[cʌm dump]

      Пятнадцать минут — столько времени обычно уходит на проверку и настройку звука перед выступлением. Для опытной группы это не проблема, механизм отточен годами. Каждый гитарный аккорд сыгран безупречно. Ритмы и ноты давно заучены наизусть, а мастерство Мэтта заставляет звучать это все превосходно независимо от локации.       Вокал Ноа тоже доведен до идеала. Чаще всего достаточно трех-четырех песен, чтобы разогреть связки и повторить какие-то изменения в сет-листе. Ничего сложного или особенного, только вот вкус глубочайшего сожаления на пересохших губах о принятом полчаса назад решении еще надолго отпечатает в его памяти сегодняшний саундчек. Еще ни разу в жизни он так сильно не лажал и не краснел перед командой за неспособность контролировать себя…       Казалось, вокалист плохо себя чувствует, его голос дрожит и срывается в самых неожиданных и даже суперпростых партиях. Поначалу ребята пытались это игнорировать, плохие дни бывают у каждого, но уже к середине TDOPOM в воздухе навис коллективный вопрос, который никто не решался задать, но который точно требовал немедленного объяснения.       Когда вместо самой высокой ноты Себастиан издал хриплый сжатый стон, ухмылка Николаса спряталась в тени волнистой пряди смоляных волос.       Он один знал, почему Ноа так вцепился в микрофон; почему его ломает и ведет от напряжения во всем теле; почему ладони мокрые, а лоб покрыт испариной, хотя в помещении прохладно. Как под свободной футболкой сейчас мышцы ходят ходуном и невольно сжимаются пальцы ног. Как он боится сделать малейшее лишнее движение и как ему стыдно обернуться, посмотреть в глаза тому, кто управляет им как безвольной марионеткой.       Держит на привязи, стоя на три метра позади. Слышит каждый рваный лишний вздох в фальшивой ноте и улыбается садистской улыбкой, пока остальные выражают лишь недоумение.       Ник бы мог остановить это в любой момент… но ничто не заводит так сильно, как тайна, скрытая у всех на виду.       Причина простая и неслышная за громкой музыкой. Другой звук. Мерный, тихий гул, вибрирующий сейчас внутри его плотно сжатых стенок.       — Чувак, все нормально? — вмешивается Мэтт, как только музыка стихает, — что с голосом?       Карие глаза наполнены немым отчаянием. Он сжимает микрофон и выдыхает, пытаясь успокоиться.       — Д-да, я… ах, в порядке, — голова опускается вниз; нервно почесывает взмокшую шею, не зная, куда деться и как раствориться в гребаном пространстве, — мне… мне надо сделать паузу.       Их взгляды пересеклись лишь на долю секунды, но сказали друг другу больше, чем все слова на свете.       Себастиан вылетел за кулисы так быстро, как только смог, ни на кого не глядя и не задумываясь, как странно он выглядит со стороны.       — Кхм, пойду, проверю, как он, — снимая гитару с непринужденным видом, произнес Николас. Главное, чтобы никто не решил увязаться вместе с ним.       Ослепляющий свет ламп на зеркалах в пустой гримерке — все, что мог различить Ноа, когда ворвался внутрь. Не надо было идти так быстро или, наоборот, слишком медленно. Он уже не понимал ничего, кроме того, что собственная затея вышла ему боком, или, правильнее сказать, зашла глубже некуда.       Он точно знал, что Ник пойдет за ним, но время словно превратилось в талую жвачку. Каждая секунда тянулась бесконечной вязкой нитью в мучительном ожидании, пока дверь за его спиной откроется.       — Какой же ты все-таки слабак, — мягкий голос пропитан издевкой, словно он знал, как быстро Ноа захнычет и сдастся. Всегда так.       Опирается задницей на стол, хватаясь за его края руками, чем делает себе только хуже.       — Я больше не могу, — обращается почти в истерике, — выключи это нахрен!       Огромные блядские глазища полны паники, но, к несчастью, именно этот жалкий, щенячий вид приводит Николаса в экстаз.       — Тише, тише, — смуглый палец прижимается к истерзанным укусами губам. Горячее, прерывистое дыхание впитывается в кожу.       — Выключи, прошу тебя, — жалобно скулит, сгибаясь вперед от новой волны вибраций в самое чувствительное место. Словно током в оголенный нерв.       — Успокойся, сделай глубокий вдох, — смотрит с сочувствием, гладит по щеке, но прислушаться к просьбе нет ни грамма желания. — Ну же, Ноа, будь хорошим мальчиком.       Стыдливо отводит взгляд, пытается ровно вздохнуть, как вновь заходится дрожью и хватается за живот. Ведет так, что держать спину прямо едва получается, да и ноги подкашиваются.       — Пожалуйста, Ник…       — Дай мне посмотреть, — произносит прямо в губы, зная, что Ноа вот-вот сломается, но как же всегда забавляют его жалкие попытки сопротивляться.       — Нет. Просто нажми чертову кнопку! — мелкая вспышка ярости тут же разбивается о тотальное равнодушие.       Что ты о себе возомнил, сопляк?       — Это была тупая идея, правда, умоляю, останови это, — слезно хнычет, тянется к силиконовому браслету на татуированном запястье, но тут же получает шлепок по ладони и строгий холодный взгляд, отнимающий рассудок.       — Я. Сказал. Дай. Посмотреть.       Одним рывком фигура, что выше Ника почти на голову, оказалась развернута на сто восемьдесят и едва не впечатана в собственное отражение. Несдержанный, порнографичный стон вырывается с истошным всхлипом от резкой смены положения и силы, с которой Ник вжимается в него сзади.       — Глупый, только хуже делаешь, — шепчет, хватая за волосы, четко дав понять, что возиться он с ним не намерен.       Наслаждается отчаянием, которое проступает на его лице, и тем, как он прогибается навстречу, крутит бедрами, забывая о своей блядской гордости.       Ну нахуя ты постоянно ломаешься, а?       В глазах Ноа стоят слезы мольбы, а в узких джинсах Ника — жаждущий свободы член. На самом деле непонятно, кому из них хуже, ведь оба заложники своих грехов и зеркало тому свидетель.       Пока Ноа облизывается и жадно хватает воздух, руки Ника ныряют под футболку. Мышцы живота сокращаются под его ладонями, разгоняя кровь по венам еще быстрей.       Заставляет Ноа расставить дрожащие ноги в стороны, а сам опускается на колени. Прохладные пальцы скользят под тугую резинку джоггеров, стягивая их вместе с бельем.       Похабный огонь вспыхивает в зеленых глазах, словно пожар в лесу, при виде торчащего основания глубоко забитого между округлых ягодиц девайса. Не удается сдержать довольный стон, слишком даже для него.       Оставляет одежду на уровне колен, кладет руки на задницу и раздвигает в стороны. Слышится тяжелый вздох. Латексная игрушка сучьего розового цвета, каким каждый раз окрашиваются щеки Ноа от стыда и смущения, дрожит в крепко сжатом отверстии, манит и дразнит, вынуждая глотать слюну.       — Блять, как же охуенно это выглядит! — Не сдерживает восторга, опуская одну руку вниз.       Ведет ладонью по внутренней стороне бедра. Влажная кожа пылает от прикосновений.       Немой стон отнимает дыхание, когда Ник прихватывает упругие яйца, чуть оттягивает и отпускает, перейдя к члену, что стремительно твердеет в умелой руке. Плавные движения позволяют мысленно переключить фокус, но лишь на мгновение. Сладкое мурчание вновь сменяется жалобным воем, когда зубы Ника впиваются в сочный зад, рядом с цветущими синяками, что были оставлены им ранее.       Терпи.       Захватив основание между средним и указательным пальцами, Ник тянет слегка на себя, чувствуя, как мягкая вибрация пошла по руке. Тугое кольцо мышц сопротивляется, не желая расставаться с игрушкой. Он изо всех сил старается удержать ее внутри, хотя еще три минуты назад умолял об обратном.       — Детка, сейчас неудачное время испытывать мое терпение, — звонко шлепает и довольно грубо сминает, раздвигая его снова.       Дергается и всхлипывает, но все еще держится на грани, провоцируя Ника влепить такой удар, от которого бледная кожа горит и краснеет, проявляя отпечаток быстрее полароидного снимка.       — Ноа!       Только после этого замолкает и перестает сопротивляться. Отставляет зад, позволяя медленно прокрутить и наконец вытянуть латексную пробку и глубокий гортанный вздох от растяжения вокруг нее.       Расплавленная смазка струится по бедрам. Ник позаботился об этом с избытком. Даже не успевает до конца закрыться, как пустота вновь заполняется, отражаясь сжатым стоном в запотевшем зеркале.       Мокрая хлюпающая дырка без проблем приняла девайс обратно. Выгибается с истошным воем, когда вибрация задевает и давит на самую чувствительную точку внутри него. Ник делает так несколько раз, вгоняет до упора и медленно вытягивает с пошлым звуком, наслаждаясь тем, как Ноа трепещет и скулит, растрахивая его милую дырку, пока та не покраснела и не припухла.       — Ник, я… бля, я долго не смогу.       По-девчачьи сжимает бедра и скулит как беспомощная сучка, готовый сейчас на что угодно. Такой податливый, хоть так еби.       — Я и не сомневался.       Ник проталкивает пробку обратно, не выключая вибрацию. Встает и оборачивает Ноа на себя. Времени нихрена нет, скоро начнут что-то подозревать, если не уже, поэтому церемониться некогда.       Впивается в губы грубым, неаккуратным поцелуем и давит на плечо Ноа, опуская того на колени. Блядский невинный взгляд снизу вверх, как всегда, выкручивает Нику яйца. Как можно быть таким, а?       Дрожащие пальцы тянутся к ремню, судорожно стараясь расстегнуть его как можно быстрее. Истекающий член смотрит в потолок. Дергается. Дичайшее возбуждение ощущается мучительно и болезненно, но в то же время дарит пиздецки сильное, извращенное удовольствие.       Задница Ноа почти опускается ему на пятки, в момент, когда он понимает, что удерживать девайс внутри становится в разы трудней. Мышцы уже достаточно расслаблены, в такой позе он точно долго не вытерпит. Взвоет еще до того, как потеряет латексный аксессуар и остатки своего никчемного достоинства.       Ник вздрачивает пару раз, направляя член в горячий рот. Входит почти целиком, нихрена не нежно прижимая Ноа за затылок. Тот никогда не против. С радостью примет все, что Ник ему предоставит. Фривольно трахает безотказный рот. Нагло, жестко. Плевать, что Себастиан заходится кашлем, а слезы катятся к вискам.       — Ник? Ноа? Вы тут? — Ручка двери дергается в самый неподходящий момент.       — Твою ж… блять, — шипит Николас, но не прекращает двигаться.       Адреналиновая бомба взрывается у обоих в мозгу. Конечно, они допускали, что рано или поздно их застукают, а может, и уже, просто молчат. Тем не менее, к этому никогда нельзя быть готовым на сто процентов, и настырность Мэтта сейчас оказалась вообще некстати.       — Хэй?! — Стук с обратной стороны.       — Д-да, — отзывается Ник, едва контролируя собственный голос.       Чертов Мэтт.       — Что там? Нахрена дверь закрыли?       Огромные глазища Ноа полны паники, а рот по-прежнему забит до упора. Давится от испуга и чуть ли не плачет, боясь выронить скользкий девайс из растраханной дырки. Спазмы в горле возносят Ника почти до небес и тут же швыряют на землю.       — Все в порядке, я… переодеваюсь, — сморозил первое, что на ум пришло, — решил, пока есть время…       — А что с Ноа? Он сможет выступать?       О-о-о, с ним все просто превосходно, жаль, ты не видишь, как он прекрасен с моим членом во рту и жужжащей затычкой в заднице.       Подумав, усмехается Николас, прежде чем позволить Ноа вздохнуть полной грудью.       — Скажи ему что-то, — склоняется и шепчет.       Оба понимают, что надо срочно отвадить звукаря отсюда, но вот насколько убедительно это получится, зависит сейчас только от Ноа, у которого с дрожащих губ стекают слюни, а из бесстыжих глаз катятся слезы.       — Кх… Да-а, Мэтт, я в норме… Просто не распелся…       Синхронный смешок. Ну, теперь-то полный порядок.       Подозрительно долгая пауза. Смотрят друг на друга не моргая, ожидая, что скажет Диркес, но он молчит.       — Пусть пока Erra настраивается, окей? — Говорит более уверенно и громко.       — Мда, окей, — какой-то недоверчивый тон. Максимально неловкая ситуация, но деваться некуда. — Окей, чувак, все сделаем.       На самом деле в последнее время они действительно перестали суперосторожничать и, откровенно говоря, охуели, то срывая, то опаздывая на саундчеки и шастая в ночи друг к другу в номер или на полку в тур-автобусе. Глупо думать, что совсем ничего не заметно.       — Надеюсь, он ушел… — полушепотом говорит Ник, гипнотизируя дверь, пока сильная хватка не впивается ему в ногу.       — Ник… Я… — Корчится больше прежнего. — Оно… Ах… Черт!       — Что? — Тон, не терпящий промедлений.       — Выскальзывает, — скулит и виновато смотрит на грани истерики.       Все его лицо мокрое от слез и пота, а безобразно возбужденный член сочится смазкой. Весь трясется от дикой стимуляции и, кажется, готов кончить без всякого прикосновения; стоит только Нику дать команду.       — Сука, какой же ты жалкий и раздолбанный. Сожмись.       — Прости… — скулит сквозь стон и слезы, краснея еще больше.       Рывком возвращает Ноа в прежнюю позу и едва успевает поймать выпадающую прямо в руку игрушку; той же температуры, что и Ноа. Она вибрирует на ладони, слегка щекочет, оставляя свое тепло и влажный след. Выключает и ставит на спинку дивана рядом, чтобы не забыть потом.       Проникает сразу тремя пальцами, не давая передышки. Принимает без капли дискомфорта, значит, можно смело использовать его в свое удовольствие.       Приставляется к припухшему, пульсирующему отверстию. Водит головкой, дразнит, наблюдая, как задница Ноа виляет и выпрашивает большего. Вжимается плавно и до упора, заполняя его целиком. Внутри горячо и мокро, залетает безупречно.       На ласки и нежности нет ни желания, ни времени. Толчки быстрые, грубые. Трахает его так, словно ненавидит, следуя дикому, животному инстинкту. Шлепки о бедра разносятся по всей гримерке, а пальцы впиваются в кожу до синяков.       Дыхание драное, пересохшие губы шепчут «еще», пока Ник уничтожает Ноа сзади. Уступчивый и безотказный, как всегда. Пьяный взгляд отражается в зеркале, перекликается с блестящей от ламп парой зеленых глаз, в плену которых находится по собственной воле.       — Посмотри на себя, — запускает пальцы в корни волос, сжимает и дергает, — опять распустил сопли. Ни на что не годишься, кроме этого.       Со стороны слышится звук ударных, а значит, можно не сдерживаться. Стоны сплетаются между собой, а стол, в который вгрызается Ноа, ходит ходуном. Плевать.       Полусогнутые ноги дрожат, а от кайфа темнеет в глазах. Хлюпающие, влажные шлепки учащаются, становятся дикими. Руки скользят по чернильным узорам потного тела.       Первым приходит Ник, рычит и запрокидывает голову к потолку, где гребаные звезды бьются на тысячи осколков. Сливает все до последней капли, но остается внутри, прижимаясь грудью к мокрой насквозь футболке. Сердцебиение оглушает, временно отдаляя его от внешнего мира.       — Ни-и-ик, — скулит «брошенный» щенок, сжимаясь от ноющей, сводящей боли.              — Прости, малыш, — запыханно выдыхает, немного удивленный тому, что сопляк еще держится.       Сплевывает в ладонь и огибает твердую плоть в тугое кольцо. Прижимается к спине и вымеряет оптимальный темп, зная, что все будет очень быстро. Сладкие, блядские стоны и бесстыжее наслаждение на невинном личике — лучшая награда.       Стенки Ноа сжимаются вокруг Ника. Он кусает губу и закрывает глаза. Уже близко, уже на грани.       — Я-я-ах, я кончу, — хрипит, прежде чем выгнуться и выстрелить в кулак Ника и не только…       Горячая, вязкая сперма капает на пол, стекая сквозь пальцы. Конечно, никто не подумал о полотенце или салфетках.       Приятное покалывание разливается по телу Ноа, освобождая от долгого напряжения. Ноги подкашиваются. Держится только благодаря поддержке сзади.       Ник осторожно выходит, секунду залипая на то, как медленно стягивается его любимая пульсирующая дырка. Ноа поворачивается, кладет руки на плечи и обнимает за голову, припав своим мокрым лбом к его.       — Пиздец… — задыхается, не смея открыть глаза.       Ник сцеловывает соленые слезы с распаленных щек и негромко, спокойно произносит:       — Ты просто безнадежен, ты знаешь?       — Как и ты… — Усмехается в ответ, пытаясь отдышаться, — что мы им скажем?       — Не знаю, чувак, я говорил, это плохая идея.       — Из них я сделан, — шепчет и улыбается, осмелившись наконец открыть свои невинные блядские глаза.       Засранец, доволен собой до небес. Облизывается, желая получить поцелуй, но у Ника есть кое-что получше. Проводит по губе сначала пальцем, затем всей ладонью, не спеша размазывая его же вкус по лицу и только после целует покорно принявшего все паршивца.       — Ты испачкался, — мягкая улыбка и хитрый огонек во взгляде, — вали в душ, а я пока подумаю, как деликатно объяснить всем твою одержимость моим членом.       — Ну ты и стерва, Николас, — удовлетворенно улыбается, все так же обнимая его за шею. До безобразия влюбленный, пьяный взгляд лишь подтверждает значение вышесказанных слов. Спорить бессмысленно.       — Знаю, — кивает, коротко целуя в губы, — спасибо за комплимент.

***

После концерта

      — Блять, кто-нибудь видел мои кроссовки? — Обращается Мэтт к ребятам, стоя посреди гримерки с озадаченным видом.       — Голубые? — Уточняет Фолио, вспоминая, что видел их совсем недавно.       — Да. Не помню, где их оставил. — Пустая банка Dr.Pepper летит в корзину, а обувь так и не найдена.       — А вон там, под столом, не они?       — О, точно.       Облегченно выдохнув, он забрал пару Найков и не сразу заметил, что что-то не так. Лишь когда начал переобуваться, ощутил, что внутри стелька мокрая, а присмотревшись, обнаружил уже подсохшие белые пятна на обоих кроссовках.       Очень не повезло Нику и Ноа, что сидели прямо напротив и тупо не смогли удержать серьезное выражение лица, когда поняли, что к чему, и взорвались от смеха.       — Это что, мать вашу, за дерьмо?! — красная пелена упала Диркесу на глаза.       Чужая капля окончательно переполнила чашу его терпения…