Жизнь

"Никто не отважен настолько, чтобы не испугаться неожиданного". Цезарь. Вокруг раздавались оглушительные звуки выстрелов. Я удивлялся, как ещё хоть что-то слышу, например, стоны раненых, стук своего быстро колотящегося, от страха и тревоги, сердца. Я находился в одном из невысоких и полуразрушенных зданий Брестской крепости. Рядом со мной, находилось ещё несколько советских бойцов. Правда, большинство из них, лежало на земле, не шевелясь и не дыша. Мне не хотелось думать, что остальных и в том числе меня ждёт такая же участь. Другая же часть людей, те кто ещё дышал, вся истекала кровью. У кого-то не хватало конечностей, кто-то оглох, так что, я считал божьим даром, то что был всего лишь подстрелен в ногу. Доступа к врачам, у нас, конечно не было, так что перевязывались сами, чем было и кое как. Мы обречены. Это ясно как божий день. Думаю, что каждый присутствующий здесь это понимает. Мы в окружении. Но, конечно, у каждого из нас, где-то глубоко в душе теплится маленький лучик надежды, что помощь всё-таки придёт, что нам удастся выжить. Не так давно, над нами пролетал советский самолёт. В моей голове тогда была лишь одна мысль: нам помогут. Но эта вера погасла почти так же быстро, как и появилась, когда самолёт начал падать, оставляя за собой лишь черный дым и разрушенные надежды обречённых. Из печальных воспоминаний меня вытащил, невдалеке раздавшийся, душераздирающий крик раненного солдата. Опять в кого-то попали, сухо подумал я. Почему то чувства заклинило только сейчас, спустя уйму времени нахождения в боевых действиях. Чувствовалась сильная нехватка оружия. Поначалу мы пытались откопать склад из завалов, но это казалось бесполезным, поэтому бились, чем было. Я взял своё оружие у павшего соотечественника, ему ведь оно уже не нужно. Находились и такие отчаянные, кто выбегал с ножом или лопатой. Но, конечно, это были их последние шаги, прежде чем они навсегда умолкали. С едой и водой дела обстояли также печально. Перекусить ещё что-то находилось, но воды совсем не было. За водой посылали по несколько солдат, но большинство из них остались лежать там, на берегу, наполняя реку своей кровью. По другую сторону реки были немцы которые им в этом охотно помогали. Патрон, у меня оставалось не так много, что только показывало, всю безысходность нашего положения. Всё, что у нас было - жалкое количество огнестрельного оружия, пара винтовок, пара пистолетов. Ну и ближнее оружие , лопаты и ножи, но что это по сравнению с огнеметами и танками. Да и бойцов у них было много больше. На их фоне, мы были котятами, среди волков. Как бы это ни было прискорбно. Но, все продолжали держать оборону, с той силой с которой могли. До последнего вздоха. Я сам, еле как держался, мысли путались, а руки дрожали, но я продолжал стрелять. Надеюсь матушка, родина, ты нас простишь, за то что, землю святую твою, мы кровью окропили. Пронеслась у меня в голове мимолётная мысль. Страх подстегивал, придавал сил.С улицы послышались призывы немцев сдаться. Они пытались выманить нас, своими обещаниями, что в плену будут хорошие условия, что если мы не сдадимся, нас убьют. А после убеждали, что Минск взят. Я в это не верил, как и в их заверения, что сдаться - это мужество. Я думаю, что это трусость. Мужество - это биться за родину из последних сил, зная, что обрекаешь себя на неминуемую гибель. Находились те, кто выходил, по большей части - мирные жители, семьи солдат, в этот момент я был рад, что уговорил Анюту со мной не ехать. Я бы не пережил, если бы с ней что-то случилось. Солдат, которые добровольно сдавались в плен, я мог понять, но не мог простить. Они глупцы, думал я, кто же родину бросает? Многие не верили, что столицу захватили, но, как всегда, была и та капля в море, что приняла это за чистую монету. Многие, как и я сам, отчаянно надеялись на помощь, но как бы печально не было этого осознавать, её скорее всего не будет. Я оглядел, окружающих меня людей, и живых, и мертвых. Все они были в поту, пыли и крови. Те, у кого билось сердце, вели себя достаточно стойко, лишь те кто был на смертном одре, и то не всякий, давал волю чувствам и эмоциям. Звуки выстрелов, казалось, пропали на мгновение. Да и весь остальной, окружающий меня шум. После послышался какой-то звук, я не сразу понял что это, а потом земля стряслась. Я еле как устоял на ногах и в тоже время меня осыпало осколками стекла оставшегося в окне, возле которого находился. Над головой посыпался кирпич. В ушах слышался звон, а голова никак не могла прийти в порядок, мысли путались. Не успел я опомниться, как почувствовал в голове острую боль, вероятно, упал кирпич, была последняя мысль, до того, как сознание покинуло меня. Пролежал я по-видимому не очень долго. Очнулся от того, что к нам, птицам, которым только подбили крылья, пришли охотники - немцы. Нас попросили, а точнее, нам приказали построиться. Быстро осмотрев и ощупав всех советских солдат на наличие оружия, повели на улицу. Там было несколько фашистов с собаками, которые, как я увидел после, ловили беглецов. Моя голова казалась ватной и при этом нещадно трещала. Я чувствовал, что мои каштановые волосы слиплись от крови. А подняв свои темные, цвета грозовой тучи, глаза, увидел черные столбы дыма, поднимающиеся отовсюду вверх, думаю, что мои очи тогда передали, ту безысходность, которая таилась глубоко в душе. Пока мы ждали, когда соберут всех пленных в одно место, я старался не наступать на правую ногу, которая, к слову, тоже сильно болела. Многие солдаты, из наших, кто был не сильно подбит, помогали тем, кому повезло меньше. Я никому не мог помочь, к сожалению. Как же мне хотелось вдохнуть свежего и родного воздуха, но тут пахло лишь гарью, пылью, кровью, смертью и печалью. В этом не было ни капли родного. Все чувствовали напряжение витающее вокруг. Мы все ощущали сильную разбитость, не только тела, а ещё и духа. Никогда в жизни не чувствовал такого и ни за что не согласился бы пережить это вновь. Мы все боялись смотреть в своё недалёкое будущее, потому что многие, вероятно, увидели бы там свою смерть. Но, как всегда говорил мой отец: надо надеяться на лучшее, но готовиться к худшему. Я привык на него полагаться, надеюсь, что здравие его в порядке, что он всё так же часто улыбается, как и до моего отъезда. От тяжёлых размышлений меня отвлекли выкрики на немецком, один из пленных попытался сбежать. Но не успел он пробежать и десяти шагов, как прозвучал одинокий и оглушительный выстрел. Его тело упало на землю. Хотел бы и я иметь такую решимость, какая дала ему сил побежать и не сдаться. Умер он свободным и на родной земле, а где же моё бренное тело захоронят? Хочется верить, что дома, в селе знакомом, и только тогда, когда мои волосы пойдут сединой. Меня дома любимые ждут, Отец с Анютой. Жёнушка моя, новость важную хотела сообщить при встрече. Жаль, что не скоро теперь её увижу, да и весть узнаю. Сейчас могу лишь, за здравие их помолится мысленно, да Бога за жизнь свою сохранённую поблагодарить. Когда, мы начали идти, я оказался в центре толпы и не особо ориентировался, куда нас ведут. Мне даже было, немного всё равно. Так как сбежать я всё равно не смогу. Хромая на одну ногу и чувствуя почти непосильную усталость, я думал лишь о передвижении своих ног, как бы это ни было странно: один, два, три, четыре... Считал я мысленно свои шаги, но через какое-то время сбивался и начинал заново. Все шли в гробовом молчании, то ли от усталости, то ли от страха, подумалось мне. Путь наш оказался недолог, за что я вновь поблагодарил господа. Нога моя, неописуемо болела, а голова, хотя уже и не кружилась, но всё так же нещадно болела. Я увидел, немецкий лагерь, по крайней мере мне так показалось. Со всеми немецкими пленными, меня завели на поляну окружённую колючей проволокой. А небо тем временем приобрело красивый и мой любимый, оранжевый цвет, такого цвета, были анютины волосы. На моем лице появилась лёгкая улыбка, а в глазах отразился закат. Я аккуратно, вытянув ноги перед собой, сел на землю. Только потом, отогнав воспоминания, осмотрелся. По лагерю ходило много солдат, а лёгкий ветерок принес вкусный запах еды и звуки пения, веселящихся немцев. Они же, считали, что победили нас, захватили Брестскую крепость. С болью в сердце, я понимал, что это и вправду так, но всё же верить в это не хотелось. Стараясь больше не тратить время, на бесполезные размышления, я решил проверить свои раны. Сперва, осмотрел ногу, повязка, которая была наложена ранее пропиталась кровью, что было плохим знаком. Разматывать бинт, я старался, как можно аккуратнее, но всё же тихо прошипел от боли, когда, моя рука случайно коснулась раны. Выглядела она не так уж и плохо, как могла бы. Поэтому, понадеявшись на лучшее, вновь, замотал ногу, припрятаными в кармане штанов, чистыми бинтами. После слегка провел правой рукой по голове, отыскивая ранение. Вся кровь там высохла, что указывало, на мою неимоверную удачу. Её бинтовать я не стал, так как бинта практически не осталось и раз кровь не шла, значит скоро заживёт, если, конечно, меня не убьют раньше, мрачно подумал я. Закончив заниматься кровавыми последствиями битвы, я аккуратно лег на спину, смотря на уже темное и звёздное небо. Некоторые тихо переговаривались, о чем-то чего мое уставшее сознание не улавливало. Кто-то тихо всхлипывал, то ли от осознания своего скотского положения, то ли, что было вероятнее от боли а может даже не физической, а душевной. Мы все потеряли своих друзей, а кто-то и семьи. Мне почему-то не хотелось плакать или злиться на несправедливость этого мира. Я лишь мог, лёжа на влажной от росы траве, смотреть на яркие небесные огни и вновь молиться о всевозможном: здоровье для близких, покое для умерших и свободе для живых. Ночь была по летнему теплой. А когда усталость взяла своё и мои веки начали слипаться, а сознание уходить во тьму, я лишь подумал - как же тихо, даже птицы не поют... Сон мой был очень тревожным, я видел себя идущего по просёлочной дороге в горевших развалинах родной деревни. Возле домо лежат их владельцы, мои соседи и друзья. А почти дойдя до своего дома, я увидел двух немцев наставивших своё оружие, на моих родных. Когда отец, с Анютой замечают меня, в их глазах виден проблеск надежды и страх, но затем, раздается болезненный и оглушительный, для меня, выстрел. Голубое и ясное небо, отражается в моих глазах, как только я разлепляю веки. Голова трещит, не меньше, чем вчера, а всё тело ломит из-за недолгого сна на земле. В конец, придя в себя, я сел. Что только ухудшило ситуацию, потому что перед глазами все поплыло, а земля начала кочаться. Когда окружающие меня предметы и люди остановились на месте, в голове пронеслись события последних нескольких дней. Многие всё ещё спали. Спустя некоторое время, немцы приказали нам построится. К этому времени многие уже проснулись, но встать на ноги удалось не всем, кто-то обессилел из-за сильной кровопотери, а некоторые, те кто не встал, уснули вечным сном. Меня снедала тревога. Но как раз, сильные переживания и страх, подталкивали нас держаться друг друга и помогать. Осматривая их осунувшиеся, уставшие и грязные лица, я почувствовал их желание жить и их надежду на лучшее, на жизнь. Но оглядываясь назад, на тела своих товарищей, подумал, что у нас лишь немногим больше вероятность остаться в живых. И мы, наконец, начали этот долгий, полный мрака, путь. Не быстрым, размеренным шагом, я следовал, за идущими передо мной людьми. Им сейчас тяжелее, чем мне, я это точно знаю. Они потеряли не только друзей, как я, но и свои семьи. Радоваться в такой тяжёлый для всех период, странно, но именно это я чувствовал, зная, что мои родные люди, моя семья, находятся в безопасности. Почему остальные так не поступили, я не знал, мог лишь предполагать, что разлука для них была тяжела и, что никто, не смотря на заявление бежавших поляков, не думал, что начнется война. Но я всё же, готовился к плохому исходу. Ступая по зелёной траве и пытаясь сосредоточиться на своих неровных шагах. Почти всю тяжесть своего тела я переносил на левую ногу, стараясь меньше использовать правую. Шли мы, как мне казалось в сторону Бреста. Все же, видимо мы и вправду были оторваны от своих. Некоторое время спустя, чистый летний воздух сменился на запах огня, отчаяния, крови и смерти. Слышались вопли людей и крики животных. Мы подходили к Бресту, а я до сих пор не мог в это поверить, может это мне снится? Мы пошли по окраине, не заходя в город. Я не сильно знал, Брест, поэтому не понимал, куда же они нас ведут. Наверное, в лагерь для военнопленных, по крайней мере, это было бы логично. Но, как оказалось, немного позже, нас вели к железнодорожным путям. Собрались нас перевозить. Тут было очень шумно, все кто был тут кричали, простые граждане, которых запихивал в вагон, немцы делающие это и даже собаки. Последних, к слову было немного. Когда открыли вагон для нас и я зашёл в него, сразу же постарался занять место у стены, в углу, что казалось сложным из-за большого количества людей и темени царившей внутри. Но мне всё же удалось это сделать. Когда за последними зашедшими людьми заперли двери, отрезав нас от родины, поезд тронулся, начав этот неизвестный и далёкий путь. Вагон покачивался, а люди тихо переговаривались. Из-за долгого голодания, жажды и ранения сил у меня совсем не осталось, а глаза начали закрываться. Но вдруг, меня кто-то тронул за плечо, подняв голову и открыв глаза, разглядел в темноте старика, протягивающего мне землянику, она лежала на тряпочке и её было совсем немного, всего горсть. Но для меня это было словно оазис посреди пустыни. Я неверяще посмотрел ему в темные глаза, а он лишь протянул свои морщинистые ладони ближе. Я любил землянику и эта показалось мне самой сладкой. Тут же вспомнилась Анюта, вместе с которой, в хорошие летние дни, мы ходили собирать эти ягоды. А после, придя домой отсыпали в тарелки, и превращали в кашицу с помощью ложки, потом заливая её свежим молоком. Как же было хорошо. Я тихо поблагодарил его, а он лишь улыбнулся и присел рядом, закрыв глаза и стараясь уснуть. Я же, вновь, вознёс молитву Богу, за милость его, и попросил сильного здравия для этого старика. Вокруг были, вовсе не знакомые мне люди, а воздуха совсем не хватало, он проходил через десятки легких, но на душе стало так тепло, от того, что я не один. А глаза мои, все же, вновь закрылись и я провалился в глубокий сон. На этот раз, без сновидений. Краем сознания, я уловил, что поезд остановился, кто-то начал тревожно переговариваться. Снаружи послышался собачий лай и разговоры на незнакомом мне, немецком языке. А также громкие выкрики, простых людей, женщин и детей, как показалось моему помутненому сном сознанию. Так же раздался громкий скрежет открывающихся вагонов, а что было дальше, я не знал, потому что вновь погрузился в сон. Не знаю, сколько мы по итогу находились в поезде, мне, казалось, что вечность. Очнулся я в тишине и неясной для себя тревожности, а через пару минут, понял, с чем она была связана. А до тех пор, я повторял у себя в голове, словно молитву - Всё будет хорошо, всё будет хорошо... Но поезд всё же затормозил и остановился.