Привычки

— Все это так странно, да? И это действительно странно. Неясно, непонятно... Непривычно. Хьюго много что понимает в привычках, он выстраивал на них свою жизнь. Свое выживание. Держать нож под подушкой, не пить из стакана, если на пару минут упустил его из виду, говорить мало, наблюдать много, не поворачиваться спиной, не… Не привязываться. Неужели это когда-то было его привычкой? Хьюго смотрит на Вэриана, и не может не согласиться: все это очень странно. Но его мысли далеки от реальности, поэтому он не отвечает сразу. Тактика «вопросом на вопрос» — тоже одна из его старых привычек. — Что именно? — спрашивает он, делая свой тон непринужденным. Старается не обращать внимания на то, как Вэриан садится рядом, кутаясь в плед вместе с ним. Старается не обращать внимания, как горячо покалывает пальцы протянутая кружка какао. Старается не обращать внимания, как сердце в груди делает ребродробительный кульбит. Очень старается, правда. Но наблюдательность — привычка неосознанная, почти рефлекторная. — Ну, — Вэриан рассеянно выводит пальцем узоры на своем колене. Потом поднимает голову. — Это все, — кивком он показывает на остальную часть комнаты. Они все сидят в большом зале замка. Кажется, даже банкетный зал в замке у Нуру не такой огромный. Юджин подбрасывает дрова в камин, пока Рапунцель что-то очень увлеченно рассказывает Кассандре, которая специально меняла свой маршрут, чтобы оказаться здесь на праздники. Лэнс показывает Кире и Каталине, как лучше насаживать зефир на палочки, чтобы тот равномернее поджарился. Йонг возится с хлопушками, пока Нуру просит его быть аккуратнее. Фредерик и Ариана осматривают елку, будто на этом огромном помпезном дереве не больше игрушек, чем на всех елках Короны вместе взятых. — Находиться в спокойной обстановке, — негромко продолжает Вэриан. — Когда нет никакой угрозы, не надо никуда бежать, и на нас не летит огромная комета, — у Хьюго против воли вырывается нервный смешок. — Просто возможность отметить праздники… все это так непривычно. Хьюго задумчиво делает глоток какао и откидывается на спинку дивана. — Не знаю, я праздники вообще не отмечал, — говорит он тише, чем собирался. И даже не потому что вокруг них люди, хотя это было бы легче объяснить. — Как? — Вэриан поднимает на него удивленные глаза, и в них столько детского удивления, что Хьюго делает еще глоток, лишь бы у него не треснуло лицо. — Совсем не отмечал? — Дон не очень любила праздники. Не знаю, что они ей сделали, — Хьюго фыркает, но тут же отводит взгляд, потому что Вэриан смотрит на него этим взглядом. Этим «продолжай раскрывать свое трагичное прошлое, я слушаю» взглядом. От него в животе всегда что-то скреблось. Зачастую бабочки. — А я как-то ничего ей и не противопоставлял. — Тебе не хотелось? — Вэриан двигается ближе, подгибая к груди колено и кладя на него щеку. И смотрит смотрит смотрит. — Может быть, и хотелось, — и Хьюго под этим взглядом тушуется, сминая в руках край пледа. От таких разговоров ему сразу становится как-то не по себе, начинает выворачивать наизнанку, потому что говори мало не говори вообще привычки дают о себе знать. — Но я как-то… возможно… — Не хотел ей перечить? — Все-то ты знаешь, — кривая улыбка расплывается на лице, потому что да, он знает. Знает о нем все, знает слишком много. Знает столько, что становится страшно. Вэриан подтверждает это самодовольной улыбкой. — То есть, Сигревет вы не праздновали? — Сигревет это большой парад лицемерия, — бросает Хьюго, но натыкается на скептичный взгляд Вэриана. — Ну, я так думал раньше. Пока не встретил вас и… — он боится поднимать глаза, но все равно это делает, сталкиваясь с голубыми радужками. — …И тебя. Потому что то, как заливаются краской чужие щеки, явно того стоит. Вэриан ничего ему не отвечает, только делает нервный глоток какао и старается сильнее закутаться в плед. И Хьюго не может не рассмеяться. Не может не положить голову на чужое плечо. Ну, знаете, эти привычки. — А я раньше терпеть не мог зимние праздники, — говорит Вэриан после паузы, и Хьюго поднимает на него глаза. Он знает этот тон. Знает, потому что только что говорил таким же. Есть в этом тоне что-то осторожное, что-то лирически печальное, что-то с терпким оттенком прошлого, которое они оба не любят затрагивать. Но затрагивают каждый раз. — Это, — у Хьюго пересыхает горло. Он не может завершить мысль до конца даже в голове. — Это из-за…? — Да, из-за метели, — кивает Вэриан, не добавляя деталей. Они и не нужны. — Каждый раз с наступлением зимы мне хотелось просто закрыться в лаборатории. Даже когда все наладилось. Все равно оно напоминало о том дне. — А сейчас? — Хьюго находит под пледом чужую ладонь, чтобы сплести пальцы. — После всей этой жести со спасением мира. Вэриан переводит на него взгляд и улыбается, и камин в центре комнаты выглядит уже не таким ярким. Хьюго улыбается в ответ потому что привычки. От них никак не избавиться. — После Сигревета в Ингварре я начал относиться к зиме менее настороженно, — Вэриан крепче сжимает его ладонь. — После того, как встретил тебя. Когда в жизни появился Вэриан, привычки Хьюго изменились кардинально. Из-под его подушек пропали все ножи, он перестал параноидально оборачиваться на каждый шорох, забыл о бессонных ночах в патруле местности. Зато в привычку вошло краснеть от каждого слова, от каждого взгляда голубых глаз. Не молчать, говорить то, что никогда никому не рассказывал. Что больше никому и не расскажешь. Держать за руку, когда плохо и когда хорошо, просто держать за руку. Странные они, эти привычки. А может, странный здесь он. Хьюго делает глоток какао и запрокидывает голову на спинку дивана. — Если так подумать, я впервые полноценно праздную Новый год, — задумчиво тянет он, смотря на резные узоры под потолком. — Действительно странно. И время как будто замирает, тормозит, неповоротливое и неторопливое. Становится вдруг как-то тепло, обжигающе горячо под ребрами. Отдаленный смех, сверкание мишуры, — все это заставляет какое-то неясное, незнакомое облегчение окутать мысли. Медовый свет огня заливает зал, тянется и растекается, штрихами ложится на лицо Вэриана, выделяя каждую веснушку. Хьюго может сосчитать их даже в темноте. Вэриан шуршит пледом, а потом тянется ближе и оставляет легкий поцелуй у Хьюго на щеке. — Тогда с Новым годом, — он неловко фыркает, но улыбается все равно искренне, ярче любого камина, красочнее любых елочных игрушек. Хьюго смотрит на него и не может перестать. — Тебя тоже с Новым годом, Гогглс, — говорит он, двигаясь ближе и крепче сжимая чужую ладонь. К этому легко привыкнуть. А Хьюго много что понимает в привычках, он выстраивал на них всю свою жизнь.