кошка

      Сочельник, что б его…       Я терпеть не мог Рождество, не любил звуки хлопушек, фейерверков и бесчисленное мерцание гирлянд, которые из раза в раз били по глазам. Но в этом году всё изменилось. Я изменился. Мир вокруг. Люди. Планета сделала очередной оборот, чтобы никогда не вернуться в исходную точку. Чтобы навсегда изменить наше жалкое существование.       Конец света наступил нам на глотки, заставив полюбить жизнь так, как никто и никогда не любил её до этого. Мир словно показал одну простую истину: мы не бессмертные, мы, в отличие от них, обычные люди, которые подвержены стольким рискам, что не счесть. И привычные устои рухнули, принципы перестали иметь значение.       Рождество я так и не полюбил, но сделать что-то для членов отряда, который взял под своё крыло, был обязан — ребята заслужили. Этот год был действительно трудным, большинство, конечно, были приспособлены к выживанию, но среди нас были и новички, которым пришлось туго. Их было в меньшинстве, но каждый из них в конечном итоге привнёс свой вклад в развитие отряда, приложил свою руку. Они делали то, что считалось за гранью их сил, но ни разу не нылись о том, как им тяжело. Молча сцепив зубы, терпели и шли дальше.       Идея отметить Рождество пришла в голову Анне. Я сопротивлялся по началу, всё-таки моя нелюбовь к этому праздника была настолько сильной, что каждый год застилала глаза. Но сестра знала, куда давить, и умело эти воспользовалась. Воспротивиться её воле я не мог. В конце концов, это всего лишь несколько часов шума, пара бутылок шампанского и хоть капля предчувствия чуда, которого всем так не хватало. Даже… Черт возьми, даже мне.       В поместье с самого утра царила суматоха, но она казалась не такой раздражающей, как обычно. Руководили всем Анна и Грэг, я остался в стороне, позволяя им отдавать приказы. В конечном итоге, я подарил им хоть немного чуда, пусть я и не Санта Клаус, а всё остальное меня едва ли касалось.       К обеду Каин и Пилеон под руководством Бориса (на кой чёрт его позвали, сам не понимаю) притащили высокую ель. Романов даже собственные игрушки притащил, сказал, что негоже оставлять ель в таком виде — нужно украсить. Я в ответ на это пожал плечами, и поплёлся на кухню за стаканом воды.       Творившийся здесь хаос вызвал смятение. Девчонки под покровительством Любы готовили еду и пели старую рождественскую песню. Стол был завален продуктами, на полу — рассыпанная мука, проход к подоконнику, на котором стоял графин с водой, был занят, и я в нерешительности застрял на пороге. Взглядом снова быстро метнулся по помещению, но ту, которую искал, так и не нашёл. Сначала я думал, что мне показалось, но теперь вижу точно: Лэйн тут нет.       — Анна, — позвал я тихо, в горле снова запершило, но сестра тут же вскинула голову и приветливо улыбнулась.       Она светилась, как начищенный до блеска самовар, и я словил себя на мысли, что давно не видел её настолько счастливой и воодушевлённой. И вид Анны, такой расслабленной и с искрящимися восторгом глазами, грел что-то изнутри. Я будто снова вернулся в детство, будто снова стал тем мальчишкой, который на каждый праздник, даже на ненавистное Рождество, ломал голову над подарками для неё, как она их открывала и рассыпалась в благодарностях, бросаясь мне на шею. Мне резко стало тепло, по-родному чувственно и волнительно.       — Что-то случилось?       — Нет, — качнул головой я. — Подай воды.       Кивнув она фурией метнулась к подоконнику, схватила чистый стакан и налила воды из графина. Её взгляд, вдруг ставший лукавым, когда я снова осматривал кухню, от меня не укрылся. Но я стойко его игнорировал. Все её расспросы и догадки меня с завидным постоянством раздражали, но сегодня особый день. И я впервые задумался над тем, что, возможно, сестра права, и мне стоит дать шанс. Себе и собственным чувствам, пусть они и казались такими чужими и далёкими.       — Её тут нет, — чуть поведя плечом, хмыкнула Анна, отдавая мне стакан. — И не говори, что искал кого-то другого.       — Не собирался даже, — отмахнулся я, разворачиваясь и делая несколько шагов.       — Сегодня самое время, Дмитрий. Подумай об этом.       Её фраза, брошенная как бы невзначай и утонувшая в шуме подготовки к Рождеству, заставила в груди что-то сжаться в комок. Стало не по себе, но я постарался отмахнуться от всего этого: сейчас не время и не место. А я не тот человек, потому что я больше всего на свете хотел бы подарить Лэйн целую сказку, но всё, что я могу ей дать — это сломанное сердце, которое давно покрыто льдом, как у Кая в старой и доброй сказке Ханса Кристиана Андерсена.       У Богов, если они остались в этом хаосе, точно разыгралось чувство юмора, потому что Лэйн я нашёл в гостиной у ёлки. Склонившись над коробкой с игрушками, она с осторожностью перебирала побрякушки и переливающуюся мишуру, а в другой руке держала хрустальный шар. Её лицо, как и всегда, осталось бесстрастным, и в груди что-то неприятно царапнуло. На секунду почудилось, что я только ради неё и согласился на всю эту праздничную ахинею, а теперь, когда снова вижу лишь уныние и безразличие на её лице, стало до боли неприятно.       — Развлекаешься?       Я подошёл ближе и уселся на пол рядом. Лэйн подняла на меня взгляд, и губы её чуть дрогнули в полуулыбке. Она вытащила из коробки несколько ёлочных шаров, расписанных вручную, подцепив пальцами за шнурочки. И хотя лицо её снова стало холодным и отстранённым, я увидел в глазах её неподдельный детский блеск.       — Красиво, правда? — спросила она совсем тихо. Мне пришлось наклониться чуть ближе, чтобы услышать её голос во всей этой суматохе. В нос забился запах корицы и яблок. — В детстве я любила Рождество.       — Что случилось потом? — поинтересовался я, опустив взгляд на хрустальный шар на её коленях, который она с особой любовью поглаживала пальцами. Осторожно и бережно, словно боялась сломать.       — Перестала верить в чудо, — бросила она ровно, тоже опустив взгляд на хрустальный шар. А потом неожиданно приподняла его и протянула мне. — Он похож на тот, что мне подарил папа в первом классе.       Я потянулся, но в самый последний момент замер. Её откровения казались чем-то чересчур личным, хотя она не говорила ни о чём, что можно было бы охарактеризовать как «чересчур». Но Лэйн всегда была до ужаса скрытной, под стать всему отряду — никто и никогда не любил говорить о своём прошлом после наступления конца света и стихий, которые градом обрушились на планету. И эта вуаль таинственности и загадочности делала Лэйн в глазах окружающих той ещё тёмной лошадкой. По крайней мере, учитывая все обстоятельства.       — Бери, ты же хотел посмотреть?       Задумчиво отведя взгляд в сторону, она почти впихнула несчастный шар мне в руки, словно он в мгновение стал для неё невыносимо тяжёлым или горячим. Я тяжело вздохнул, опустив взгляд на декор, и с усмешкой пару раз его встряхнул. Внутри закружились белые хлопья. Они падали на плечи молодой девушки, на ель и создавали мало мальскую магию. Это действительно было красиво, но в силу возраста, обязанностей и всего, что творилось в мире, я уже забыл, что можно находить радости даже в таких когда-то обыденных мелочах.       — Откуда он у тебя?       — Борис подарил, — прямо ответила Лэйн, снова обернувшись ко мне и убрав шарики обратно в коробку.       — Ясно.       Больше мы не говорили. Ещё с десять минут сидели в полном молчании, и я чувствовал как что-то неприятно шкрябалось за рёбрами. Чьи-то невидимые когти расцарапывали внутренности в клочья, и я не сразу осознал, что причина крылась в том, что это подарок Романова. Что это, Дмитрий, ревность? Чувство собственнического инстинкта? Смешно. Лэйн никогда не принадлежала мне, и кому-либо в принципе. Она была кошкой. Дикой и своевольной. Гуляла со всеми и одновременно ни с кем. Знала про всех всё, но про неё едва ли кто-то что-то мог сказать.       А потом мы украшали ёлку. Уверен, я выглядел как великий мученик, потому что надеялся избежать этой участи, но сегодня шефство за Анной и Грэгом, а противиться приказам нельзя. Я развешивал шары, пока Лэйн, сидя на постеленном на пол пледе, распутывала комок гирлянды, которая сцепилась с мишурой. Она выглядела сосредоточенно, увлеченно, и я словил себя на мысли, что мне чертовски нравилось наблюдать за Лэйн, когда она была чем-то занята. В такие моменты в ней просыпалось то, чего в обычное время за ней нельзя заметить. Тяга к жизни. Интерес. Чувства.       Мне вообще, как оказалось, нравилось всё, что связано с Лэйн. Потому что… Пора признаться, хотя бы в собственной голове, что я влюблен в неё, как школьник. Я любил наблюдать за тем, как она работает; любил следить за тем, как она спит, обнимая подушку; любил видеть на её лице малейшие тени эмоций и искренности. Любил её выкрашенные в винный, пусть и давно отросшие, волосы. Любил светлые глаза. Я любил в ней все. Чувство, казавшееся чужеродным в нашу первую встречу, оказалось ничем иным, как той самой чёртовой любовью с первого взгляда. Я всегда её любил. С первого взгляда и до этого момента. И буду любить дальше. Столько, сколько потребуется.       К семи вечера всё было готово. В гостиной был накрыт стол, который мы с Каином притащили из кухни, в углу стояла пышная и нарядная ель. Гирлянда на ней не мигала, горела статично приятным тёплым светом, и я вдруг понял, что Рождество может быть… приятным. Греющим душу и возвращающим в детство. На окне и полочках стояли зажженные свечи — их на пару тёплых вещей обменяли мы с Грэгом. Генератор в поместье, питающийся от солнечного света, был слабым, а потому мы решили не рисковать и отключили остальное электричество. Так даже… атмосфернее.       — Давайте быстрее, остынет же всё!       Анна появилась на пороге в компании с Лэйн. Красивые, с уложенными волосами, в платьях. Первой мыслью было, что они чертовски красивы. Моя сестра унаследовала лучшее от нашей мамы. А Лэйн… просто Лэйн. Но второй мыслью вспыхнуло, что они замерзнут, пусть мы и поставили стол рядом с растопленным камином, чтобы сквозняк, гуляющий по поместью, нас не беспокоил.       Я скольжу по Лэйн взглядом. Не голодным, но тёплым. На ней красивое приталенное платье с открытыми плечами и квадратным вырезом. Пышные рукава, доходящие до кончиков пальцев; волосы, завитые в крупные кудри; тяжёлые ботинки и голые ноги в колготах в крупную сетку. Лэйн была прекрасна. Светлая кожа в мерцании огня казалась фарфоровой, но к этому фарфору хотелось прикоснуться. Без страха и сомнений.       Они с Анной прошли в гостиную, заняв отведенные для них места — по бокам от меня. С подачки Грэга моё место закрепили в центре стола, и возражения, которыми я сыпал направо и налево, так и остались непринятыми. Мы рассаживаемся, Пилеон шустро откупорил первую бутылку шампанского, которое приволокли Люба с Борисом, и разливал по бокалам, пока я продолжал гипнотизировать Лэйн. А Анна, в свою очередь, смотрела на меня — я видел это на периферии собственного зрения. И я знал, о чём она думала.       — Итак, — Грэг звонко стукнул вилкой по бокалу, когда Люба с Кирой всем разложили еду по тарелкам. — Я хочу сказать пару слов.       — Обращение президента, ура! — Борис, весело подмигнув, приподнял бокал. Я оскалился, но ничего не сказал, только и ощутил, как Анна пнула меня по ноге под столом.       — Обращение президента будет чуть позже, а пока… — Грэг замялся, явно пытаясь подобрать лучшие слова для своего импровизированного тоста. — Я хочу сказать огромное спасибо человеку, без которого всего этого не было бы. Возможно, даже нас с вами в принципе. Дмитрий. Я поднимаю этот бокал за тебя. Ты — отличный боец, воин и командир, и мы с отрядом готовы идти за тобой всюду. Даже если ради этого придется расстаться с жизнью.       Не ожидавший подобного, я чуть не поперхнулся воздухом. Все взгляды были направлены на меня, и от такого внимания захотелось провалиться сквозь землю. Я снова чувствовал себя школьником, к которому на день рождение приехала толпа родственников. Я не любил, когда меня выделяли среди остальных, да, в чём-то я действительно преуспел, где-то моя выносливость выше, но я по-прежнему человек, точно такой же, как и сотни других, кто выжил, и те, кто пал в храбром бою перед стихиями и отродьями.        — Дмитрий, — Грэг улыбнулся, приподняв бокал. — Ты вёл нас тернистой дорогой, но всегда был готов подставить своё плечо и отдать жизнь за каждого из нас. Будь уверен: мы делаем всё, чтобы не подвести тебя, не разочаровать, — в груди что-то зашевелилось, и мне захотелось впервые в жизни вынуть из груди сердце, чтобы никогда больше подобного не чувствовать. — Ты для нас — воплощение силы и мужества. Яркий пример того, каким должен быть настоящий руководитель, человек, который своей крепкой рукой тащит целую толпу. Сейчас и всегда, ты можешь рассчитывать на нас. Помни, что ты не один. Вокруг тебя полно людей, которые готовы подставит своё плечо для того, кто не один раз выручал нас. За тебя, генерал.       — Позволишь присоединиться? — мягко спросила Лэйн, поднимаясь с места и взяв в руки бокал. Грэг заулыбался шире и торжественно кивнул. — Я не очень хорошо лажу с собственными мыслями, но сегодняшний день, пожалуй, исключение, а не правило. Я в отряда относительно недавно, и моя с вами история началась не очень хорошо. Я всё понимаю, и ни в коем случае никого не виню.       Лэйн смолкла, неловко прикусив губы, голос её был тихий, как будто не смелый. Попытка сказать своеобразный тост была для неё сродни пытки, и я её прекрасно понимал. Я тоже не люблю толкать речи, поздравления и прочую чушь, но сегодня, казалось, каждый из нас предал собственные устои и принципы. Лэйн — тоже. Мне захотелось потянуться, коснуться её руки, но делать этого я не стал. Вряд ли Лэйн поняла бы мои мотивы, может, я только бы спугнул её, как бродящую кошку.       — Когда я только сюда попала, я думала, что никогда не стану с вами близка, — продолжила Лэйн, чуть сильнее сжимая пальцы на бокале. — Но я стала. Не без помощи Дмитрия. Человека, которого я по-настоящему опасалась. Однако всё изменчиво, время подобно неосязаемой материи. И сейчас, столько месяцев спустя, я искренне хочу поблагодарить тебя, Дмитрий. И каждого, кто находится за этим столом. Вы протягивали мне руку помощи, когда была необходимость, старались защищать, пусть и своеобразными способами. И, как подчеркнул Грэг, каждый из отряда готов идти за тобой, куда бы ты нас не повёл, Дмитрий. Я в числе тех, кто первый помчится за тобой, куда бы ты нас не завёл. С Рождеством, Дмитрий. С Рождеством.       — С Рождеством!       Звуки голосов и ударов бокалов смешались в сплошную какофонию звуков. Но я не смог сдержать улыбки, совсем мне несвойственной. Губы предательски дрогнули, а в глазах неприятно защипало. Люди, которые казались такими далёкими друг от друга, оказались невероятно близки теперь, когда конец света не пощадил никого. Ни детей, ни взрослых.       Под столом ощутил лёгкое прикосновение к ноге. Лэйн едва заметно улыбалась, вытирая уголок губ свободной рукой, но смотрела на меня с такой преданность и лаской, что где-то в грудине в очередной раз за день что-то сжалось. Переплетая наши пальцы под столом под лукавый взгляд Анны, я плюнул на всё и наклонился к самому её уху, едва коснувшись мочки губами.       — Спасибо, кошка.       — Почему кошка?       — Потому что тебя тоже нужно приручить, Лэйн.       Она хмыкнула, но больше ничего не ответила. Я отодвинулся и обвёл всех взглядом. Отряд болтал между собой, уплетая за обе щёки стряпню девчонок. Мне же кусок в горло не лез, я только и делал, что размазывал салаты по тарелке. Что-то сегодня изменилось, но я не понимал, что именно. И я ненавижу это чувство. Понимать, что что-то стало другим, но не понимать, что конкретно. Это ощущалось всегда где-то на уровне интуиции, чувства, которого я всегда умело блокировал.       — Минуту тишины, — поднявшись из-за стола, я с тяжёлым вздохом пару раз звякнул вилкой по бокалу. Тосты и поздравления — не моё, но я обязан был это сделать. — Вы сказали речь в мою честь, а я хочу сказать в вашу. Во-первых, я не герой, и явно не тот, на кого стоит равняться. Во-вторых, всё это лишь благодаря вам. А это застолье только благодаря моей сестре — Анне. Именно она уговорила меня дать разрешение на празднество. Поэтому в первую очередь нужно благодарить её. Но никак не меня. Я рад, что весь отряд, который пошёл за мной в «Адаме», сейчас сидит за этим столом. Борис, Люба… — я нервно сглатываю, чувствуя, как в горле встаёт ком. — Спасибо за помощь в приготовлении, и благодарим за помощь в делах отряда. Для нас это очень важно.       Я ловлю на себе взгляд Анны. Полный немого восторга и одобрения, тёплый и родной. Она улыбалась, и смотрела, казалось, в самую душу. И я чувствовал её поддержку. Знал, что она понимает, что мне сейчас нелегко. И знал, что она безмерно рада, что я решился на подобное.       — Грэг, Лэйн, вы были правы лишь в одной вещи, — я ненадолго замолчал, создавая тень интриги. — В том, что я готов и буду подставлять своё плечо каждому из вас. Все вы, я — не просто часть элитного отряда, который отправили на задание. Мы — семья. Семью нужно беречь и ценить, и я рад сейчас находиться среди вас. Вы — достойные люди, на которых я могу положиться. С Рождеством. И пусть следующий год будет лучше, чем уходящий.       Гостинная снова наполнилась звоном бокалов и разговорами. Я вернулся на место, залпом выпивая шампанское из бокала, и ощутил, как Анна осторожно коснулась моего плеча. Я повернулся, видя её блестящие глаза и тёплую улыбку, и улыбнулся в ответ. Анна всегда была моей опорой, человеком, которому я доверял больше, чем себе самому, и я чертовски сильно боюсь, что однажды её у меня могут отнять. ВРемя, обстоятельства, новый мир, к которому не все толком привыкли.       — Ты молодец, — шепнула она, наклонившись чуть ближе. — А теперь… Поговори с Лэйн. Вы ведь оба мучаетесь. Пойми уже, что лучшего времени не будет. Теперь у нас есть только сейчас. Эта минута, эта секунда, и никакого будущего. Так действуй.       Я не ответил, но повернулся к Лэйн. Её место пустовало, но хрупкую фигуру, с накинутой поверх платья курткой, я увидел у самой двери. В этом шуме и хаосе и разговоров и шуток никто, кроме нас, даже не заметил, что она ушла. Слова Анны возымели эффект. Мне действительно начало казаться, что пора что-то решать с чувствами, которые свалились на голову, подобно снежной лавине.       Лэйн я нашёл на заднем дворе. Она сидела на корточках, разглядывая небо. Уложенные волосы теперь лежали на плечах в беспорядке, подгоняемые пронизывающим ветром. Снег под моими тяжёлыми шагами хрустел. Ветер завывал, пробираясь до самых костей, но сейчас, в этот момент, меня едва ли это заботило. Я знал и чувствовал, что нужен Лэйн. Так же, как она нужна мне. Подобно кислороду.       — Почему ты здесь? — присаживаясь рядом с ней, спросил я.       — Это тяжело объяснить, — призналась Лэйн, выставив вперёд ладонь. Кружащий снег падал на кожу, практически сливаясь, и мгновенно таял, образовывая маленькую лужицу. — Периодически меня посещает мысль, что мне нигде в этом мире места нет. И за столом этим вечером — тоже.       — Дурость.       — Почему же?       — Потому что ты давно своя среди нас, кошка, — я ласково, осторожно, едва ощутимо провёл по её волосам. мелкие прядки цеплялись за мои грубые пальцы, и в свете позднего вечера красиво переливались. — Значит, кому-то всё же удалось тебя приручить. Теперь ход за тобой.       — Это всё ты, Дмитрий, — неожиданно сказала она, выдохнув облачко пара. — Ты моё спасение и моя погибель. Потому что всё, что я чувствую, всегда, всегда связано с тобой.       Я молчал, не знал, как реагировать, но в груди стало тепло. Всё это походило на признание. На то, ради чего я пошёл за ней. Не только сюда, на улицу, а в нескончаемую тьму, в которой Лэйн блуждала в одиночестве из раза в раз. Я пошёл за ней, чтобы показать одну простую вещь: темноты не нужно бояться, её нужно усмирить, приручить. В точности, как её саму. И словно читая мысли, она подвинулась ближе, под самый мой бок.       — Это всегда был ты, Дмитрий.       — Лэйн…       — Не надо, — шепнула она, прижавшись щекой к моему плечу. И я приобнял её, крепче прижимая к себе, молча показывая, что я готов спрятать её от всего мира, пусть только позволит.       Пусть позволит.       — Лэйн, — упрямо позвал её я, заставляя посмотреть на меня. В её глазах отражалось небо и осколки прошлой жизни, тьма, которая пожирала её с каждым днём всё сильнее. — Я всегда буду рядом. Попросишь ты или нет, кошка, я всегда буду рядом.       — Я знаю.       Момент остался инеем на кончиках пальцев, касания обжигали через куртку, было невыносимо душно в зимнюю стужу, и хотелось содрать с себя кожу. А ещё хотелось её целовать. Безмерно, чутко, пылко — целовать до скончания нашего века. И я поцеловал. Прижался своими губами к её, сухим, в ранках, ощутим на кончике языка привкус клубники, а на дне сердца — зарождающийся пожар. Я целовал её и думал, что в другой жизни мы могли бы быть по-настоящему счастливы. Мы могли бы спокойно жить, любить и не думать о том, доживём ли мы до завтра.       Я целовал её, сжимая пальцы на её затылке, и чувствовал, как она цеплялась за мою куртку, словно утопающий за соломинку. А ещё чувствовал покой. И его мне дарил человек, который в своё время доставлял одни лишь хлопоты. Человек, который мучил меня видениями во снах, который застрял в глотке рыбной костью — ни выплюнуть ни проглотить. Та, чья сердце, казалось, не билось вовсе. Но теперь, когда она доверчиво, подобно уличной кошке, жалась к моей груди, я чувствовал: оно билось. Заходилось в бешеном вальсе, стучало в висках и сливалось с моим собственным.       — С Рождеством, Лэйн.       — С Рождеством.