Птица по имени Шон Ренард

Они стояли на крыше — охотник и птица. Каждый знал, что все кончено. — Можно? — спросил птица, указывая головой в синеву над городом. Ник кивнул. Подошел, развернул спиной, оттянул воротник светлой рубашки, полоснул ножом между лопаток. Ткань разъехалась, упала. Птица вытянул кисти из рукавов, выдернул полы из-под пояса, сбросил обувь, носки. Остался босым и голым по пояс. Крылья за спиной развернулись, заслонили полнеба — Ник стоял к птице близко, как никогда. — Как это? — спросил он. — Что ты чувствуешь? — Не знаю, — птица развел руками. — Если не пробовал — не объяснить. — Давай же. — Ник указал арбалетом в небо. Птица разбежался, тяжело замахал крыльями, перевалился через край. У Ника екнуло сердце. А вдруг… Но птица показался из-за парапета, стал набирать высоту. Ник перевел дыхание. Они все взлетали так, ни один не смог заставить себя сложить крылья и камнем упасть на далекую мостовую. Птицы не были созданы для падения. Но этот птица был особенным, Ник чувствовал. Хорошо, что все обошлось. Птица поднялся выше, заложил вираж. Он нарочно выбрал солнечную сторону, чтобы Нику слепило глаза. Он надеялся уйти. Каждый из них надеялся. И Ник честно давал им шанс, хотя и охотник, и птица заранее знали, кто победит: крыло или стрела. Секунда, еще одна… Время кончалось. Ник тянул сколько мог и еще немного сверху; потом вскинул арбалет. Стрела ушла параллельно солнечному лучу; птица рухнул вниз. Ник поспешил к выходу на лестницу. Он знал, что никто не тронет трофей охотника, но не хотел, чтобы на мертвого птицу глазели. Сейчас тот принадлежал только Нику. Жесткое основание крыльев с трудом поддавалось ножу, хотя и нож был специальный, и Ник знал, где и как резать. Он взмок, пока закончил. Птицевозка уже прибыла, санитары забросили тело внутрь железного ящика. Хэнк кивнул на крылья под ногами Ника. — Давай. — Нет. — Ник отрицательно качнул головой. — Оставлю. — Как хочешь. — Хэнк махнул ему, прощаясь. — Ву, едем! Птицевозка скрылась в толчее машин. Ник подобрал крылья. Вообще-то они были обязаны сдавать их для отчетности, но все закрывали глаза, когда охотник решал оставить трофей. Все равно спустя пять лет легкие, высохшие в архивах перья сжигали вместе со свежими трупами крылатых тварей. Ник скрепил крылья вместе куском проволоки и повесил на бра в гостиной. Серо-белые, они сливались со стеной в вечных сумерках небольшой квартиры. Под ногтями осталось немного крови. Ник ушел в ванную. Бросив в корзину для белья темную футболку, он вычистил ногти под струей воды, умылся. Вытираясь, через плечо бросил взгляд в зеркало. Иногда ему казалось, что он забыл. Иногда он действительно забывал. Два тонких кривоватых шрама на лопатках. Он все еще чувствовал, как лопается кожа, как смещается центр тяжести, когда за спиной раскрываются во всю ширь вот эти… механизмы для полета. Он не шагнул с парапета. Ему было семнадцать, и он испугался: не столько полета, сколько того, что не сможет отказаться, если попробует. Крылья оттягивали лопатки и хотелось найти и убить того, кто придумал крепить их к людям. Убить хоть кого-нибудь. Наутро он пришел в центр для таких же, неправильных, и записался на операцию. Может быть, он был единственным охотником в мире, ощутившим тяжесть этих штук. И птица по имени Шон Ренард знал об этом. Ник думал над его словами всю ночь, неспешно напиваясь на полу перед молчащим телевизором с одной стороны и серыми крыльями — с другой. «Если не пробовал — не объяснить». Где бы он был, если б попробовал? Лежал в куче других в птицевозке? Ждал своей очереди при каждом взлете? Или давно сгнил бы крематорным удобрением на полях? Говорят, на пепле отлично растет картофель… Крылья встречали его после каждой охоты. Он сжился с ними. Они были его собственные. «Не попробуешь — не узнаешь». И профиль у Шона Ренарда был птичий, остроклювый. Ник помнил. Каждую черту, каждый взгляд — профессионально цепкой памятью охотника. Внимательные глаза, тонкие губы, надежные крылья. Очень надежные. Такие, что и Ника выдержали бы. Птицы смотрели на него странно. Ник перестал давать им шанс. Стрелял, едва маховые перья разрывали кожу. Это было непрофессионально. Не по-человечески. — Я не человек, — сказал Ник очередной птице — хорошо сохранившейся блондинке с пронзительным взглядом. — И не птица. Я охотник. — Будь ты проклят, охотник, — с улыбкой пожелала она. «Элизабет Лассель», — прочел он потом в документах, хотя был уверен, что там будет стоять фамилия «Ренард». Перед зеркалом в ванной он вскрыл старые шрамы, стараясь действовать аккуратно. Раздвинул кожу, силясь разглядеть, что там внутри. Кровь мешала, и Ник не увидел ничего особенного. Хирурги работали чисто. Он вложил основания крыльев Шона в разрезы, попытался зашить, но ничего не выходило, кожи не хватало, чтобы закрыть кости, да и шить на спине было очень неудобно. Тогда он примотал крылья эластичным бинтом. Получилось прекрасно. Ник поднялся на крышу, цепляясь перьями за стены на поворотах. Руками развел крылья в стороны. Лопатки отозвались болью. Это было правильно. Крылья поймали ветер, Ник пошатнулся, но устоял. Предчувствие полета переполняло его. Он потерся щекой о крыло — самое надежное крыло на свете. «Попробуй, — сказал Шон. — Это не страшно». Страшно действительно не было. Совсем. Только немного больно спине и мокро глазам — от яркого солнца. Как тогда. Ник закричал и шагнул с парапета.