Глава 2: Убежище
3 января 2025 г. в 13:40
***
Точка зрения Ориона Орион Блэк стоял коленями на холодном мраморном полу, прижимая к себе мальчика — нет, юношу, — который дрожал в его руках. Его окровавленное лицо склонилось к груди Ориона, а с губ срывалось тихое, прерывистое бормотание. Греческие слова, обрывочные и слабые, полные страдания и тоски: — Mama… Baba… plynó tis plíges mou… — Орион замер при этом звуке. Греческий. Он не владел этим языком в совершенстве, но понимал достаточно, чтобы осознать боль мальчика. Тон его речи был таким знакомым, что у Ориона защемило в груди — мягкий и мелодичный, но в то же время тяжелый от горя. А потом было его лицо. Созвездие веснушек, темные вьющиеся волосы и огонь, кипящий в упрямом наклоне подбородка, были безошибочны. Это была Лира. Ее черты отражались в каждой линии лица юноши, болезненно напоминая о сестре, которая когда-то была самой яркой звездой в его жизни. Но это было еще не все. Голос мальчика, его выдержка — даже испытывая боль, он излучал спокойную силу, которую Орион видел лишь однажды. Это был Теодорас. Орион познакомился с Теодорасом Ксенакисом на одном из чистокровных балов, когда Лира была еще подростком. Теодорас поражал резкими чертами лица, смягченными легкой, самоуверенной улыбкой. Его греческое происхождение выделяло его из толпы, и его независимость горела так же ярко, как и у Лиры. Орион вспомнил момент, когда они танцевали вместе на зимнем балу. Паркет был полон кружащихся пар, но он видел только Лиру, ее смех был таким же ярким, как люстра над головой. Теодорас взял ее за руку, каждое его движение было продуманным и грациозным, словно весь мир существовал только для их танца. Их связь была неоспоримой, и Орион почувствовал тонущую тяжесть неизбежности. Уже тогда он знал, что их связь вызовет хаос в жестких рамках традиций семьи Блэк. Вскоре после этого он встретился с ней, отчаянно пытаясь переубедить ее. — Ты погубишь себя, Лира, — сказал он, его голос был напряжен от разочарования. — Это разрушит все — Она улыбнулась ему — той самой улыбкой, которую всегда надевала, когда знала, что вот-вот победит. — Дело не в семье, Орион. Дело в нем — Ее голос дрожал, когда она продолжила, а темные глаза блестели от не пролитых слез. — Теодорас — мое пламя. А такая любовь… она не гаснет ни для кого. Даже для тебя — Орион никогда не забывал этих слов — и того, как она смотрела на него, ее решимость сияла ярче всех традиций, которым их учили следовать. Теперь, много лет спустя, ее сын лежал, дрожа, в его объятиях, и его кровь пачкала полы Гриммаулд-плейс. Орион крепче сжал руку, когда мальчик снова забормотал, его голос стал прерывистым и слабым. В его груди поднялась паника: вид того, как наследие его сестры превратилось в такое избитое и хрупкое состояние, грозил ему гибелью. — Геракл, — хрипло произнес он, чувствуя на языке одновременно чужое и знакомое имя. — Ты в безопасности. Теперь ты в безопасности — Но когда слова слетели с его губ, они были не на английском. Магия момента пронеслась сквозь него, превратив его речь в нечто более старинное, древнее и звонкое: — Eísai asfalís tóra — Дрожь мальчика немного унялась, его тело обмякло на груди Ориона. Однако паника Ориона не ослабевала. Его рука инстинктивно дёрнулась, призывая его палочку. Он направил ее на дверь и властным голосом прокричал: — Вызовите целителя! Немедленно! — Эхо его голоса разнеслось по коридорам Гриммаулд-плейс. Через несколько мгновений послышались тяжелые шаги приближающихся фигур, и огромные двойные двери распахнулись, открывая Вальбургу Блэк. Ее резкие черты лица были напряжены подозрительностью, но в глазах мелькнуло что-то более мягкое, когда они упали на мальчика на руках Ориона. — Это ее сын, — сказал Орион, его голос дрожал от уверенности и горя. — Это сын Лиры — Вальбурга перевела взгляд на мальчика, разглядывая его окровавленную фигуру и кулон в форме розы, сверкающий на его груди. Выражение ее лица изменилось, узнавание пробилось сквозь ее обычную суровость. — Посмотри на него, — сказал Орион. — Веснушки, кудри… А этот кулон — он принадлежал ей — Вальбурга поджала губы, но шагнула ближе и опустилась на колени рядом с мужем. — У него ее глаза, — прошептала она, ее голос был мягким. Геракл слабо вздрогнул, его лихорадочно горящие глаза на мгновение открылись. Его взгляд метался между незнакомыми лицами, а губы подрагивали, когда он пытался заговорить. — Mama… Baba…, — слабо прошептал он. Орион больше не мог этого выносить. Он поднялся на ноги, все еще сжимая в объятиях Геракла. Его голос звенел от отчаяния, когда он обратился к Вальбурге. — Вальбурга, вызови моих родителей, если мы потеряем его, — почти прошептал он.***
В большой опочивальне царила тяжелая тишина, нарушаемая лишь слабым шелестом ткани, когда Вальбурга поправляла одеяла на юноше. Геракл лежал бледный и лихорадочный под искусно расшитым покрывалом, его грудь вздымалась и опускалась в неглубоком, неровном дыхании. Его темные кудри прилипли к влажному лбу, а лицо выражало усталость, утрату и затянувшуюся боль. Орион стоял у кровати, сжимая и разжимая руки по бокам, его беспокойство и горе боролись с самообладанием. Он не спал, не в силах покинуть племянника, а его мысли бесконечно крутились вокруг воспоминаний о Лире. Позади него мягко открылась дверь, и он повернулся, чтобы увидеть, как в комнату входят Арктур и Кассиопея Блэк. Арктур двигался со свойственной ему властностью, его волосы с серебристыми нитями отсвечивали в тусклом свете, но в его взгляде, обращенном на мальчика, появилась нехарактерная мягкость. Кассиопея внимательно наблюдала за ним, ее изящные черты лица были напряжены от беспокойства. Опустившись на колени рядом с ним, она сразу же придвинулась к кровати, острыми глазами изучая лицо Геракла. Голос Арктура был низким и размеренным, но в нем чувствовался вес человека, привыкшего к постоянному повиновению. — Это правда? Он принадлежит Лире? — Однако, глядя на мальчика и ощущая в воздухе привкус его магии, он знал. Орион кивнул, его челюсть сжалась, когда он отступил в сторону, чтобы позволить родителям приблизиться. — Это правда, — сказал он, его голос охрип от волнения. — Он прибыл в поисках убежища. В нем течет ее кровь, наша кровь. Нет никаких сомнений — Кассиопея протянула руку, и ее пальцы слегка дрогнули, когда она убирала со лба Геракла прядь. Ее прикосновение было легким и благоговейным, словно она боялась сломать его. — Он прекрасен, — прошептала она. — Лира говорила, что он будет таким — Арктур подошёл к кровати, его внушительная фигура отбрасывала тень на всю комнату. Но когда он посмотрел на Геракла, выражение его лица изменилось. Суровые черты его лица смягчились, а в серых глазах блеснуло что-то редкое и необработанное — сожаление. Мальчик слабо зашевелился, и с его губ сорвался слабый голос. Сначала его было почти не слышно, но потом он снова зазвучал, прерывисто и дрожаще: — Mama… Baba… — Комната замерла. Бессознательное бормотание имело такой вес, что даже воздух, казалось, потяжелел. Из закрытых глаз Геракла беззвучно потекли слезы, блестевшие на бледных щеках. Кассиопея тихонько ахнула, поднеся руку ко рту, и ее слезы полились сами собой. — О, мой милый мальчик, — прошептала она срывающимся голосом. Арктур, непоколебимый патриарх семьи, опустился на одно колено рядом с кроватью. С неповторимой нежностью он протянул руку и вытер слезы с лица Геракла, его прикосновение было твердым и уверенным. Другой рукой он разгладил влажные кудри мальчика и зачесал их назад с заботой отца, ухаживающего за собственным ребенком. — Ты так много страдал, — пробормотал Арктур, и его глубокий голос дрогнул. — Но теперь ты дома — Кассиопея опустилась на колени рядом с ним, ее пальцы коснулись руки Геракла. — Он — все, что у нее осталось, — тихо сказала она, ее голос был наполнен эмоциями. — Наша Лира, ее любовь, ее надежда… все это теперь живет в нем Орион, стоявший у изголовья кровати, молча наблюдал за происходящим, его горло сдавило. Он чувствовал тяжесть отсутствия Лиры, как физическое присутствие в комнате, но дрожащая фигура Геракла напоминала о том, что у них от неё осталось. Арктур медленно выпрямился, его широкие плечи поникли под тяжестью пережитого горя. Он посмотрел на Ориона, его голос был низким и решительным. — Мы подвели ее, Орион. Мы подвели Лиру во всем, что имело значение. Но мы ни за что не подведем ее сына — Орион кивнул, его голос был ровным, несмотря на эмоции, грозившие захлестнуть его. — Больше никаких поражений, — сказал он. — Теперь Геракл с нами. И мы будем защищать его, чего бы нам это ни стоило — Кассиопея вытерла слезы, и выражение ее лица из мягкого превратилось в яростное и решительное. — Он познает любовь, — твердо сказала она. — Он узнает, что значит быть в безопасности, быть дома — Регулус, стоявший у изножья кровати, сделал неуверенный шаг вперед. В этот момент мальчик выглядел моложе своих лет, его обычно настороженное выражение лица сменилось искренней торжественностью. Он заколебался, но затем положил руки на край одеяла. — Он мой кузен, — тихо сказал Регулус, его голос подрагивал, но был чист. — И я буду защищать его — Клятва повисла в воздухе, невысказанная, но разделяемая всеми присутствующими. Арктур снова наклонился вперед, и его огромная рука легла на плечо Геракла. — С этого дня, — сказал он, его голос был ровным и непреклонным, — этот мальчик находится под защитой Дома Блэков. По крови, узам и любви мы будем охранять его всем, что у нас есть — Орион положил руку на другое плечо Геракла, его голос был мягким, но решительным. — Мы больше не разлучены, — прошептал он. — Теперь ты дома — Геракл слабо вздрогнул, и из него вырвался вздох, словно слова дошли до него даже в бессознательном состоянии. Слабое напряжение в его теле ослабло, дыхание выровнялось, и семья в молчаливой солидарности встала вокруг него. Наследие Лиры Блэк было живо, и огонь, который она так яростно несла в себе, будет поддерживаться, взращиваться и гореть в юноше, которого она оставила после себя.
