Даунстрок

      Джисон каждый раз смотрел на него открыто, почти разинув рот. Смотрел влюбленными, такими широкими глазами. Смотрел опечаленными, практически сомкнувшимися глазами. Смотрел и утром, и днем, и поздним вечером.              Все ждал момента, что-то типа подходящего. Почти подходил и открывал рот, да вмиг делал вид, что рядом стоящему лучезарно пропевает заветное «Привет». Рядом стоящий лишь крутил пальцем у виска, а Джисон пожимал плечами, оборачивался, смотрел на него и вздыхал.              Минхо был слишком близко, чтобы сделать к нему еще один шаг.                     И Минхо не нравились парни.              — Да ты что? — Джисон глазами-щелками, агрессивно настроенными, стреляет в Хенджина.              Хенджин перекатывает палочку, что для размешивания кофе из автомата, во рту, подпортив зубы на правой стороне жеванием пластика. Он вскидывает брови.              — Выглядишь слишком радостным, вдруг забыл, что ты ему неинтересен.              — Речь опять о том недопарне Джисона? — плюхаясь на свободный стул, спрашивает подошедший Сынмин. У него из открытого рюкзака валятся тетради и листы, где куча почеркушек, перечеркушек.              Джисон отчаянно вздыхает: и потому, что вся их группа музыкантов-неудачников собралась здесь, чтобы обсудить его самую паршивую и прекрасную влюбленность в парня, который никогда на него не посмотрит, и потому, что эта самая влюбленность колется, ведь он какими-то сверкающими глазами бусинами смотрит на какую-то…              — Крисси? — не верит Хенджин.              — Ага, — наконец собрав все листы, Сынмин оглядывает их стол. — Она прикольная так-то. Правда флиртует со всем, что движется.              — И с тобой?! — удивленно распахивает глаза Хенджин.              — И со мной, — пожимая плечами, Сынмин показывает, что ему это было ни о чем. Крисси милая, но слишком уж пришибленная местами, он так считал и особо не стыдился этого. — Ей нужны были мои конспекты. Я ей дал, она мне тоже будто бы хотела. Я отказался.              Джисон все это слушает вполуха и не перестает морщиться. Куксится сильнее. И из-за слов Сынмина о Крисси, и из-за того, что Минхо на финты Крисси ведется. Джисон бьет себя по лбу ладонью, когда замечает, как Минхо, заполучив какую-то бумажку от Крисси, победно улыбается крошечной улыбкой и движется слишком уж прыгучей походкой до столика, где сидит его компания.              — Я не могу это терпеть! — вскакивает на ноги, злобно бросая взгляд на друзей. У Хенджина аж выпадает палочка изо рта.              — Что конкретно? — Сынмин на своих витаминах, на выкидоны их гитариста с лопающимися струнами уже никак не реагирует.              — Ну, знаешь, может, мы так альбом закончим, — предполагает Хенджин, наблюдая с усмешкой, как Джисон по пути к столику Минхо поправляет свои смешные шорты и пиджак.              — Песни о неразделенной любви? — Сынмин это подхватывает.              — Ху-уже!                            Джисон поправляет еще и галстук свой длинный. Поправляет все, что можно и нельзя, лишь бы руки приструнить. Почти подойдя, замечает свои уродливые подушечки пальцев, хочет их спрятать и смазать эти точки, что он нарисовал маркером и показывал Сынмину с Хенджином: «Смотрите, смайлики на ваши таблы похожи».              Из раздумий его выкидывает так же, как и вкинуло. Моментально.                            — О, ты же из группы местной?              Это не голос Минхо. У Минхо он мягче, намного.              Джисон поднимает взгляд и замечает, как пронзительно-оценивающе по нему пробегают, с пренебрежением. Джисон шмыгает с некоторым отвращением тоже. Какого черта Минхо общается с ними…              — Я как-то видел ваши видео, — у Джисона сразу колени в дрожь и все, что хотел сказать, вылетает разом. Минхо смотрит на него не так предвзято, как его недружелюбные-предвзятые друзья. Джисону аж легче. — Здорово.              — Крисси показывала? — вмешивается еще один. И Джисона почти бросает в приступ агрессии. Колени успокаиваются, когда кровь закипает: и этот, и Крисси. И поплывшее лицо Минхо.              — Крисси — фанатка клавишника, — беззлобно хмыкает Минхо и вновь обращается к Джисону, даже улыбается. Джисон ведется. — А ты на гитаре?              — Да! — выпаливает и тянет к нему руки. — Посмотри на пальцы, это я жесть урепетировался. Мы скоро альбом же выпускаем...              Минхо ведь смотрит, с интересом слушает чужой лепет и предлагает сесть к ним за столик, несмотря на странные-косые взгляды. Кивает на все сказанное искренне, попивая кофе из автомата, что-то даже спрашивает, уточняет. Джисона это прямо плавит: тот расходится, уходя в свое гитарное соло. Выпендривается до мозолей и вытаскивают его лишь за шиворот.              Хенджин скромно улыбается всем сидящим, большим пальцем указывает на Сынмина с листами, где зеленой ручкой все переписано, подписано, подчеркнуто, — текст из песни новой.              Встречают остатки группы также сухо, теперь уже с какой-то насмешкой — кошмарно несуразные, нестандартно одетые в смешную одежду; вот такие музыканты. Сынмин поправляет свой кремовый кардиган с орнаментом, чувствуя себя неловко. Хенджин шмыгает носом. Оба это чувствуют. И лишь Минхо теплотой очаровывает, просит скромно автограф: «Не очень знаю, кто из вас клавишник, но можно попросить того черкнуть пару приятных слов?»              Джисон скрипел сердцем, когда Хенджин подписывал листок для Крисси.                            — Может, не стоило тебе давать автограф? — спрашивает незамысловато Джисон, когда они группой, такие несуразные, двигаются к репетиционному залу, который занял на месяц вперед Сынмин, единственный ответственный среди них. Ах, благословение!              — Может, не стоило тебе говорить про «новый» альбом? — Хенджин пальцами делает кавычки и залетает в зал первым спиной вперед, бросая рюкзак к стене. Он проводит по голове ладонью, еще не совсем привыкнув к своему базз-кату.              — Которого нет, — Сынмин подхватывает, закрывая дверь.       Джисон скатывается по стене на пол, совсем как рюкзак. Прячет лицо в коленях. Как же это все-таки было дерьмово-паршиво, слов не подобрать, даже рифма не идет.              — Все действительно было плохо? — мычит в колени.              — По-моему, его друзья пытались незаметно тебя сфоткать, — пожимает плечами Хенджин, включая синтезатор. — Мы говорили тебе, что значки сомнительные.              Джисон обиженно выпрямляется и проводит пальцами по значкам на своем нагрудном кармане пиджака. Правда ведь говорили. И шорты, что смешные с сапогами, что он урвал по сумасшедшей скидке. Но ему нравится: все это сочетание, которое кажется глупым на первый взгляд. Все это ему нравится, потому что это он. Джисон состоит из маленьких глупостей, несуразных сочетаний и значков, может быть, сомнительных. И как бы он хотел, чтобы это видели и принимали. Чтобы видел, принимал и немного любил Минхо.              А почему он так хотел? Сам не понимал. Сердцу ведь не прикажешь, в кого вплестись, а в кого нельзя по тому и тому. Особенно когда эти «тому и тому» такие очевидные. Джисонову сердцу было слишком наплевать на все, джисонову сердцу было достаточно перепутать этажи и залететь к группе танцоров в аудиторию, встать и упасть в пятки, как только джисоновы глаза наткнулись на Минхо, стоящего у доски; тот, что-то писал: буквы, цифры, круги и не разобрать сразу, с утра тем более, первая пара… И что танцоры делали в кабинете, разве не в зале им место? Джисон ни черта не понял. Он почесал затылок, неловко поклонился и, взглянув на парня у доски вновь, закрыл дверь. Вернулся к расписанию, сверил аудитории — записал номер группы Минхо к себе в заметки и трясущимся ватным шагом направился на выход, забыв о своей какой-то первой паре…              Парень в шортах, может быть, смешных, в жилетке со значками и рубашке с галстуком. Он стоял у доски и что-то писал. Джисон помнит это так, будто было час назад. Поэтому и сам купил себе шорты, но сочетание нашел с пиджаком. Правда, Минхо больше в жилетке и шортах он не видел. Будто ему это приснилось, галлюцинация или фантазия шальная. И никогда Джисон больше не находил значков у Минхо, как бы не пытался вглядеться. А Джисон пытался: путал этажи все чаще, пытался открыть правильную «неправильную» аудиторию. А Минхо от него все прятался, надевал джинсы и худи, часто голубую.                     — Джисон, ты в каких там своих голубых фантазиях витаешь? — ворчит Хенджин, когда их гитарист вновь пропускает свое вступление. — Такими темпами никакого альбома для Минхо и его Крисси не будет.              Джисон морщится, сильнее сжимая медиатор. Он оборачивается на Хенджина, который отходит от своего инструмента и приваливается к стене, раздраженно утыкаясь в мобильный, чтобы отдохнуть от постоянного «Еще раз!» Сынмина. Конечно, ему же не нужно постоянно начинать заново, он ведь даже не открывает рот на интро! Зато Хенджин пашет за троих в этой шарашкиной конторе.              — Я слышал, что в группах самые ответственные — барабанщики, может, заведем одного полноценного? — вдруг встревает Сынмин и переводит полностью наэлектризованный взгляд Джисона на себя. Помимо того, что он своими словами не дал ответить Хенджину чем-то суперхамским, так еще и косвенно назвал Джисона неполноценным барабанщиком. Он же умеет играть!              — Разве это не ты самый ответственный у нас? — выходит слишком резко, Сынмин аж морщится. — И мы втроем хорошо справляемся… — ставит гитару на стойку и зачесывает волосы назад, замирая с ладонью на затылке. — Думаете, кто-то захочет к нам полноценным барабанщиком?..              — Устроим прослушивание. Мы расширим наш диапазон и возможности, — поддерживает Хенджин, не поднимая глаз. — Может, даже на публике выступать начнем.              Джисон кивает и отворачивается от своих, чтобы унять все трясущееся и закипающее в нем. И Хенджин, и Сынмин правы; так правы, что бесит это неимоверно. Джисон хмуро жует губу, шестеренки в голове заставляет крутиться. Те скрипят, но крутятся, встают в пазы, запускают механизм.              Он вновь кивает, на этот раз самому себе, приняв что-то, о чем сейчас не сообщит. И лишь позднее Сынмин скажет, что нужно все решать сообща, а не по-идиотски, не по Хан-Джисоновски.