Got your heart in a headlock

You say too late to start Got your heart in a headlock I don't believe any of it You say too late to start With your heart in a headlock You know you're better than this Imogen Heap — Headlock

Каждое утро Джон вынужден вспоминать о том, чего лишился. Протез — как наказание, как насмешка, как личное проклятье, он всякий раз показывает, что иногда усилия тщетны. Ставя его на место, Джон всегда морщится, потому что невозможно избавиться от эмоций, невозможно полностью отбросить прошлое. Новый день приходит, переполненный солнечным светом или серым дождём, новые события, расследования, усмешки напарника, который — если забыться или быть честным с собой — почти человек, — и вот уже угнетающее ощущение засыпает где-то глубоко внутри. Засыпает, чтобы ночью измучить его, а утром подтолкнуть к новой порции воспоминаний. Джон не хотел бы помнить, что чего-то лишён, однако его пестрящая пробелами память на удивление прочно фиксирует именно это. Всякий раз разговаривая с Валери в участке, общаясь с другими членами команды, выезжая на очередное дело, он не может отделаться от ощущения, что всем вокруг очевидно — он не цельный. Он только часть человека, и все они сочувствуют, прячут жалость за доброжелательными улыбками и отводят глаза. Даже Мальдонадо. Только Дориан смотрит на него с удивительным вниманием — но можно ли опираться на мнение на его счёт, когда оно принадлежит тому, кто человек только почти?.. Иногда, если неделя выдаётся спокойной и нет ничего, кроме мелких происшествий, Джон слишком погружается в это состояние. Ощущение нарастает в нём, превращаясь в откровенную паранойю — он убеждён, что все лгут ему в лицо. Он знает, что ему сочувствуют, как, должно быть, будут сочувствовать попавшей под автомобиль собаке, как… Он словно оказывается за бортом, никому нельзя доверять до конца. Он тонет во тьме своих мыслей, захлёбывается ими и не может попросить о помощи. — …Джон? — голос Дориана выдёргивает из угнетающих размышлений. — Дориан, — вздыхает тот. — Что-то случилось? — Ничего, — Дориан смотрит слишком внимательно, чересчур, совсем не так, как все остальные. И не так, как MX, взгляды которых абсолютно пусты, даже если устремляются к говорящему. — Только тебе следует развеяться. — Что-то предлагаешь? — усмехается Джон, неуверенный, что от Дориана действительно способен что-то спрятать. — Отчего бы не проехаться за суши? — предложение Дориана не лишено смысла, а в участке всё равно нечего делать. Джон поднимается, а тягостные раздумья отступают и прячутся в тенях его собственной души. Потому что — он знает — они никогда не оставят его. Даже если он найдёт все ответы. *** Часть человека и почти человек. Джон удерживает бутылку пива за горлышко, рассматривая своего вынужденного напарника. Тот отвечает тем же, вот только у него в руках нет бутылки. — Что тебя терзает, Джон? — спрашивает Дориан. И голос его звучит так живо, с таким богатством интонаций, что, если закрыть глаза и отрешиться, можно представить — это действительно его единственный друг. — С чего ты взял, что меня что-то терзает? — бросает он в ответ лениво. — Или у DRN была функция психолога? Разве для активации не нужно использовать какие-то команды? Взгляд Дориана меняется. Джон запоздало вспоминает, что тот умеет обижаться. Почти человек. Почти по-человечески. — Тебя беспокоит протез, — говорит Дориан спокойно. А у Джона перехватывает дыхание, хотя, конечно, каждому в участке очевидно, что его беспокоит синтетическая часть, что он не желает быть её владельцем, что… — Блестящая догадка, — раздражается Джон. — Используешь дедуктивный метод? Дориан чуть наклоняет голову. — Джон, — говорит он тихо. — Но протез не превращает тебя в неполноценного человека. Он отворачивается, не в силах выдержать проникновенный взгляд. Можно ли объяснить хоть кому-то, отчего он убеждён в обратном? Уж точно не тому, кто синтетический целиком. — Разве человек — не тот, кто способен любить? — как бы между прочим спрашивает Дориан и поднимается. — Нам пора ехать. И в тот же момент Джон тоже видит вызов. Что-то случилось, наверняка какая-то мелочь, способная загрузить его не больше, чем до вечера. *** Новое утро, и Джон снова проверяет заряженность протеза, устанавливает его на место и с ненавистью смотрит, как синтетическая нога маскирует свою истинную природу. — Способен любить? — спрашивает он вслух. Слова Дорина проникают под кожу, с током крови распространяются по телу, чтобы отравить каждую клетку. А он способен? Лишившись всего, что у него было прежде, не вспомнив о том, что именно произошло, способен ли он теперь любить? «Может, я даже ближе к MX, чем ты, Дориан», — с горечью думает он, а потом злится на себя за то, что допустил подобные размышления, что в мыслях обращается к напарнику, который всего лишь… всего лишь андроид. Он выходит из дома в новое пасмурное утро, а непрошенные мысли достраивают картину мира. А те, у кого синтетические сердца, они… Они способны любить? Когда в них появляется этот чужеродный кусок, это меняет их чувства? Джон ощущает протез как заражение, он близок к тому, чтобы прямо сейчас остановиться и отключить его. — Джон? — Ты откуда здесь? — спрашивает он, оборачиваясь к Дориану. — Я должен был забрать тебя у Руди. — Теперь не придётся, — Дориан смотрит на него внимательно. — Прости за вчерашнее… Кажется, я сказал совсем не то, что нужно. Джон сжимает кулаки и щурится. Ему хочется ударить, выместить гнев, обвинить во всех грехах, но Дориан стоит и смиренно ждёт, как положено ждать андроиду, всего лишь говорящей вещи, и гнев сменяется острой тоской. — Брось, — расслабляется он. — У меня всегда по утрам паршивое настроение, тебе ли не знать. Дориан кивает. Начинается новый день.