Перед смертью

Снова не спалось. Боль сдавливала виски, а сжатые челюсти никак не способствовали ее облегчению. Конечно, такое состояние настигало его не в первый раз и стоило бы уже привыкнуть, но боль где-то в глубине его самого всегда была одинаково сильной, а порой нестерпимой. Мужчина с трудом встал с кровати, искалеченные ноги все чаще давали о себе знать. Все тело было изранено радиацией, но это было ничтожно мало по сравнению с тем, как сильно разрывалась душа. До катастрофы, изменившей жизнь всех, а уж его тем более, все было как-то легче. Да, он до сих пор помнил, как хотелось умереть после смерти его сына. Словами невозможно передать каково это, когда приходишь в больницу к своему ребенку, улыбаешься, улыбаешься дома недавно родившей жене и 16-летней дочки, заверяешь всех в том, что все будет хорошо и они снова станут счастливы. А сам все время держишь в голове ещё до конца не осознанное понимание неминуемой смерти. Физической смерти сына и своей смерти – моральной. От воспоминаний становится ещё хуже и он подходит к окну, раскрывает его нараспашку и закуривает. С того самого времени он ненавидел себя. Был для всех сильным, строгим, более чем компетентным, никому не признавался в своих страхах, но винить себя не переставал. Вскоре ему повезло, смог устроится на строящуюся в уютном городе Атомную станцию. Ему тогда показалось: посвятит жизнь любимой работе, вскоре станет легче. Лучше бы он мучился дома… Слева в груди сдавило, и мужчина болезненно скривился. « Умру скоро.- почти безразлично промелькнуло у него в голове. А вдогонку прилетела блаженная мысль-Скорее бы.» Он вновь вернулся на ЧАЭС. В ту ночь и правда ничего не предвещало беды, разве что с утра ныло в груди. Но мужчина уже привык к этому, легче было лишь последний месяц, но полного спокойствия он не ощущал никогда. Да и волноваться было не о чем: все шло согласно программе и регламенту, аварийных сигналов не было, все в порядке. Никто тогда не думал чем может обернуться рядовое испытание… Мужчина вздрогнул из-за сквозняка, но окно не закрыл, итак мысли душат. Он многократно прокручивал те день, вечер, ночь и утро у себя в голове, и каждый раз падал глубже в пропасть. Почему-то самым страшным стал не сам взрыв, а все, что происходило после. Как он отправил Валеру на поиски Ходымчука, как услышал, что Сашу и Толю отправляют топить активную зону и ничего не сделал, как увидел Лёню с журналом и поверил, что тот просто его забрал… В носу защипало, а сердце сдавило сильнее. Казалось, что его ребра стали корсетом, сдавливающим грудь. Он сменил сигарету и понял, что выкурил уже пол пачки. На это было плевать. Противнее всего было на суде и после. Слышать о том, как обвиняют его коллег, он бы даже сказал его парней: да, он никогда не стремился с ними дружить, но очень хотел не навредить, чтобы хотя бы они не считали его извергом и идиотом, каким он себя видел… Мужчина до сих пор был убежден, что персонал не виновен. Все было по регламенту, без суматохи, без ошибок и нарушений. Ему было противно слушать обвинение в сторону парней, профессионалов своего дела, в этом он был уверен. Но ещё противнее было защищать себя. Да, по техническим причинам он был невиновен, это факт. Но простить себя полностью он не мог. Как можно простить того, кто отдавал приказы в ту ночь, кто был не настолько близок с сотрудниками, чтобы те его не побаивались, того, кто был в эту ночь там и в какой-то момент просто ничего не смог сделать. Он ненавидел себя за все и сразу, и эта ненависть съедала изнутри. Он нашел множество доказательств невиновности своих коллег и в каждое верил. Он нашел кучу оправданий себя и ни в одно из них поверить не смог. Когда вернулся из каталажки, хотел съездить на кладбище, к ребятам, да вот не получилось, не смог, таскался по больница… И даже за это он себя ненавидел. В пачке закончились сигареты. Он с трудом доковылял до кровати. Сердце давило все сильнее.Все тело сковывало так, что казалось все его внутренности окажутся на полу. Хотелось плакать, но он не мог. Не знал почему, просто такие необходимые слезы отказывались литься из глаз. Последний раз он плакал ночью в больнице, когда выведал у молоденькой медсестры, что почти все его коллеги, работавшие в ту ночь погибли. Он оправдывался на суде, писал статьи, давал интервью, написал книгу просто для того, чтобы донести в этот прогнивший мир, что они, операторы той смены, его ребята, невиновны. Он был уверен, что это должны понять, осознать, поверить в это. Может хоть так он сможет искупить перед ребятами свою вину… Мужчина лег на бок и подтянул к себе ноги. Дышать стало тяжело, все тело болело и сдавливало, почти сводило судорогами. Сердце давило больше всего. -Простите…- Прошептал он куда-то в холодную ночь, до боли закусил палец. Рвано выдохнул, и из глаз полились столь желанные исцеляющие слезы. Вдруг, в одно мгновение стало легче. Он резко открыл глаза и не смог сдержать удивлённого вздоха. Перед ним стояли они: вся пятая смена, все присутствовавшие на ЧАЭС во время аварии, все, кто отдал жизни при ликвидации. Они стояли в белых рабочих костюмах, с белоснежными крыльями за спиной. Стояли перед ним и улыбались. Мужчин аккуратно, не веря уже ничему, сел на кровать, после встал: очень легко и совсем без боли. Ребята в ту же секунду налетели на него, обняли. И весь несправедливый земной мир растворился в долгожданном спокойствии.