Good enough.

Чонсу вздыхает и отстраняется от холодных перил балкона. Выкуренная до фильтра третья сигарета летит с шестого этажа вниз, и парень захлопывает пластиковую дверь. Кожанная куртка, подаренная Гаоном на какой-то из прошлых дней рождения и пропахшая насквозь сигаретным дымом, с мирным шуршанием падает в глубину шкафа. Сегодня его день рождения. И никто не пришёл. Конечно, друзья его предупредили, что они заняты, но это не настолько срочные и неотложные дела, которые нельзя было отложить или перенести. Чонсу вот отменял важные встречи и сдвигал даты, если у его компании появлялись общие планы, или кто-то отмечал что-либо и звал его на праздник. Но они не отменили. Сынмин должен был поехать к родителям. Чонсу всё понимает, родители чрезвычайно важны, но это – не срочная поездка, а просто посиделки в гостях, которые можно организовать в любой другой день. Гаон сказал, что взял на эту дату билеты на самолёт, чтоб повидать сестру в Торонто. Но неужели не было другого рейса? На день рождения самого Гаона Чонсу предусмотрительно отложил свой срочный полёт в Ванкувер для подписания контракта. Почему младший не мог сделать того же? Джунхан отговорился болезнью, но, честно признаться, Чонсу знал, что тот не болеет. Знал, что тусуется с остальными. А его не позвали. И, конечно, он всё понимает и совсем не обижается, но как же это всё-таки неприятно. Он делал для них всё. Срывался посреди мероприятий и под покровом ночи, чтоб забрать пьяных из клуба или привезти заболевшим лекарства. Он никогда не шутил неприятные шутки, которые могли кого-нибудь задеть, не лез с прикосновениями, не болтал без конца о своих планах, как делал это Джуен. Он делал для них всё это и даже больше. Но, похоже, не достаточно старался. Но всё было в порядке, Чонсу считал, что не имеет права обижаться, у них важные дела (на самом деле, он прекрасно осознавал, что нет, не важные. Не настолько). Самое обидное, что не придёт Гониль. Он даже не предупредил. Просто не пришёл. А ведь Ким думал, что у них со старшим особая связь. Они не обговаривали это, просто плыли по течению и позволяли всему случаться по собственной воле. Да, они целовались. Да, держались за руки. Да, были ближе, чем кто-либо другой из группы. Но они не были чем-то друг для друга. Точнее, Гониль был для младшего всем. Он даже почти бросил курить, позволяя заместо дыма расцветать легким пионам в своих лёгких. Это больно. Осознавать, что важным тебе людям ты совсем не важен. Лепесток вырывается из горла, и блондин сгибается от боли. Даже спустя полгода он не может привыкнуть к приступам. На ладони лежит тонкий лепесток светло-розового пиона. Знак его любви к Гонилю. Но Гониль не придёт. Никто не придёт. Чонсу остался один. Именинник вздыхает и пытается успокоить дрожащее тело и сбитое дыхание. Больно. Очень больно. И не только от лепестков вокруг сердца. Куртка достаётся из шкафа и падает на плечи. Кожа стукается об кость, и парень замирает. Звук был слишком громким. Ему не хочется смотреть в зеркало и видеть своё неловкое мягкое тело, которое не получается полюбить уже долгие годы. Но пока рядом были его друзья, оно было неважным. Чем-то второстепенным, не достойным внимания. Сейчас сам Чонсу не достоин внимания. Больно. Входная дверь открывается со скрипом. Сердце хозяина квартиры скрипит точно так же. На дворе почти что ночь, но Ким знает, зачем и куда идёт. Его путь пролегает через странные районы, пару кварталов частного сектора и любимый полузаброшенный парк, который облюбовали такие же одинокие и потерянные, как он,– бродячие собаки и коты. Вывеска большого супермаркета видна издалека. Чонсу заходит внутрь и хмурится от яркого белого освещения. Дома лучше. Дома темно. Сегодня его день рождения, верно? Значит, он заслуживает сделать себе подарок. Тот, который давно хотел, но не позволял. Слабости вредны. Сейчас не нужно об этом переживать. Блондин думает, что с почти полными цветами легкими, ему недолго осталось. Месяца два-три, может четыре от силы. Так что какая разница? Он неуверенно подходит к работнику магазина и просит его выбрать любую плюшевую игрушку, упаковать в подарочную бумагу и перевязать кружевным бантиком. Женщина оглядывает его, замечает пустые глаза и уставшую позу и не задаёт вопросов. Вскоре, Чонсу получает свой подарок, расплачивается и робко улыбается неровному свёртку. Лёгкая улыбка играет на его лице, пока она не слышит в соседнем отделе родные голоса. Лицо сразу же пустеет, а глаза наполняются непрошенными слезами. Ким вылетает из магазина и в рекордные сроки добегает до дома, закрываясь в квартире. Не может быть. Как они могли так поступить с ним? "Ты был недостаточно хорош, Су,"– корит сам себя и в отчаянии сбрасывает одежду, меняя красивую на удобную пижаму. Не для кого стараться. Гониль не придёт. Слёзы катятся по щекам, а дрожащие пальцы развязывают аккуратный черный кружевной бантик. Из голубой оберточной бумаги на парня смотрит глазами-бусинками синий слоник. Чонсу всхлипывает. Точно такой же был у него в детстве. На пол из упаковки вылетают крошечные синие васильки. Любимые цветы самого Чонсу. И это добивает только больше. В груди бурлит, горло будто рвет, и на колени в широких синих штанах падает крупный розовый цветок. Больше нет четырёх месяцев. Один. Если повезёт. Ким обреченно смеется и вновь кашляет. На одежду и пол брызгает кровь, чудом не пачкая слоника. Чонсу валится на бок и дрожит, прижимая игрушку к груди, будто пытаясь заменить разорванные цветами внутренности мягким плюшем и синтепоном. Судорожные вздохи и ещё большее количество лепестков и отдельных цельных цветов украшают пол вокруг головы. Ким, едва сохраняя сознанием от боли, находит телефон и набирает единственный контакт в избранном. Гониль. Ему надо попрощаться. Сказать то, что не осмелился бы никогда сказать при жизни. Он даже желать бы не смел. Он недостаточно хорош для него. После трех мучительно долгих гудков старший наконец берёт трубку, и блондин слышит чужой остаточный смех и радостный голос Ода. Слабая улыбка едва проступает на лице. Всё, чего он хочет – это своих друзей рядом. И может быть, оказать в крепких объятьях Гониля. Это всё, чего он когда-либо желал. Он позволяет себе эту смелую мысль, пока слушает голос своей неразделённой любви чуть в отдалении от трубки,– Гу успокаивает младших, а потом это мягкое мурчание раздаётся прямо в ухе, мягкими бинтами перевязывая распадающиеся на части лёгкие. – Да, котячий?– ласково зовёт Гониль, игнорируя крики на фоне. Чонсу не важно, что они забыли о нём, обманули и оставили гнить в одиночестве. Он так рад слышать свой единственный смысл жизни, что, кажется, даже боль отступает, давая ему время попрощаться и насладиться последними минутами рая. – Хён, – хрипло и едва слышно выдыхает Ким, почти отключаясь.– Как дела? Гу мягко смеется, будто над нашкодившим котёнком, и невесомая фланель эфемерной любви окутывает почти бредящего Чонсу. – Всё хорошо, плюшевый. Почему ты мне звонишь?– милый глупый хён. Он не должен страдать от грязных собственнических чувств своего младшего. Ким это исправит. Освободит старшего от себя. – Я люблю тебя, хён,– Чонсу хрипит на последнем издыхании и закаливается. Изо рта тонкой струйкой течёт густая кровь, и звуки размываются. Почти не слышно, как в панике зовёт его Гониль, как его друзья срываются с места, и как звонок завершается. Чонсу может лишь прижимать свой подарок ближе к сердцу, пытаясь избавиться от боли. Его трясёт, так сильно трясёт, что он умудряется свезти кожу на лбу до кровоточащей ранки. Всё больше и больше цветов выходит из лёгких. Краем уплывающего сознания Ким задаётся вопросом, откуда они вообще там взялись, но это становится неважным. Всё, чего он хочет, – это чтоб Гониль обнял его. Поймал и избавил от страданий. Неужели он не заслужил хотя бы умереть спокойно?.. Что-то теплое окутывает всё его тело, и прямо в мозге раздаётся любимый голос, зовущий его. Чонсу бы восстал из мертвых, лишь бы выполнить всё, что тот хочет. Он должен быть хорошим, и тогда Гониль будет любить его в ответ. – Чонсу, Чонсу,– зовёт его Гу и всхлипывает? Ким дёргается, всё ещё сильно кашляя, и берёт его за руку. Пальцы не могут сомкнуться, сил в теле больше не осталось, но старший сам крепко сжимает ладонь, шепча что-то едва разборчивое. Горячие слезы капают на посиневшее лицо, и Чонсу поворачивается на спину. Его мутные, пустые, едва фокусирующиеся глаза находят полный соленой воды взгляд старшего. Синие губы, измазанные в собственной крови, растягиваются в улыбке, и, наконец, кошмар прекращается. Глаза закатываются, тело обмякает, и последнее хриплое дыхание выходит изнутри. Больше не больно. Вдох. Холодный воздух, пахнущий спиртом и марлей, попадает в зашитые лёгкие, и Чонсу с хрипом выныривает из безконечного сна. Глаза, не привыкшие к белым стенам и яркому дневному свету, слезятся, и он непроизвольно всхлипывает, будучи не в силах пошевелиться и вытереть слезы. Неужели он жив?... Значит, это не было миражом? Гониль правда пришёл? Взгляд опускается ниже, на что-то теплое, прижимающее его руку к шуршащим простыням. Знакомые шелковистые волосы щекочут голую, почти белую, кожу, покрытуб синяками от капельниц и разными пластырями. Разве он ударялся или резался? Наверное. Честно говоря, с того вечера он почти ничего не помнит. Только вздрагивает, когда понимает, что кто-то видел его слоника. Его слабость. Особенно, если это был Гониль. Это плохо. Но потом синее пятно попадается на глаза. Гу крепко обнимает игрушку, на которой явно видны следы от слёз. Старший плакал? О... О нём? Фантомный приступ сводит грудь, истыканную иглами и заштопанную нитками, и Чонсу давится кровью, выходящей изо рта. Он не может встать, не может перевернуться, не может ничего. Неужели ему не суждено жить счастливо?.. Но Гониль вновь спасает его. Подскакивает, подтягивает за подмышки в сидячее положение и ставит тазик на колени. Ким откашливается. Стало легче. Он нерешительно и испуганно поглядывает исподлобья на старшего. У того потресканные губы, покрасневшее сухое лицо и ещё более красные от слёз пронзительные карие глаза. Любимые глаза Чонсу. – Чонсу,– выдыхает неверяще Гониль и вытирает кровь с дрожащих губ другого.– Чонсу, ты здесь.. Прозрачные соленые хрусталики катятся из таких чувственных глаз, что это рвет зашитые лёгкие и заштопанное сердце. Чонсу шмыгает носом. Нельзя плакать. Он должен быть хорошим. Гониль притягивает его к себе и раскачивается, пытаясь успокоиться, но лишь больше рыдая. – Хён. Не плачь. Ты можешь идти.– говорит Чонсу, опустив голову. Его пустые серые глаза скользят по поцарапанным пальцам и проступившей на больничной футболке крови. Старший не должен сидеть с ним. У него много дел. Не стоит тратить время на такого жадного и отвратительного влюбленного блондина. Он переживет. – О чём ты говоришь, котёнок?– непонимающе спрашивает Гу и хмурится, кажется, начиная понимать, что творится в голове младшего. Под ладонью появляется что-то липкое, и Гониль в панике одергивает руку. Кровь. Много крови. – Доктор!– кричит Гониль, а Чонсу молча закрывает глаза и откидывает назад. Какая разница, что там дальше произойдет? Он научился не хотеть многого, заставил себя не хотеть Гониля и приучил шугаться, как дикий зверёк, от любой привязанности. Так что уже всё равно, что произойдет. Лучше бы он умер. Ким на замечает, как проваливается в сон, не помнит, как его снова зашивали, и не предполагает, что Гониль на коленях просил прощения перед его бессознательным телом. Ему без разницы. – Чонсу? Чонсу, как ты? Сильно болит?– голос Гониля нежный и уставший. Сколько он нормально не спал? Блондин не замечает ноющей сильной боли, пока его внимание на это не обращают. Больно, но он перетерпит. – Нет,– врёт он, не моргнув и глазом, и продолжает смотреть прямо в стену. – Зачем ты мне врешь, Су-а?– Гу гладит его по голове и легонько улыбается. Не сработает. Чонсу может не мешать. Он может быть хорошим. – Всё нормально, хён. Иди домой, поспи. За мной присмотрят. Голос пустой. Зачем эмоции? Какой в них смысл? Ничего не исправить, не заставить Гониля полюбить его. Пусть уходит. Хуже уже не будет. – Как ты можешь так говорить!– всхлипывает старший.– Я же люблю тебя! Сердце Чонсу пропускает такт, но не начинает биться чаще. Ему все равно. Кажется, он читал что-то про операции при Ханахаки. Если вырезать цветы – навсегда лишишься чувств, и лишь постоянная любовь и тепло могут помочь что-то почувствовать. Чонсу больше не хочет лезть в это болото. С него хватит. Он отворачивается от Гониля лицом к стене и закрывает глаза, представляя, что он мертв. Другой вытирает слёзы и ложится на соседнюю кровать, чтоб дать пространтсво младшему. – Поправляйся, Чонсу. И я заберу тебя к себе домой. Чонсу не хочет домой. Он не хочет мешать ему. Лучше он навсегда останется здесь. Ему все равно без разницы. Он закрывает глаза. Под веками лёгкие невесомые пионы на фоне ночного неба и россыпи фейерверков. Чонсу не хочет домой. Он хочет исчезнуть. Перестать существовать, чтобы никому не мешать. Если бы он умер, всё было бы проще. Всем было бы лучше. – Чонсу,– снова зовёт его Гониль, но он не реагирует. – Я люблю тебя, мой котенок. Даже если ты не любишь меня. Моих чувств хватит на двоих. Чонсу хмыкает. Пусть обманывается. Его невозможно любить. И скоро старший это поймет. Ким не собирается облегчать задачу.