А кто такие класотки?

      Взмах рукой. Взмах второй. Из пальцев струится пустотная магия. Она мелкими частицами, словно пылью разлетается, распыляется по воздуху.       Проваливается пол. Рассыпается, крошится под ногами. Тело отправляется в свободное падение. Но это не страшно. Во второй раз, так точно, не страшно. И больно не будет. Я всё выдержу. Годы назад, ведь, выдержал.       Я лечу, полностью отдаваясь, ножом режущему, ветру. Щиплет глаза, развивает полы белого халата, треплет волосы... А мне плевать.       Я вернулся.       Приземление выдалось не самым мягким. Издалека, наверное, было похоже, словно атмосферу рассекают два сгорающих метеорита. Метеорита, что только что оставили гигантский кратер на просторном лугу.       Я лишь видел, как взрывная волна понесла пыль на, пару километров вперёд, так точно. А уже спустя минут пять услышал отдалённые звуки взволнованной толпы.       Взявшись с Лололошкой за руки и помогая друг другу встать мы выкарабкались из созданной нами ямы. И увидели...       Беренгарий, от всей души улыбающийся вновь прибывшим. Гимлин с, уже взрослыми, детьми стоят рядом. Развоплощённая Брунгильда. Растрёпанный, запыхавшийся Альфред в немом шоке. Гордая, но по-доброму ухмыляющаяся Садыка. В сторонке Кардинал. Сзади Валин. Я почти уверен, практически всё поселение. А по центру она.       И отнюдь не та она! Не первая мать, а она!       Я лишь боковым зрением увидел, как Лололошка, со слезами на глазах, бросился в толпу знакомых лиц. И, ведь, кажется, на моих они тоже выступили. А я стоял в ступоре, с приоткрытым ртом и тяжёлой одышкой.       На её руках, в объятьях, был ребёнок. Маленькая, прекрасная девочка, облачённая в тёмно-зелёные одежды. У неё шелковистые, короткие, белые волосы. Короче, чем у мамы, но тоже заострённые, эльфийские ушки. На контрасте с волосами, тёмно карие, рыжеватые глаза. И на последок от меня досталась светлая, идеально ей подходящая, кожа.       От каждой миллисекунды захватывало дыхание. Она подошла ближе. Шаг, второй... Как и я не обращала внимание на всеобщую суету. Вышла из толпы, смотрела мне в глаза... Мы были на расстоянии метров семи. Аккуратно поставила дочь на землю и, с невероятной нежностью и вся в слезах, дрожащим голосом, промолвила:       — Смотри, милая. Это наш папа.       — Папа?.. — Вслух повторила девочка. Её глазки-бусинки засияли в предвкушении, она тоже сделала пару шагов на встречу.       — Ну здравствуйте, красотки. — С трепетом и чувственностью поздоровался и я.       Присел на корточки, так чтобы наши с дочерью глаза были на одном уровне. Потом, по-ребячески, с юмором, но и такой максимальной, что-ли, аккуратностью спросил:       — Ну и? Как же зовут юную леди?       — Т/и, — Ответила её мать.       Я посмотрел ей в глаза снизу вверх, сидя на одном колене. Поднялся. Подхватил нашу дочь под мышки, та на радостях завизжала, и, неся её на руках, подошёл к Сайриссе. Прижался свободной ладонью к родной щеке, провёл подушечкой большого пальца.       — Ей уже четыре года... — Внезапно сказала она.       — Так вы перешли на старую систему летоисчисления?.. — Заметил я не отрывая взгляда от её бледно зелёных глаз.       Мы простояли так ещё несколько секунд. Казалось, время замерло. А может оно так и есть? Я не слышу больше ничего, ничего, кроме неё не вижу... Мы замерли, не желая отрываться друг от друга. Мы не оторвёмся друг от друга. Но тут, внезапно, меня окликнул знакомый голос:       — Джон! Джон, ты там где?! — Приближался он, с каждым глухим звуком топота. Мне сразу стало понятно, что это Ло — а кто же ещё? Не успел я на него обернуться, как парень уже стоял перед нами. И только в этот момент он решил поинтересоваться: — Ой, эмм... Простите, я не мешаю?       — Нет. — Без лишних слов ответила Сайрисса. Что-то в духе: да, но уже не важно.       Естественно, нашего добряка это смутило, поэтому он поспешил закончить мысль: — А... Ну, в общем, мы просто в город уже собрались идти. Если вы готовы то...       — Пойдём уже, — Не выдержал этих неловких прелюдий я и, взяв Сайриссу за руку, не спеша побрёл к остальным.

***

      Идти оказалось буквально минут 15-20, и то медленным шагом. Не удивительно. Было бы странно, если бы все наши знакомые разом оказались в милях от единственного населённого пункта. А город оказался довольно большим. Ну как город — поселение. Но по сравнению с тем, что они имели, это правда очень много. Вместо палаток у всех свои дома, вместо общего огорода, практически у каждого теперь свой. Мало того, что он разросся по площади, появилась классическая структура средневекового города: В центре рыночная площадь, ратуша, дальше обычные, жилые дома, ближе к краю дома всё меньше, и всё это отделено от внешнего мира высокими оборонительными стенами.       Лололошка пошёл всей компанией в чей-то из домов, так сказать, отмечать прибытие. Кто-то из поселенцев собрался в свои небольшие компании по 2-3 человека... Кто-то вообще сам домой пошёл.       А вот мы собрались семьёй.       Кажется, Сайрисса себе не изменяет: Домик на окраине, по стилю и материалам сильно напоминающий её прошлую хижину в лесу. Уютный, тёплый, много зелени, так, что свежестью всё время пахнет. На половину кирпичные, на половину деревянные стены. Маленькие окошки, в которых, честно говоря и смысла особого нет, а свет дают крохотные, металлические подвесные фонарики, развешенные везде, где место не занято. В общем приятно. Атмосферно.       Мы переступили порог хижины. Т/и, как только вошла, сразу же понеслась к себе на верх, на второй этаж. Мы же пока остались внизу.       — Я заварю нам чай, — Сказала Сайрисса, усаживая меня за стол, а сама подойдя к небольшому котелку, стоящему на печи.       Хах, неужели я соскучился по средневековому мироустройству? Хотя... Наверное, я скорее соскучился по воспоминаниям. Когда мне в последний раз делал чай близкий человек?..       — Папа! — Внезапно ворвалась в зал Т/и, — Папа, пойдём я тебе игрушки свои покажу!       Я медленно встал из-за стола и направился к дочке, — Ну, пойдём покажешь.       Поднявшись на верх я увидел две двери. В одну из них стрелой влетела беловолосая, вторая, видимо, спальня Сайриссы. Войдя, глазам представили, как и весь остальной дом, небольшую, но уютную детскую комнатку. Маленькая кроватка, шкафчик с аккуратно сложенными вещами, крохотный столик, куклы, рисунки... Кажется я и впрямь впервые в детской комнате, со времён как сам был ребёнком.       А девочка плашмя плюхнулась на кровать, перекинулась через неё на другой край и достала оттуда пару каких-то своих самодельных игрушек:       — Смотли, это Ляля! — Запищала, выводя меня из транса.       Она протянула мне старенькую, тканевую куклу-мотанку в зелёном, как у самой девочки, платьице и длинными, чёрными волосами. Глазки-пуговки; ножки, ручки — ровные как брёвна. Примитивно, но...       Ребёнок улыбается во весь свой не полный рот молочных зубов. Глазки сияют, бровки вздымаются кверху. Как же легко ей радоваться всякой ерунде. Какой же ерунде я могу радоваться и не радоваться.       — Это её имя? — Спросил я, кокетливо выгибая бровь.       — Угу. Это мама сделала.       А, теперь понятно.       — Вот у нас мама рукодельница...       Я присел возле кровати в позу лотоса. Облокотившись о стену опять поинтересовался:       — А ещё покажешь?       И так прошло какое-то время. Не знаю, сколько на самом деле, но достаточно, чтобы мы оба устали. Уже и в куклы поиграли, и лук она мне свой показала...       В какой-то момент Т/и затихла. Я напрягся, посмотрел чем занимается и...       Она уснула. Просто вот так уснула, прям на полу, пока рисовала что-то кистью на неаккуратном листе дешёвого пергамента.       — Кажется, чай отменяется, да? — С улыбкой спросила, опирающаяся на дверной косяк, Сайрисса.       — Похоже на то, — Так же на веселе ответил я.       Уложа дочку на кровать мы спустились вниз. Сели за стол и, кажется оба, с облегчением вздохнули.       — Ты чего так долго с чаем? — Было сказано немного с возмущением.       — Чтоб вам не мешать, — Посмеявшись ответила красавица. Она поставила на стол две глиняные кружки и налила туда заваренные листья иван чая. Пахло на весь дом. Наконец села напротив, — Ты сам подумай, когда такое ещё будет? Она играет с тобой в первый и последний раз. Скажи... Ты же пришёл потому, что уходишь насовсем?       И я, немного помяв край халата в руках, на выдохе ответил: — Да... В свою реальность. И не уверен возможно ли вообще будет вернуться назад.       Она печально кивнула.       — Надо проводить время вместе, пока можем.       Мы оба встали из-за стола. Мои руки потянулись к её талии, одна из них вновь легла на смуглую щёку. По ней покатилась слеза, огибая нежную улыбку.       Любимая вцепилась в меня резкими объятьями, едва ли не сбивая с ног.       — Я думала, что больше никогда тебя не увижу, — Прошептал дрожащий голос.       Чувствовал, как к глазам и носу приливает кровь. Как взор размывает слезами и я уже ничего не вижу, только чувствую её руки, цепляющиеся за мою рубашку.       Плечи задрожали — я нервно выдохнул. Из-за чего мы плачем? Скучаем. А из-за чего дрожим? Отчаялись. Из-за того, что это последний раз.       Переместились на диван в другом конце комнаты. Ничего такого — мы просто обнимали друг друга. Просто сидели в попытках успокоиться. Я гладил её по голове. Она уложила свои пряди на моё плечо. Тишина, вся хижина молчит. Кажется, опять время замерло. Да что ж такое...       Мы поцеловались. Потянулись к устам друг друга, едва ли коснулись. Грелись в объятьях, наслаждаясь нашим общим томным дыханием.       Мы любим тихо. Любим тихо, любим когда тихо... Такой вещи как "любовь", такой необузданной, неподвластной научному объяснению, не нужно́ разглашение. Не нужно́ привлечение особого внимания, не нужны зрители... Нам не нужны ни искра́, ни буря, ни безумие. После стольких лет бесконечных метаний, страданий и нескончаемых проблем нам просто хочется... Побыть рядом. В спокойствии. В семейном тепле.       И слёзы больше не льются. И сердца замерли. И в какой момент я начал любить подобное?.. Хочется ещё. Подобным невозможно насытиться.       Кажется, это называется "счастье".

***

      Ужинали, если это так можно назвать, в условиях вечной ночи, мы тоже вместе. Все за одним столом. Т/и сидела у меня на коленях, мама напротив. Мама... Как же это звучит.       Мы смеялись, разговаривали. Дочка весь вечер рассказывала мне как проходят её дни, Сайрисса — как они в принципе здесь живут. Про то, что развоплотили всех заражённых, про то, как строили город...Я хвастался, чем занимался все эти годы, а они слушали. А я с радостью слушал их.       Уложили Т/и спать. Сами легли. Нам этой ночью не будет интересен никто, кроме нас самих. Моя любимая заснула у меня на плече. Я уткнулся носом ей в пробор меж белоснежных локонов. Ночью, в этом мире, город отключает любые источники освещения, в отличие от дневного времени, когда по максимуму горит каждый фонарь. Темно, как в лесу. В тусклом свете звёзд я видел, как подрагивают её заалевшие уши. Хотелось потрогать — нельзя — разбужу. Не хочешь нарушать спокойствие родного человека, когда сам его так жаждешь.       Я будто сквозь толщу воды услышал звук открывающейся двери. Даже не успел как-либо среагировать, как Сайрисса подскочила, выбралась из моих объятий и села, уставившись в дверной проем. Тогда я повторил за ней.       В приоткрытом проходе стояла Т/и. Волосы были взлохмачены, одежда помята. Она держалась одной рукой за дверную ручку, другой за край ночной рубашки. В общем, вид был растрёпанный.       — Папа... — Полу шепотом промямлила она, — Хочу спать с папой.       Я посмотрел на Сайриссу. Она тоже приглашающе, скорее даже вопросительно посмотрела на меня. Кажется, мы оба не против.       Я, подзывая, протянул обе руки вперёд, — Иди ко мне.       Так и прошла оставшаяся ночь.       Дочь лежала посрединке. Мама слева от неё. Папа справа. Я обнимал это крохотное, томно сопящее тельце, я убирал с лица её невзначай выбившиеся пряди волос. И пусть бога не существует, но сейчас хочется крикнуть "Господи!..". Я впервые держу на руках что-то настолько родное. Это не идёт ни в какое сравнение ни с Сайриссой, ни с Сашей, ни даже с собственной матерью. Это мой ребенок. Моя дочка. Моя и её кровь. Наша кровь. Это невообразимое, несравнимое ощущение.       Гладил её волосы, пока не уснёт. Мама тоже обнимала за плечи с другой стороны. Время шло к полночи, мы не спали. Наши пальцы соединились в замок, скрестились, связались воедино и легли где-то ниже, между нами. В голове метель. В животе белый шум. В конечностях воздушная тревога. Перед глазами дно океана. Кажется, я наконец-то заснул.

***

      Утро, если это можно так назвать. Я не понимаю как всё так случилось. Я не понимаю что делать сейчас и что будет дальше. Я не хочу их оставлять! Мне больно, это просто больно! Это подобно чьей-то смерти, ощущения такие же — понимание, что больше никогда не увижу.       Мы прямо сейчас стоим перед путеводным скинтом, Лололошка прощается, плачет, ему тоже грустно... А я просто не могу найти подходящей реакции. Просто мерзко.       — Ты не вернёшься?.. — Ещё раз спросила она на ушко, так, чтобы дочка не услышала.       — Нет... — Потом большая пауза, — Лучше не делай себе ещё больнее этим вопросом.       — И всё равно я бы спросила.       Взгляд был устремлён на всё и не на что одновременно. Я смотрел на всё, а видел пустоту. Я слышал всё, а понимал только отголоски. Я что-то делал, отвечал на какие-то вопросы старых знакомых... Я уже и не помню что вообще происходило эти полчаса.       Сознание просветлело только когда мы все втроём обнялись на прощание. Ни одна из "смертей" не давалась мне с такой тяжестью. А всё от понимания, что я сам это делаю. Наши руки медленно расцепились. На этом всё.       — Ну... Прощайте, красотки! — На последок выдавив на лице привычную улыбку, я повернулся, чтобы уже уходить, как вдруг за спиной услышал:       — Папа... — И, обернувшись, — А кто такие класотки?       Не выдержал. Мои глаза наполнились слезами. Они стекали вниз по щекам, капали с подбородка...       Я улыбался. Смеялся, как идиот!       — Это вы. Ты и твоя мама.       И на этот раз я не думая бросился к скинту. Без сожалений. Прикоснулся и уже почти телепортировался, как вдруг:       — Господи, Джон!       Она пошла за мной. Мы прикоснулись одновременно, синхронно. Т/и тоже была здесь. Мы все пропали в пустоте. Мы все вместе.       Смеялись. Просто смеялись и рыдали от такого простого, человеческого счастья. Скоро эти секунды в пустоте закончатся. Скоро мы уже не будем одни.       Но мы будем вместе.       Это самое главное!..