Соплетение

— Посмотри на меня, оледенелый свет. Светлые, мерцающие золотом пальцы скользят по гладкому мрамору. Осторожно очерчивают длинные, угловатые, холодные ладони. Белый камень, с сероватыми прожилками, не становится теплее от касаний — и безразлично смотрит на светлую фигуру темными безжизненными глазами. — Что ищет утихший голос, являя Себя Мне? — Суть, которую Ты сокрываешь за тьмой и холодом. Растекаются талой водой под тёплыми прикосновениями точеные тканые драпировки, которые будто бы вырезал искусный скульптор. Ангел из мягкого света льнет ближе, заглядывает в тёмные глаза мраморного изваяния и видит в них отражение утреннего весеннего неба. — Твой свет был одним из первых. Твои крылья укрывали ранние звёзды, и за ними следовали мы, ведомые волей Творца и Твоей зарёй. Пепельный камень податлив, словно речная глина, и светлые руки легко проникают под него, осторожно раздвигая наслоившуюся изнутри черноту. — То было до того, как вы отказались от себя. Голос застывшего во мраморе ангела звучал тихо, но ясно — как шёпот, многократно повторяющийся эхом. — Младших детей, не видящих дальше одного мгновения, выбрали вы себе в проводники. Так следуйте же за ними и дальше. На золотистых руках тонкой сетью расползлись чёрные прожилки. Светлый ангел широко раскрыл глаза — то ли в страхе, то ли в удивлении. Стоило ему попробовать отстраниться, как незримая сила потянула его обратно, почти засасывая его в темное нутро. Как топкая трясина, поглощающая любого, кто неосторожно в неё шагнёт. — Но Я не откажу тем, кто найдёт в себе силы вернуться ко Мне. В глазах, что темнее безлунной ночи, не отражается ничего. Светлый ангел расправляет крылья, взмахивает ими, будто бы пытаясь оттолкнуться и взлететь. Но они застывают в середине движения, каменея, и тело ангела лишь сильнее бросает в обратную сторону, прямиком в свое же пепельное отражение. Сложно понять, где заканчивается один и начинается другой, и фигура их напоминает сросшихся в утробе близнецов. — Твой голос поведёт за собой не ослепших от желаний, но прозревших их тщетность. Твоё сердце больше не утонет в страданиях, которые предназначены другим. Твой… Голос мраморного ангела срывается неожиданно. Тело покрывается размытыми линиями трещин, как река перед ледоходом. Пальцы его дергаются в судорогах, и он словно пытается оттолкнуть от себя то, что только что пытался поглотить. В темных глазах впервые видны чувства. Ангел пытается говорить, но из его рта и горла распускаются белоснежные лилейные соцветия. — Мой цвет подарит покой, которого Ты тщетно ищешь во льду. Ибо свет Твой, хоть и далёк, никогда не должен был вести в бездонный мрак. Светлый ангел смотрит кротко, и в глазах его смешивается небесная синева и зелень юной листвы. Свежие лозы оплетают и его, и его двойника; маленькие вьюнки с интересом оглядываются вокруг. — Тебе ведь, на самом деле, так больно нести бремя противовеса. Из темных, безжизненных глаз падают осколки льда. — Но все же, — вдруг раздаётся сломанный голос, — камень всегда был крепче. Увядают лилии, что цвели в надтреснутом горле, и тонкие губы вновь кривятся в усмешке. Цветущие побеги все еще окружают пепельно-белого ангела; но трещины его вновь заполняет чернота. — Хрупкие цветы лишь благодаря льду могут сохранить первозданный свой вид. Недолговечное не может принести покоя. Твой дурман не может никого исцелить, ибо сама суть Твоя не в исцелении. Пепельный ангел смотрит снисходительно, не притягивая, но и не отталкивая образ, который когда-то перенял. — Но терпение Мое велико, и Я дождусь Твоего осознания. Время придёт, когда Ты увидишь Своё истинное предназначение для этого мира.