Иллюзия

      Правда люди говорят: «Москва слезам не верит». Столица слишком сурова для тех, кто желает тихой и спокойной жизни. Василиса Комарова знала это слишком хорошо, потому что работала с утра до ночи медсестрой в местной больнице за сущие копейки, которых еле хватало. Она со смешком слушала рассказы подруг из других городов, которые мечтательно говорили, как ей повезло родиться здесь и что не всё потеряно. На самом деле город мало чем отличался от остальных, разве что зданий всяких было в достатке.       Василиса закончила записи амбулаторной карты ближе к девяти. Усталость растеклась по всему телу, стуча в висках. Она устала от этой рутины, поруки, что повторялось вновь и вновь. Хотелось чего-то нового, чего-то яркого, а не эту гнетущую серость, от которой уже воротило по самое не могу. Но другого выхода не было, да и сомневалась она, что когда-нибудь будет такая возможность.       В детстве она мечтала быть актрисой, выступать в театре, а может, даже в большом кино, но её мечты разбились о жестокую реальность, когда вместо театрального родители заставляли поступать на медицинский. Она так и не смогла добиться своего, сдалась. Комарова сама не знала почему; то ли из-за давления родителей, то ли из-за подростковых комплексов насчёт внешности, то ли из-за всего сразу.       Василиса старалась не думать о неудаче, зная какую боль она ей приносила. Поэтому и в этот раз отряхнула мысль, выдохнула грузно, прошептав под нос: «сама виновата, что не отстояла свои права». Но разве смогла бы? Хрупкая девчушка, которой в голову вбили, что она мелкая и жизнь не повидавшая, не может здраво рассудить что к чему. С одной стороны родители были правы, была какая-то стабильность в её жизни, но с другой — всю жизнь ухаживать за людьми не особо хочется. Девушка вообще не знала, как правильно разговаривать с ними, выстраивать контакт. Ей всё время казалось, что её недолюбливают. Все. Комарова ловила на себе угрюмые взгляды коллег, слушала ворчливых пациентов, что порядком надоедало.       Со вздохом медсестра поднялась с рабочего стола. Все конечности онемели настолько, что она буквально не чувствовала ног и не была уверена даже в том, что сможет самостоятельно дойти до дома. Всё это случилось из-за чёртовых амбулаторных карт, которые по-хорошему должны были заполнять врачи, однако как известно, у них есть свои заботы. А у медперсонала, что стоит чуть ниже по положению, нет? Видимо, так и думал врач, когда давал Василисе стопку бумаг, которые нужно заполнить в течение дня.       Комарова, стиснув зубы, соглашалась на всё, лишь бы не вылететь отсюда. Но ей так хотелось высказать своё недовольство всем происходящем в стенах больницы, что иногда прямо на рабочем месте писала о своих переживаниях в обычную двенадцатистраничную тетрадь, ставшую ей чем-то вроде личного дневника. Всегда на листке были капли слёз, потому что она плакала каждый раз, стоило ей вспомнить в каком она сейчас положении. В четырёх стенах душного кабинета, а не на просторной сцене. На неё не светят софиты, она не наденет красивые наряды, не получит ни аплодисментов, ни цветов.       Всё слишком плачевно. Жалеть было уже поздно.       Василиса вышла из больницы совершенно уставшей, с неумолимым желанием наконец завалиться в постель, чтобы хоть чуть-чуть отдохнуть. Мысль о том, что ей придётся ждать троллейбус удручала ещё сильнее, не хотелось ей стоять, казалось, ноги просто не выдержат этой нагрузки, но придётся. Девушка поплелась в сторону остановки. Хорошо, что на дворе стояло лето, было светлее, чем зимой и не так холодно. Комарова не любила зиму за это, да ещё в темень тащиться на работу совсем не радужная перспектива.       На удивление девушки, в этот раз троллейбус прибыл достаточно быстро, хотя людей как обычно было слишком много. Но ничего не поделаешь, все ведь домой хотят. Василиса еле протиснулась сквозь толпу, сразу же побежала к задним рядам, чтобы у неё хоть какое-то свободное пространство было. На душе стало спокойно, наконец она могла расслабиться. Девушка завалилась в одну сторону, оперевшись об окно. Транспорт проезжал по всему городу, водитель объявлял одну остановку за другой, люди заходили и выходили. Комарова не обращала на них внимания до тех пор, пока в салон не забежал молодой человек, ненамного старше неё самой, а вслед за ним ещё пять мужчин. На них была специфическая одежда, отличающаяся от той, которую Василиса видела. И вдруг её осенило: то были цыгане, самые настоящие, но явно не простые, они выглядели как… бандиты. Кожаные куртки, цепи, небрежный вид и бешеный взгляд. Таких сейчас было много, буквально на каждом углу.       Высокий тощий парень, заметив их, шустро юркнул к задним рядам — прямо к ней, сел поодаль. Те пятеро расположились прямо у дверей. Она, возможно, даже не обратила бы на них внимания, если бы всё не было настолько странно. Сложилось ощущение, что эти люди не должны были здесь находиться, словно этот парень в очках запрыгнул в первый попавшийся троллейбус, в попытках слиться с толпой. Мужчины то и дело оборачивались назад, переводя взгляд то на неё, то на него. Они улыбались, но это не было похоже на улыбку, то был поистине животный оскал, от которого кровь стыла в жилах. Сердце Василисы забилось в бешеном темпе, в горле встал вязкий ком страха. Такого девушка никогда прежде не испытывала, видела всякое, но это было страшнее всего, что она пережила за свои двадцать два. Здравый смысл твердил не вмешиваться, ведь такая самодеятельность была опасна для жизни, но с другой стороны этого парнишку могли убить сразу после того, как он выйдет наружу, и получается, что она могла видеть человека в последний раз. Она нервно сглотнула, холодный пот побежал по спине. Комарова боковым зрением взглянула на человека, сидевшего рядом, пытаясь понять насколько сильно тот был напуган.       Но его лицо не выражало ярких эмоций, лишь плотно сжатая челюсть выдавала напряжение. Их глаза встретились. Карие глаза прошлись по девичьему лицу, и губы его приподнялись в лёгкой улыбке, видимо, незнакомца позабавила реакция девушки на сложившую ситуацию. Хотя Василиса искренне недоумевала, как он мог сохранять спокойствие, когда она (совсем не связанный с ними человек) изводила себя. Она не могла отделаться от мысли, что, возможно, видит его в последний раз. А потом его может не стать, он может умереть. Эти бандиты могли его убить, стоило ему выйти из транспорта.       Убить. Убить. Убить. Умереть. Умереть. Он может умереть.       Одни и те же слова крутились у неё в голове, не давая покоя. Спасением стал голос водителя, объявившего её остановку. Василиса не выдержала и словно ошпаренная вскочила с места. Бросила короткий взгляд на незнакомца, сидевшего так же спокойно, и, взяв его за руку, поволокла за собой. Никто этого не ожидал: ни сама девушка, ни юноша, ни тем более цыгане, которые пустились в погоню лишь через несколько секунд — после того, как осознали, что произошло.       Комарова знала родной район как свои пять пальцев, самым безопасным местом был парк. Там многолюдно, более того, они могли запутать преследователей, а сами выйти с другой стороны. От быстрого бега дыхание стало прерывистым, над ухом дышал совершенно незнакомый ей человек, которого Василиса решила спасти, рискуя всем. Она бежала, бежала и бежала до тех пор, пока юноша позади неё не вскрикнул: «тормози!»       Это стало своеобразной отрезвляющей оплеухой, которая привела её в чувство. Девушка остановилась в нескольких сантиметрах от запасного входа, прямо под горящим фонарём. Наконец у них обоих появилась возможность нормально отдышаться. Несколько глубоких вдохов через нос помогли девушке успокоиться, в горле всё ещё стоял ком. Она только отпустила руку парня, посмотрела на него виновато, проговорив:       — П-простите, — прикрыла глаза, тяжело вздохнув. Девушка просто слишком стеснялась смотреть на него после всего случившего. — Я просто… испугалась, — то, что главным объектом её переживаний был он, девушка тактично умолчала, однако казалось, что он без слов всё понял.       Комарова сгорала со стыда, ей хотелось провалиться сквозь землю прямо здесь. Казалось, что сейчас она разрыдается, не в силах совладать с эмоциями. Столько всего навалилась за один день, а она ещё успела опозориться перед человеком. Настолько глупой Василиса чувствовала себя впервые. Но вместо осуждения спасённый ею юноша принялся её успокаивать.       — Ну-ну, девушка. Ничего плохого ведь не случилось, правда?       — Да, — Василиса кивнула, — Но ведь могло, правда?       Незнакомец молчал, но даже так она понимала, что ответ был утвердительным. Сейчас такое время, когда приходилось оглядываться по сторонам несколько раз идя по улице или проверять закрыла ли ты квартиру на два оборота, спрятала ли все ценные вещи в надёжное место. Даже к знакомым нужно было присматриваться, мало ли что. В голову людям не заглянешь, а значит и намерений не знаешь. Но даже так Комарова не смогла пройти мимо, что в очередной раз подчёркивало её безрассудство.       — Меня зовут Лев, — сменил тему вдруг. — Можно узнать имя моей спасительницы?       — Василиса, — слегка смущённо представилась она.       — Красивое всё-таки имя, — усмехнулся, скрестив руки на груди. — Сказочное.       Ей имя своё никогда не нравилось. Говорили, что имя отражало суть человека, с Василисой этот принцип не сработал, по крайней мере сама так считала. Считала, что недостойна данного имени, ведь мудрости девушке ой как не доставало. Так или иначе на душе стало тепло, что она даже улыбнулась впервые за день. И улыбка эта была не из вежливости, как часто бывало при людях, она была настоящей, что саму Василису очень удивило.       — Что ж, Василиса, как известно за всё нужно платить, — заявил уверенно. — Даже за помощь. — Она сначала не поняла, к чему он клонил и собиралась спросить об этом, однако не успела, потому что Лев протянул ей несколько бумажных купюр. Ровно сто долларов наличными. — Возьмите в знак благодарности.       Девушка встала в ступор, сначала даже не поверила. Глаза стали как пять копеек, ошарашенный взгляд бегал с лица юноши к его руке с деньгами. «Зачем?», «откуда?» — вопросы, на которые наверняка не найдётся ответа. Лев следил за тем, как прежде спокойное лицо вмиг переменилось, тело напряглось. Он улыбнулся так же, как и в троллейбусе — слегка приподняв уголки губ, его вновь забавляла ситуация. А вот Комарову — нет. Девушка уже успела тысячу раз пожалеть, что ввязалась во всё это, что спасла его.       — Нет. — Получилось слишком резко, враждебно. Ей уже ничего не хотелось ни слушать, ни делать. Просто вернуться домой и закутаться в тёплое одеяло, забыв это, как чёртов страшный сон. — Денег у незнакомцев не беру, вам нужнее будет.       — Чистые, никаких проблем не будет, — заверил юноша, поняв, почему Комарова так резко отреагировала. — Я их тем цыганам должен был, подумал уж лучше они принесут пользу хорошему человеку, чем этим ублюдкам. А что до меня: заработать успею. Берите, никогда лишними не бывают.       Она молчала, потому что не знала, что ответить. Деньги и правда не бывают лишними, особенно если они зелёные, но чувство чего-то неладного съедало изнутри. В нынешних реалиях совестью руководствоваться — гиблое дело, помрёшь так с голоду на морозе. Иного выхода, кроме как принять не было, интуиция подсказывала, что Лев будет стоять на своём.       Василиса, поколебавшись, всё же взяла эти несчастные сто долларов. Она должна быть рада, но радости почему-то не было. Лев, правда, был очень доволен решением девушки, кивнул, мол, «правильно сделала», а Василисе не по себе. С чего он так расщедрился? Мало кто захотел бы отдавать кровно заработанные деньги другому. Даже если тот спас жизнь.       — Можно было обойтись без этого. Правда, это лишнее, могли бы просто поблагодарить.       — «Спасибо» в карман не положишь, Василиса, — задорно парировал Лев. Он словно играл с ней в какую-то лишь одному ему известную игру. По правилам, которые, казалось, придумал буквально на ходу. Комарова быстро положила деньги в сумку, боясь, что кто-то может увидеть это, будто она не обычная гражданка, а мошенница, проворачивавшая серьёзные махинации. Меньше всего девушке хотелось иметь проблемы с законом. — Да не тряситесь так, расслабьтесь. Всё будет хорошо, вы верите мне?              Василиса активно закивала. Ей правда хотелось верить, и казалось, она уже давно поверила в заверения молодого человека, однако тревога всё ещё отдавалась быстрыми ударами сердца о рёбра, чувство чего-то плохого, что нависнет над ней, как грозовая туча, растекалась по венам. Несмотря на это Комарова верила, а Лев снова был ею доволен, да так что светился от радости.       — До встречи.       — Думаете, встретимся ещё? — на закономерный вопрос Василисы он ответил просто:       — Не знаю, может, в следующий раз мне повезёт спасти вас в ответ.       Василисе стало смешно от того, с какой надеждой он произнёс эти слова. В голове даже промелькнула сумасшедшая мысль — а вдруг всё это хорошо спланированный сценарий, один большой театр? Но мысль тут же улетучилась, слишком сложно такое провернуть, слишком натурально всё выглядело.       — Время покажет.       А после они разошлись в разные стороны. Отдаляясь от нового знакомого, Комарова ощущала крайне неприятное чувство. Щемящее, тревожное. Боялась за Льва всё ещё, хотя он заверил, что больше ему ничего не угрожало, ведь те цыгане не знали его адреса. Потом пошутил, что примчит прямо к ней если понадобиться помощь. Забавный он юноша, щедрый, любящий рисковать. «Лев» всего три буквы в имени. Оно звучит слишком жёстким для подобный натуры. Он скорее «Лёвушка», тот самый сын мамкиной подруги, окончивший МГУ, всегда при параде и лыбу давящий при каждом удобном случае.       Лёва. Лёвушка.       Она его точно никогда не забудет, даже если захочет.

***

      Василиса сама не заметила, как с той встречи прошло две недели, слишком много дел было. Дни сменялись быстро, хотя каждый из них казался Василисе адом, а на белый халат просто смотреть было тошно, но санитарные нормы нарушать нельзя, поэтому она, хоть и нехотя, надевала его.       — Больше похоже на половую тряпку, — тяжело вздохнув, буркнула Комарова себе под нос. Носить халат было ей не то что тяжко, а противно. Он, казалось, сковывал со всех сторон, словно кандалы, и был больше похож на смирительную рубашку для сумасшедшего. Может, она правда сошла с ума? Может, этого всего не было на самом деле? Девушке очень хотелось в это верить, но никак не получалось убедить себя, что-то всегда мешало.       Стоило ей сесть на стул, как в кабинет тут же забежал Андрей Иванович — местный невропатолог и по совместительству виновник её хронической усталости. Именно этот полноватый сорокапятилетний мужчина с убийственным взглядом спихивал всю свою работу на неё, не питая к девушке жалости. Наоборот, он всю эту бумажную волокиту называл хорошим опытом для, как ему казалось, совсем неопытной девчонки. Василиса процедила про себя: «лучше бы не приходил», но тут же натянула на лицо улыбку, чтобы, как говорил сам Андрей Иванович: «не портить настроение с самого утра».       — Здравствуйте, — ради приличия поздоровалась она.       — Здравствуй, Василиса, — он улыбнулся после. — Как твои дела?       Комарова про себя отметила, что мужчина, который до этого дня был хмур и весьма скуп на эмоции, сейчас чуть ли не светился от счастья. Она уговаривала себя не говорить ничего лишнего, чтобы не нарваться на очередной конфликт, лишь улыбалась.       — Всё хорошо, Андрей Иванович, — врала, причём нагло. Сегодня еле встала с постели, боролась с личным внутреннем дьяволом, шептавшим ей о том, что не пойти сегодня на работу, прикинувшись больной — замечательная идея. Но девушка быстро поняла, что так не пойдёт и долго её «грипп» продолжаться не может. Более того, деньги сами себя не заработали бы.       Мужчина, ответив в той же весёлой манере: «хорошо, что хорошо», уселся на другой край стола. И между ними воцарилась тишина, такая, которой никогда не было раньше. Стало как-то не по себе, это было похоже на затишье перед серьёзной бурей, но какой — Василиса не знала, даже предполагать заранее боялась.       — На сегодня есть записи?       — А? — Василиса, только вынырнувшая из мыслей, озадаченно хлопнула глазами, но тут же собралась. — Д-да-да, есть. Малышева звонила, сказала, что нужно назначение на витамины, а ещё мама Дурова, что направление нужно для реабилитации.       — Диагноз?       — У обоих пациентов ДЦП — Андрей Иванович, услышав это, вздохнул.       — Слишком много их стало, слишком, — то ли гневался, то ли грустил. — При союзе их было меньше, если вообще было. Матери потому что за собой лучше ухаживали, а не как сейчас — всё на самотёк пускают.       Комарова чуть ли не поперхнулась воздухом. Как врач, тем более невропатолог, мог говорить о током? Люди с такими недугами в первую очередь к нему и шли за помощью, потому что другие помогать не могли или не хотели. Дети были не виноваты в том, что их мозг работал не так, как у других, не выбирали ведь какими им рождаться. Слова ножом прошлись по сердцу, потому что брат у неё двоюродный таким был. Был, потому что не стало его, спрыгнул с седьмого этажа. Не справился он с насмешками, упрёками. На нём ещё в четыре года крест поставили, мол, не вылечиться от этого, как ни старайся.       От внезапно всплывшего в памяти воспоминания сразу в горле пересохло и чуть ли слёзы не навернулись на глаза. Хотелось встать и дать смачную оплеуху сидевшему напротив «врачу» за такое. Он позволял скидывать всю вину на женщин, будто бы они «бракованного» человека на свет произвели. Василиса видела, как тётя Света мучилась, по больницам его возила, пыталась на массажиста выучиться, чтобы всё на дому делать и, возможно, деньги заработать. Когда Ильи не стало совсем ей худо было. Она даже повеситься хотела, еле отговорили. Брат себя обузой считал, жизни недостойным. В итоге сам себя её лишил. В записке предсмертной написал, что лучше вовсе не жить, чем жить так, проживая каждый день ад на земле. Уж лучше отправиться сразу в ад настоящий.       До сих пор мурашки по коже пробегают, когда вспоминает безжизненное, искалеченное тело Ильи в гробу. Да, хоть и ссадин не было видно, но они виднелись, всё было видно, Василиса всё помнила. Руки-ноги сломаны в нескольких местах, губы синие, глаза закрыты. Он был похож на куклу, навечно застывшую в одной позе. Когда её тёплые губы прикоснулись к его холодному лбу, Комарова познала истинную личину смерти. Про поступок Ильи люди говорят: «сильный поступок слабого человека», но он вовсе не был слаб, тогда что побудило его на это на самом деле? Василиса не могла знать наверняка, могла лишь предполагать. Возможно причиной было слишком тяжёлое бремя, а может, слова врачей окончательно убили надежду, теплившуюся в Илье, омрачённом врождённой болезнью.       — Василиса, что с тобой? — озадаченно спросил Андрей Иванович. — Почему ты плачешь?       — Никогда, — шепнула одними губами. — Слышите, никогда не смейте говорить подобное ни о детях, ни о матерях, потому что вы знать не знаете через что они проходят. Ваша задача — лечить их, давать им надежду на лучшее, а не осуждать, ясно?! Лучше бы научились карты заполнять самостоятельно, а не спихивать всё на меня, прикрываясь заботой. Если думаете, что я стерплю это всё — вы ошибаетесь, потому что человеческое терпение, оно не вечно, Андрей Иванович. И вообще, не трепите языком, а займитесь своим делом наконец!       Комарова потеряла контроль, потому что слова эти — были последней каплей на чаше весов. Девушка впредь не желала работать с тем, кто позволял грубое обращение к своим коллегам, рангом пониже, с человеком, которого квалифицированным врачом, да и просто хорошим нельзя было назвать абсолютно. Василиса с упоением наблюдала, как глаза мужчины становятся, как два больших яблока, а лицо искажается в гримасе ярости. Испортила всё-таки его день, но она ни о чём не жалела. Андрей Иванович не успел ничего ей высказать, его очередную тираду прервала трель стационарного телефона. На том конце провода была Галя, которая тревожным голосом сообщила, что Павел Алексеевич зовёт всех на совещание, вопрос серьёзный.       — Что за вопрос? — тревожным голосом спросила Василиса.       — Точно не знаю, но не к добру это. Слух пошёл, что всех штатных посокращают.       Сердце Василисы упало в пятки.       — Этого нам ещё не хватало.

***

      Воздух буквально был пропитан напряжением. У Комаровой всё внутри от волнения перевернулось с ног на голову, даже подташнивало немного. Люди, находившееся в помещении (абсолютно все в белых халатах и шапках), переглядывались друг с другом, перешёптывались. Василиса сидела, поджав губы и кусая щёку изнутри. Детская привычка, от которой она не избавилась по сей день, приносящая боль, но от чего-то такая успокаивающая. Сердце бешено билось о рёбра и даже надежда на то, что она не попадёт под сокращение, ситуацию лучше не делала.       Да, не любила эту чёртову работу, но это — её единственный выход не умереть в нищете. Мать её покойная, всегда просила об одном — помогать людям, оправдать ожидания, что на плечи девичьи были возложены. Вася это в первую очередь долгом считала перед теми, кого любят — и пусть страдать будет всю оставшуюся жизнь, но никого не подведёт. Видела же, как мать с гордостью сообщала, что дочка в медицинский поступила, что скоро от рака будет лечить, от которого сама скончалась. Комарова была готова на жертвы в память о близких.       Дверь в конференц-зал открылась, и как-то боязливо в неё зашёл Павел Алексеевич. Невысокий мужчина, лет шестидесяти, с сединой, выглядывавшей среди чёрных волос. Он был взволнован, это было видно по лицу. Василису это сразу же насторожило. Поздоровавшись с коллегами, мужчина уселся на самый край длинного стола. А после — тишина.       Главврач лишь посмотрел на подчинённых, вглядываясь в лицо каждого. В его взгляде девушка увидела некую тревогу и жалость. Но к кому? Очевидно тем, кому не посчастливилось попасть под сокращение. Василиса пыталась не подавать виду, но Павел Алексеевич человеком был чутким, всё чувствовал, разбирал любого на молекулы, находя всё самое важное в его сознании. На совсем ещё молодых работников и работниц, он смотрел дольше, жалостливее, будто извинялся заранее за всё то, что собирался сделать.       — Дорогие коллеги, — начал тот. — Буду краток в своих изложениях. Разговор серьёзный, принятое решение — тоже. Я прекрасно знаю, что вы — ответственные люди, любящие свою профессию, — Василиса еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Это точно не было сказано про неё. — И несомненно, вы хороши в своём деле. У многих из Вас есть семьи, которые нужно прокормить в это тяжёлое для нас всех время. — Вновь замолчал. Надолго. Василиса уже вся извелась, кусала щёку до металлического привкуса на языке. Девушка ругнулась про себя, приговаривая, что пора завязывать. — Но на всех, денег, увы, не хватит, поэтому было принято решение о сокращении штатных врачей и медсестёр. Прошу всех присутствующих подписать приказ, — Павел Андреевич протянул им лист.       И мир Василисы рухнул в одночасье. Их было ровно сорок человек. Сорок человек, включая её саму, остались без работы, без денег. В помещении стало слишком тесно, было тяжело дышать, будто весь воздух выбили из лёгких, а слёзы всё подступали, норовя скатиться по щекам, но она сдерживалась.       «Сама виновата» — в укор шептал внутренний голос. «Радуйся, ты ведь хотела уйти с медицины, вот и повод появился. Только шесть лет учёбы пошли коту под хвост. Теперь ты никому не нужна. Молодец, что тут ещё скажешь?»       Василисе хотелось кричать во весь голос, свернуться калачиком и биться об стол от разрывавших её эмоций, но всё ограничивалось лишь стиснутыми зубами и зажатым между пальцев краем халата. Когда очередь дошла до неё, Комарова застыла в настоящем ужасе, увидев перед собой приказ, в котором чёрным по белому было написано: «о сокращении численности сотрудников В связи со снижением финансирования, на основании статьи 81 Трудового кодекса Российской Федерации и в целях обеспечения стабильного функционирования учреждения»       А внизу графа для подписи. Она сразу нашла себя — Комарова Василиса Геннадьевна. Двадцатая в списке — ровно по середине. Может, поэтому её сокращали? Потому что была средненькой сотрудницей? Может, жаловалась слишком много, и высшие силы наказали её за это? Девушка не знала, да и ответы мало что изменили бы.       — Василиса? — словно из-под толщи воды донёсся голос Гали, которая легонько похлопала по плечу. — Всё в порядке?       — Да, всё хорошо, — на автомате, не вдаваясь в смысл сказанного, ответила Комарова. Не до мыслей сейчас, вообще не до чего. Поднесла ручку к бумаге бездумно подписала. Возможно, криво или даже неправильно — плевать, теперь ей было всё равно даже на свою жизнь.       Получив все подписи, Павел Андреевич снова начал вещать:       — Некоторые штатные медсёстры будут перенаправлены по другим учреждениям: другим больницам и, возможно, школам. Распределение будет известно завтра, выходное пособие будет выплачено в эту субботу. Собрание окончено, можете идти.       Вот он — единственный шанс на спасение. Василису могли перенаправить в другую больницу или школу, но только могли. Ещё двадцать четыре медсестры надеялись на лучший исход, поэтому тут можно было полагаться лишь на удачу, которой в её жизни было мало.       «Нужно верить. Нужно-о верить…» — процитировала Василиса мать.

***

      Никогда прежде Василиса не спешила на работу, как сейчас. Буквально впрыгнув в троллейбус, она с нетерпением ждала, когда войдёт в больницу за списком. Впопыхах Комарова начала подниматься на третий этаж, перепрыгивая ступени.       Опять тот же конференц-зал, снова люди в белых халатах, только теперь их гораздо меньше. Все они были ей товарищами. С одними девушка дружила, с другими — ссорилась, но никогда она не желала им зла и сейчас хотела, чтобы как можно больше медсестёр получили другое место работы, однако о себе тоже не стоило забывать.       — Проходите, — Павел Андреевич уже сидел на своём месте. Тон его был дружелюбный, Василиса не сдержалась и улыбнулась уже бывшему начальнику. Усевшись на стул, она услышала над ухом вкрадчивый голос Анны, который прошептал:       — Волнуешься? — Комарова не смогла произнести ни слова, они будто застряли в горле, образовав ком страха. Поэтому ограничилась лишь кивком. — Я тоже, — усмехнувшись, ответила Гудкова. — Ну, удачи тебе Комарова. Ты хорошая, а хорошие люди не должны пропадать.       — Тебе тоже, Ань. У тебя ведь ребёнок, не должна ты бедствовать, — пожелания были, как никогда искренними. Жалела она мать-одиночку, да ещё и вдову, лишившуюся мужа год назад. Зарплаты медсестры еле хватало на жизнь, а если останется без работы — совсем плохо будет и для неё, и для Лёши маленького, о котором всё время слышала из её уст. То, какой он умница, что уже ходить и говорить научился.       Василисе тоже пора было бы задуматься о детях, но не хотелось их совсем. На чужих детей смотрела с умилением, всегда вызывалась помочь матерям, однако о собственных думать не смела. Казалось, слишком рано пока замуж выходить, ей бы сначала с собой в своих желаниях разобраться, а не строить из себя мученицу. Да ещё и страх брал, что после родов у неё мог развиться рак, потому что у матери был рак по женской части, поэтому бездумно рисковать здоровьем не было никакого желания.       Ладно детки, но нужно будет достойного мужчину себе найти. Мужчину, а не мальчика, который при первой же возникшей проблеме уйдёт, стряхнув с себя всю ответственность. Таких нужно искать, не искать, а рыть.       — Итак, дорогие медсёстры, — обратился главврач. Всё внимание мигом переключилось на него. — С вашего позволения я зачитаю фамилии тех, кто отправится в другие больницы, а кто — в школы, лечить наших деток. Ласточкина, Гаврилина, — городская клиническая больница № 63. Коноплёва, Чернова, — Городская клиническая больница № 1 имени Пирогова. Гусарова, Гончарова, Кузнецова — Городская клиническая больница № 31. Юсупова, Газманова — Школа № 6, Комарова — школа № 119, Гудкова — школа № 5, — Павел Андреевич грустно выдохнул. — На этом, к сожалению, всё.       Услышав это, Василиса чуть ли не вскрикнула от радости. Это было недалеко от её дома, ещё и за Аню было спокойно на душе. Всё сложилось, как нельзя лучше, удача сегодня явно была на её стороне. Гудкова посмотрела на неё светящимися глазами. У них получилось, у них у обеих всё получилось.

***

      Комарова не спеша прошла на улицу Фрезера, пока она не увидела большое четырёхэтажное здание, в ярко-розовом цвете. Вот она — та самая школа, в которой ей придётся работать. И снова с детьми. Правда, Василису этот факт не пугал, с детьми, как ей самой казалось, умела находить контакт. Да и работа проще — просто прописывать таблеточки от головной боли и прививки делать. Документы она уже давно сдала, с директором поговорила. Она собиралась войти во двор школы, как вдруг увидела знакомую фигуру вдалеке.       Это был тот, кого она никак не ожидала увидеть здесь. Лёва, тот самый, которого она две недели назад спасла от толпы цыган. Но это было не всё: он был в тени и вёл беседу с мальчиком лет четырнадцати — не больше. Всё было хорошо, пока подросток не протянул ему что-то, очень похожее на деньги. Её тело сковал страх, в голову полезли страшные мысли. Тогда Комарова и подумать не могла, что, возможно, спасает не обычного работягу, а рэкетира, такого же бандита, как и те, кто их преследовал, а сказанные им слова «заработать ещё успею» заиграли новыми красками. На смену страху пришёл гнев, заставивший Комарову развернуться и пойти прямо в их сторону. По пути девушка обдумывала слова, которые скажет в лицо, все обвинения, но на деле из уст вылетело лишь:       — Вот так Вы, значит, зарабатываете чистые деньги, Лев? На школьниках?       Молодой человек, услышав её голос выпрямился и тут же обернулся, совершенно обескураженный тем, что увидел перед собой. Выпучил глаза на неё сквозь толстые линзы очков, ошарашенно хлопая ресницами. Подросток был удивлён не меньше, замялся, начал озираться по сторонам.       — Вот так встреча… — на одном дыхании выпалил Лев, а после стал оправдываться. — Это не то, что вы подумали, правда.       — М-м-м… А что это тогда, позвольте спросить? Сделка?       — Это сложно объяснить, но поверьте мне, это не рэкет.       — Поверить… — процедила сквозь зубы. — Я верю только тому, что вижу, а не тому, что слышу. И, да, вам ли говорить о доверии после такого. Я обязательно доложу об этом администрации школы, а он, — кивнула в сторону школьника. — Идёт со мной.       — Думаете они вам поверят? — усмехнулся Лев. Видимо, набрался уверенности. — Девушке, которая даже переступить порог школы не имеет права?       — Школьной медсестре они, будьте уверены, поверят. А вот Вам, незнакомцу, который не имеет права входить в школу и уж тем более заявлять о чём-то — нет.       Он удивился ещё сильнее. Лев явно не знал, что сказать в ответ. Но в полемику вступил до этого момента молчавший школьник, выразив свой отказ.       — Я никуда не пойду и не расскажу, потому что рассказывать нечего. Я у него брал в долг, вот и вернул.       Но Василису такое объяснение не устроило, потому что это было больше похоже на ложь с целью покрывательства, чтобы у них не возникало проблем. В его случае — со школой, а в случае Льва — с законом. Комарова задала разоблачающий вопрос:       — Почему у родителей денег не спросишь? — ответа не последовало. — Я так и думала. Как зовут?       — Руслан, — промямлил парень.       — Так, Руслан, мы сейчас же идём к директору, чтобы во всём признаться, как бы сильно тебя ни запугали, — она тут же недобро зыркнула на Лёву, который, видимо только сейчас понял, насколько Василиса была серьёзно настроена. — Ты тоже, кстати, идёшь с нами. Для чистосердечного признания, — девушка и не заметила, как перешла на «ты», но это было абсолютно неважно. — Понял меня?       — Во-первых, успокойтесь, Василиса, — уже серьёзно заявил молодой человек. — А во-вторых, никуда мы не пойдём. Вы тоже.       Комарова усмехнулась и, демонстративно развернувшись, направилась в сторону школы. Но далеко уйти она не смогла, ибо Лёва, догнав её, схватил её за запястье и потащил за собой. Так же, как и она в том троллейбусе. Девушка пыталась выбраться, однако хватка была настолько сильной, что любые попытки были безуспешны.       — Я буду кричать, — угрожающе произнесла Василиса. — Отпустите меня, живо!       — Не будете, потому что я всё вам объясню. Но прежде, отпустите Руслана. У него следующим уроком алгебра, а учительница очень строгая. Не создавайте ему новых проблем.       Василиса взглянула на подростка, который очевидно, поддакивая, активно закивал. Девушка устало выдохнула, кратко кивнув. Руслан ждать не стал и пулей побежал в сторону школы, скрывшись за дверью.       — Пообещайте, что не побежите за ним и выслушаете меня. Только тогда я вас отпущу, — девушка повернулась ко Льву.       — Слишком много условий, вам не кажется?       — Это последнее, — заверил он. Комарова, поняв, что иного выхода не было, подчинилась. Юноша начал медленно разжимать пальцы, наблюдая за действиями девушки. Лишь увидев, что она действительно никуда не денется, отпустил. — Он на меня работает. — заявление, обескуражившее её. Предвидев обвинения в свою сторону, молодой человек уверенно заявил: — И нет, это не эксплуатация детского труда, я ни к чему его не принуждаю. Руслан сам ко мне пришёл. А те деньги — компенсация.       — И чем вы таким занимаетесь, интересно? И что за компенсация такая?       Лёва стал объяснять ей подробно:       — Мы продаём технику, Василиса, нужную людям. Пылесосы там всякие, фены и стоят они недорого, чтобы всем доступно было. Мы помогаем, а не калечим. Как и вы, вы же медсестра всё-таки, должны понимать, как это важно. А компенсация — за испорченный товар, он случайно фен сломал.       Василиса призадумалась. Действительно, благое дело, правда сомнительно всё ещё было. Верить его словам, как оказалось, себе дороже.       — А если это паль? Мошенников сейчас развилось будь здоров.       — За качество ручаюсь. Недовольных клиентов пока нет, надеюсь, не будет. Я бы вам всё показал показал, но ни одной техники под рукой нет.       — И как? Удаётся на этом заработать? — кто же её дурную за язык тянул. Теперь подумает, что она заинтересована в его делах.       — Удаётся, ещё как! — вдруг глаза загорелись, губы сами с собой растянулись в улыбке. — А что, хотели бы вступить в наши ряды? Если что, я не брезгаю брать под крыло женщин. Они смыслят в искусстве и красоте больше нашего. Пожалуй, отсутствие в моём коллективе женщин — большое упущение с моей стороны и я более чем уверен, что вы сможете исправить эту ошибку. В общем, вы в любое время прийти ко мне за помощью, Василиса и я помогу.       «Коллектив» — значит, эта была целая группа, в которой дирижировал именно Лев. Если они продавали не палёную технику и действительно продавали нечто качественное можно было задуматься об этом в плане подработки, она ведь не повредит, с учётом того, что была основаная — в школе. Но с другой стороны связываться с малознакомым человеком, который имеет долг перед цыганами — так себе идея. Она, совершенно непонимающая, как поступить, наивно хлопает ресницами, таращась на Лёву сквозь такие же очки.       — Я подумаю, — единственное, что она могла сказать ему на данный момент. Лев кивнул, тепло улыбнувшись. Странное чувство, контрастировавшее с тем, что девушка чувствовала несколько минут назад. Гнев и страх исчезали, появилась лишь некая умиротворённость и возродившееся из пепла, словно птица-феникс, доверие к нему. Почему-то Василисе хотелось верить ему и она верила, давая второй шанс. — Мне пора… До встречи.       — Думаете, встретимся ещё? — спросил Лев.       — Сегодня ведь встретились, — усмехнувшись, Комарова развернулась и направилась в сторону школы, теперь её больше никто не останавливал, она остановилась сама прямо на полпути. Развернулась и серьёзно спросила:       — Где мне вас найти? Ну, если я всё-таки надумаю к вам прийти? — поинтересовалась Василиса. Лев улыбнулся. В глазах вновь загорелись огоньки.       — Просто следуйте своему ежедневному маршруту. Может я забегу в троллейбус под номером двадцать два. Тогда и скажете ответ. А потом по парку можем прогуляться, если, конечно, хотите. Это не свидание ни в коем случае. Я не верю в любовь с первого взгляда.       — Я тоже, — кивнула кратко, а после вновь развернулась, скрывшись за дверью так же, как это сделал Руслан несколько минут назад. — Не жизнь, а какой-то театр, ей богу.