tell me why

— Почему? ...глаза огромные, блестящие, надо добавить, глаза пиздец какие уставшие уставились на него. Кори на одно и хватило, чтобы поморщиться и почесать предательски зачесавшийся нос. А вот в то, что набор звуков, дошедший до его ушей, был вопросом, сразу въехать не удалось. Тем не менее Кори грубым ото сна голосом дал баса: — Какого хуя ты тут забыл? Но мысль, пожалуй, формулировать стоило вовсе не так. Этот пиздюк если что и забыл, то это как раз взять с собой совесть. Потому что у человека, который без всякого предупреждения запрыгивает на другого, беззащитного, совести априори быть не может.  Джим склоняет голову и неуклюже задевает кончиком носа лоб Кори. Он почти скулит, когда переспрашивает: — Почему?.. Джим настолько упорот, что Кори слышит, как его сердце колошматит что есть мочи.  Кори не нравится этот у Джима стремный подход: заявиться к товарищу, будучи при этом в сиську обдолбанным, да и к тому же еще и обиженным. Можно было бы сказать, что это тупой ход, но нет, потому что угашенность Джима сейчас — это самый что ни на есть гениальный маневр, против которого у Кори просто не остается шансов. — Почему — что? — Кори тоже интересно, почему, хотя он знает, к чему это «почему» относится. Последние дни Стоун Саур проживались с усилием воли: Кори пел, но себя больше не слышал; Кори играл, но пальцы его больше не слушались. Кори чувствовал себя желейным, ватным, восковым... он думал, что растечется лужей прям на сцене. Он пил и блевал, блевал и пил, и мог думать лишь об одном: надо выбираться. Когда вставал, ноги его подводили. Кто-то должен был протянуть ему руку помощи, Кори ожидал, что это случится!.. но никакой руки не было. Во всяком случае не той, чью он ожидал. ...это был такой контраст, это было почти что перерождением, когда он играл со Слипнот. Парней было много, страсти в них — еще больше, адреналин внутри Кори вырабатывался с ненормальной скоростью и возвращал ему его прежние краски. Тогда он понял: сколько бы ему ни предстояло гореть, он этот огонь выстоит. Потому что он сам и есть огонь. Он в первый же день успел поругаться и ввязаться с каким-то типом в драку, но это как раз то самое свидетельство жизни, в котором Кори нуждался. На него смотрели так, будто он был дичью, а пиздили так, будто хотели освежевать на месте и забить гвоздями. Кори тогда по-настоящему почуял запах свежей крови.  Это оказалось той самой подпиткой для его темной, деструктивной натуры. Он был злым. Он был мерзкой тварью. Он может позволить себе быть злой мерзкой тварью, зная, что рядом с ним — точно такие же злые мерзкие твари. И, блядь, Кори мог обкончаться от этого сильного чувства! ...поэтому только Кори действительно знает, почему. Но если Кори скажет, Джим не поймет. Джим смотрит на него сверху вниз заплаканными, напуганными, огромными глазами, и у Кори подгибаются колени от одной этой картины. Этот человек пришел к нему ночью вовсе не за тем, чтобы спросить «почему». Джим опять остался один.  У Кори потеплело в груди. Он проснулся. Он абсолютно уверен в правильности своих действий, когда, обхатывая джимову голову ладонями, устроил его у себя на груди. Кори только потом будет думать о том, что его друг поступил не совсем гигиенично, когда прошел в спальню в грязной обуви. На улице грязно и сыро, потому что весь день лил дождь, но Кори даже не морщится — ему действительно все равно. Ему в нос ударяет стойкий запах пота и сигарет, и Кори с шумом вдыхает. — Ты отвратителен, — он не обижает Джима; во всяком случае, не был на то намерен. И Кори имел в виду даже не грязь и пот, чтоб вы понимали. — Ты еле живой, как у тебя вообще может стоять? — Кори поинтересовался; тихий смешок сорвался с губ.  — Я не знаю, — Джим отвечает уже нормальным голосом, на столько нормальным, на сколько ему позволяет его состояние, — но он всегда такой. Это даже больно. Я пробовал на колесах сидеть; не сработало. Я хочу курить. У тебя есть? — Дай, я тебе молочка хоть погрею... — Кори со стоном сел на кровати, Джим сполз вниз, и Кори на миг почудилось, будто бы Джим теперь совсем бескостный; он конкретно сейчас напоминал ебучую вареную сосиску, очень длинную сосиску, надо сказать.  — Не хочу молочка, — запротестовала длинная сосиска, обхватив Кори поперек талии, и Кори чуть воздухом от этой хватки не подавился, — давай просто... полежим. Я сидеть не смогу, он... мешает. Мне больно. И тут Кори понял, что проснулся он все-таки не до конца: — Простая арифметика: у тебя есть хуй... и у тебя есть друг, который тебя в беде не оставит. Джим вытаращил на него свои уже почти черные, дурные глаза, тем временем губы Кори вновь скривились в усмешке, и он с нежностью, заботливо отдал приказ: — Ляг на спину. Джим помотал головой: — Нет, погоди... Кори нахмурил брови, орлом наблюдая за действиями Джима, но тот и не думал выдавать чего-то запредельного: он кое-как, не без божьей помощи стащил ботинки и швырнул их куда-то в сторону. После задумчиво глянул на Кори, тут же опустив взгляд: — Я воняю, наверное... Кори с секунду посмотрел на него, оценивая этот джимов виноватый вид, искренне виноватый... и заливисто расхохотался. Но продлилось это недолго, и физиономия Кори сменилась на нейтральную. Ничего смешного не было. — В душ сходишь, — успокоил его Кори, — но не сейчас. Иди сюда. Джим послушно подполз поближе к Кори, доверчиво боднул лбом его плечо, и пробурчал: — Что ты задумал? Кори зарылся пальцами в копну волос и блаженно охнул, не стесняясь этого. Джим зачем-то захерачил дреды, Кори и сам тоже зачем-то захерачил дреды, и ему безумно нравилось то, что Джим не просто одобрял его идеи — но и шел за ним, повторял за ним. Возможно, с кем-то другим такое бы не проканало. Но Джим был особенным, он не «кто-то другой». Кори посмотрел на него. Серьезно посмотрел. — Мы же друзья, да? — его голос слегка дрогнул на «да»; части, которая как раз с потрохами выдала в нем параноика.  Глаза Джима опасно заблестели: — Это тупой вопрос, Тейлор, — он почти прорычал это «Тейлор», и Кори почувствовал, как к уже своему члену начала приливать кровь. Кровь ударила и в голову тоже: — Я хочу тебя трахнуть... — Кори проговорил это завороженно, словно в трансе; словно это он под спидами, а не Джим, — ...если ты не будешь против, — но Кори — джентльмен. Джим сглотнул и принял сидячее положение, с какой-то даже угрозой возвышаясь над Кори — тому даже в голову не пришло, что они у них по-прежнему была едва не комичная разница в росте; Кори даже забыл о том, что, вообще-то, боится этой разницы. Зачем ему помнить об этом, когда он хотя бы помнит, какой Джим на самом деле? Для всех Джим был просто высоким чуваком, но для Кори Джим... для Кори Джим — больше, чем высокий.  Он пока не придумал адекватного объяснения, и он не уверен, что то, которое все-таки у него было, уместно. Позволительно, например. Когда ответа не поступило, Кори переспросил: — Ты не против? Джим зажмурил глаза и тихо выдал, с очевидной мольбой в голосе: — Сделай уже хоть что-нибудь... пожалуйста. Кори вряд ли бы назвал себя нежным, когда дело касается секса, скорее — порядочным. Он задает вопросы своим партнерам, ему очень важно, чтобы они вводили его в курс дела, ему важна их реакция: нравится-не нравится, продолжать-не продолжать. Это не совсем забота, во всяком случае, не в том понимании, к которому привыкли все здоровые люди.  Когда Кори спрашивает «продолжать?», он имеет в виду: «ты все еще можешь решить, ты все еще можешь уйти»...  Прямой диалог с партнерами помогал Кори оставаться в сознании, в моменте, в настоящем времени. Многие не понимают, насколько это важно — их это раздражает, они показывают свое раздражение, и Кори учится держать язык за зубами. Никто не хочет с ним разговаривать.  Кори не знает, как поведет себя Джим, но решает попробовать, ненавязчиво касаясь внутренней стороны бедра: — Все хорошо?  Джим под ним кивает, кивает очень быстро, дергано. Джим все еще дает ему зеленый свет. Кори вздыхает и медленно вводит палец: сначала один, потом — второй, далее — третий, не забывая поглядывать на Джима, пытаясь получить ответы на свои вопросы с помощью языка тела вместо языка вербального. Ему трудно, ему неспокойно, но он закусывает губу и молчит. Переспрашивать одно и то же по несколько раз — это значит наскучить. Кори не хочет быть скучным. Кори уже по своему профессиональному обыкновению натянул на член резинку, и Джим внезапно оживился: — Вот это да!.. Кори прыснул. Действительно: вот это да. «Вот это да» в плане, что Джима это искренне удивляет. Джима, взрослого мужчину с вполне взрослыми потребностями. Вот это да!.. Еще одно, уже не произнесенное «вот это да» не заставило себя ждать, когда Кори вошел в Джима. Во всю длину и с первого раза. Это тело принимало и сжимало его так, что Кори уже просто не мог поверить в реальность происходящего: она нарочито ускальзывала от него, и всему виной были Джим и его жар.  Но Кори не позволит себе сбиться, Кори себя контролирует: — Если тебе не понравится... Джим натуральным образом рычит: — Я в порядке. Закончи то, что уже начал. Кори бурчит «как скажешь» и начинает уверенно двигаться, наращивая амплитуду. Он нарочно не смотрит на Джима, точкой опоры его глаз на данный момент служила копия полотна Ренуара: обнаженный мальчик обнимает кошку и исподлобья улыбается зрителю. Кори сглотнул.  ...ничего общего с его личными интересами это полотно не имеет. Оно тут висело до него и будет висеть после. Кори берет джимов член в руку, дрочит ему и больше не заморачивается о том, что ренуарово детище на стене может вызвать ряд вопросов у всех подряд. Кори даже пришлось покраснеть перед своей девушкой, но она заверила, что просто пошутила — она знает Ренуара и его картины. Джим вряд ли что-то знает про Ренуара и импрессионистов середины девятнадцатого века... он и без этого очарователен. Джим очарователен, и перед оргазмом Кори ему так и говорит: — Ты очарователен, ты знаешь?.. Кори целует его в плечо... это должен был быть дружеский жест. Он не нарушает чужих границ. После секса Джим действительно пошел в душ, Кори выкинул презерватив в урну, упрямо отказываясь принимать, что он-таки перешел границы. Джим ему этого не простит. Джим, красный и мокрый, плюхается на кровать, и Кори говорит: — Прости. Джим зевает: — За что? Кори осторожно лег рядом, вздохнув. — Я не хочу, чтобы ты потом подумал, что я тебя использовал. Я ведь тебя не использовал... я не хотел. Джим двигается ближе, закидывая длинную руку на Кори; не обнимая, просто удерживая ее на одной точке. Кори отметил, что она тяжелая. — Это было странно, — признался Джим, опять зевая, — но зато мне теперь не больно. И я не думаю, что ты... использовал меня. Это не так. Кори отзеркалил зевок; физические силы на продолжение диалога покидали его, и ночь забирала свое: — Ты все еще хочешь курить?.. Джим опять потерся носом о Кори. Тот охнул. — Пожалуй, нет, не хочу... мне кажется, я сейчас засну. Бля, уже засыпаю. Кори, я сплю... Кори хмыкнул. Самое главное-то он не успел сказать: — Ты не один. ...а еще так хорошо, что Джим застал его сегодня одного. Дьяволу одному известно, что бы было, если бы Джим наткнулся на его девушку... ...Кори проваливается в сон.