и Хам дёргается, скрещивая дрожащие ноги, но их тут же возвращают в исходное положение руки Ечана. Быть таким грязным перед ними совсем не страшно, но Джиншик любит притворяться недотрогой. Ещё одна маленькая тайна Хама в том, что он любит, когда им управляют. Любит, когда кончают на лицо, как это делает несдержанный Сумин, повернувший голову Джиншика в свою сторону и мажущий головкой по опухшим губам. Ему нравится, когда его ревнуют и это качество присуще Сэыну, сперва спокойно наблюдающему за действиями Сумина, а после направляющему рот Хама к своему члену. Они такие нетерпеливые и это вызывает у хозяина отеля лишь смех и желание удовлетворить каждого. — Ты выглядишь таким затраханным уже сейчас, — шёпот Минджэ над ухом вынуждает Джиншика покрыться мурашками. Ким как чёрт, поднявшийся из ада — знает, какую бурную реакцию вызывает своим голосом, но всё равно пользуется. — А каким ты будешь, когда я кончу в тебя? Джиншик стонет сорванно, окончательно скатываясь к бедрам Минджэ и глядя на него снизу вверх мутными глазами. Он почти уверен, что Ким вызовется последним и нежности в нем хоть отбавляй, но он использует её против Хама, доводя до полуобморока медленными, но ритмичными толчками и нажимая на самые чувствительные точки. О, Минджэ изучал их не единожды. Люди, проводящие с Джиншиком время в постели никогда не соглашаются на это и тем более не вызываются сами — Хам использует на них свою магию. Но с Минджэ не нужна магия — он приходит сам, уверенными шагами сокращая расстояние и не позволяя Джиншику даже задуматься об отказе провести вместе ночь. Долго смотреть на Кима ему не позволяют. Член Ечана меньше предыдущего, а сам Ли заботливый и медлительный. Коротко говоря — сводящий с ума. Его пальцы не остаются на месте, когда бёдра двигаются — он исследует участки кожи Хама, но каждый его дюйм уже был изучен и запятнан, высечен на сетчатке глаз — забыть его так просто не получится. Член Джиншика дёргается в руках Ечана и он больше не может двигать ртом по стволу Сумина, замирая и заливая спермой собственный живот. Сэын кончает следом, спуская ровно в то же место. Стоит Хаму сделать вдох и смешанная жидкость потечёт на простыни, притворяя всё вокруг в ещё больший беспорядок. Оу, а казалось, что грязнее некуда. Но Джиншик не может сделать и вдоха — его дыхание срывается, предчувствуя скорую разрядку Ечана, обхватившего руками ноги Хама и значительно ускорившего темп. Хозяин отеля, ранее кажущийся Совершенством теперь напоминает изгнанного с небес демона, носившего ангельское обличие. Он не скрываясь наслаждается тем, какими резкими становятся толчки Ечана и соблазнительно облизывается, фокусируясь на растянувшемся на диване довольном Хантере, с некоторых пор предпочитающем наблюдать со стороны. Внезапно перед глазами Джиншика плывёт и он теряется, протягивая руку вперёд в попытке ухватиться за Минджэ. До него не сразу доходит, что Ечан просто пытается сменить позу. Хам едва держится на подрагивающих коленях, недовольно хмурясь из-за волос, спадающих на глаза. Он не может найти Минджэ и у него абсолютно точно не хватает сил на усиление магии для того, чтобы контролировать своих партнёров. Джиншик опирается на Ечана спиной и не падает только потому, что рука Ли поперёк груди с силой удерживают его на месте. Ечан кончает всего через несколько глубоких толчков и дышит сбито у самого ушка, внезапным порывом кусая удивительно чистую шею. Оставляет тёмные, синеватые следы и жмурится, несдержанно толкаясь в пленительный жар ещё раз. Джиншика выворачивает от боли и удовольствия, смешанных в огромный поток спутанных змей, кипящих в зеленоватом отваре. Он обессиленно падает на кровать, как только рука Ечана прекращает держать его, а член покидает растянутый вход. Хам чувствует себя униженным, но смеётся — слёзы из его глаз катятся против воли. Сил хватает лишь на то, чтобы шевельнуть пальцами. — Он в порядке? — спрашивает Сумин и Джиншик бы удивился, если бы не чувствовал себя полностью использованным и таким чертовски удовлетворённым. Грязным, но привлекательным. Растоптанным, но всё ещё желанным. — В полном, — охрипший голос Минджэ выдаёт его желание, скрытое за безэмоциональном лицом, а руки, опустившиеся на спину Джиншика в нежном поглаживании говорят и то больше. Хам нравится ему таким — едва соображающим, затраханным, с поплывшим взглядом дешёвой шлюхи. Хам нравится ему и совсем другим, недоступным для других — нежным, тихим и плачущим от обилия ласки, подаренной Кимом. Минджэ не знает, что нравится самому Джиншику — магическому полудемону. Он не разбирается в нечеловеческих чувствах, хотя иногда почти задыхается от того, как хочется распознать хоть что-то в карих глазах с красным отливом. Перед Минджэ все краски теряют свой цвет и серые линии от чёрных точек рисуются по приподнятому телу, дрожавшему в чужих неосторожных руках. Всё распадается на грязные, тёмного оттенка бусины, потому что Джиншик падает вновь и вновь, скулящий и потерянный от остального мира. Руки Сумина не выдерживают — он опускает Хама каждый раз, когда ускоряется чуть сильнее и не остаётся мысли ни на что, кроме скорого оргазма. Шлепок, полукрасные пятна на коже — кажется Ким начинает различать цвета. Шлепок, красные пятна на коже, бесчисленные засосы, укусы, засохшие слюна и сперма на совершенном лице, заляпанный, извозившийся по простыне живот. Открытый рот, зажмуренные глаза, изогнутые брови, губы, истерзанные многочисленными поцелуями и отсосами. Сумин или Сэын? Джиншик не знает. Как не знает и Минджэ, позволивший своим рукам поддерживать тело Хама. Тот сопит и стонет ему в шею каждый раз, когда член проезжается по простате; кажется, кончает в третий, а то и пятый раз, сухо и с писклявым визгом. Всё так одинаково и неважно: шлепок, красные пятна на коже, сперма на животе, простыни и внутри Джиншика — стекает и снова заталкивается внутрь другим мужчиной. Сумин и Сэын — последние и они оба растворяются в полузабытье, сжимаются в чёрный куб и отпихиваются в угол сознания. Джиншику хорошо до пятен перед глазами и плясок огней в уставшем подсознании. Одно сменяется другим, но для него всё одно — другое, смешанное и превращающее тело и душу в кашу. — Закончили? Вы свободны, — голос Минджэ громкий, но сухой — он заставляет Хама задрожать и прижиматься плотнее. Хлопает дверь, часы равномерно тикают, в комнате никого кроме них двоих. Красные занавески, красные стены, отсутствие красного отлива в приоткрытых, карих глазах — Джиншик отпускает магию окончательно и смотрит на Минджэ нечитаемо. Непонятно, что он чувствует и делает ли Ким хоть что-то из того, чего он хочет. Но это неважно, потому что Минджэ действует каждый раз одинаково, словно по сценарию. Меняет простыни на чистые, протирает тело влажными салфетками так бережно, будто не Хама до этого использовали несколько неаккуратных мужчин и причесывает лохматые волосы, причетая на то, что не может отнести Джиншика в душ. Минджэ целует его в лоб, одними глазами прося не спрашивать о том, почему Ким отказывается взять его после всех; умоляет не копаться в его грязном белье и отдыхать. Джиншик угукает и в его глазах теперь Минджэ находит одну отчётливую и такую очевидную эмоцию — благодарность. Ким никогда не разбирался в нечеловеческих чувствах, но Джиншик не просто полудемон — сверхъестественное существо, умеющее манипулировать и управлять людьми. Хам не просто вызывает эмоции, он так же умеет их чувствовать. Дарить, отвергать, путаться, быть благодарным — это про человека. Джиншик — человек.