Морской бой

Во время длительного плавания такие вещи, как настольные игры, становятся просто незаменимыми. Нет ничего лучше, чем отвлечься от своих бытовых обязанностей на игру в сёги или шашки. Правда, к концу путешествия ты рискуешь ими пресытиться: почти месяц на одном и том же судне да с ограниченным числом развлечений — срок чудовищный. Рюсуй не считает плавание занятием нудным или утомляющим, совсем наоборот — ему в радость каждый день любоваться лунными дорожками, простирающимися от их корабля до самого горизонта. Вид бушующих волн, что так и норовят потянуть ко дну весь экипаж, также вызывает у него немалый восторг — в таких условиях и познается вкус жизни. Жизни, что хлещет неслабыми потоками тебе прямо в лицо, что сметает ветром кем-то забытые головные уборы и пахнет бескрайним океаном. Однако, когда погода рисует тихий штиль, грех не отвлечься на что-то будничное — в этом он согласен со своей командой. Кроме стола для покера Сенку потрудился смастерить и другие предметы досуга: игральные доски, кости, даже подобие монополии. Времени ведь у их экипажа хоть отбавляй, поэтому научить своих боевых товарищей играм двадцать первого века — дело нетрудное. — Твой ход, — Рюсуй предпочитает серьёзным шахматам или нардам более простенький, но не менее интересный морской бой. Он скрещивает руки на груди и взглядом очерчивает палубу: вон Ген меланхолично беседует с Суйкой, вон Хром мастерит новые карандаши, — каждый занят своим делом. Правда, кроме этих троих не видать никого: все уже ушли отсыпаться в трюм, благо, погода позволяет. — Один «Б», — отвечает Укё, выглядывая из-за деревянной перегородки. Он устало подпирает щёку рукой и разглядывает мачты. Вид у него маленько потрёпанный, а взгляд то и дело теряется в оппоненте. — Ранен, — Рюсуй кусает карандаш. Укё хмурится и накручивает на палец прядку волос. Он долго разглядывает собственные пометки, лениво прикидывая, куда в следующий раз целиться. Сначала касается грифелем одного поля, потом другого, затем сверяется с расположением остальных вражеских кораблей и, если повезёт, называет выбранную клетку менее, чем за одну минуту. — Опять осторожничаешь, — Рюсуй вздыхает, когда видит, что Укё снова погружается в глубокие размышления. — Будто если разок ступишь вольно, случится что-то непоправимое. — Иногда разумнее проявить излишнюю сдержанность. Перечеркнуть все свои старания я всегда успею, — Укё отвечает, хитро щурясь, и наконец выбирает место атаки. — Даже если велики шансы на успех? — Рюсуй снова зачеркивает клеточку на своём поле, досадно почёсывая затылок. — Неужели риск настолько тебе страшен? — он потягивается, широко раскинув руки, а затем подпирает голову ладонью. Долго разглядывает меняющегося в лице Укё и тихонько посмеивается. — Не страшен, а недостаточно обоснован, — возражает поучительным тоном тот. — Если нет выхода — риск может стать решением, но в обыденной жизни мне он не кажется чем-то благоразумным, — он бьёт себя по щекам, прогоняя сонливость. Солнце постепенно скрывается за линией горизонта, а ранее снующие туда-сюда подданные царства науки вяло бредут к трюму. Рюсуй и Укё остаются на палубе совершенно одни, и последнему очень сложно не найти в этом нечто романтичное. Не то, чтобы его голова была полностью забита лишь тёплыми и уютными мечтами — нет, однако эмоционально уязвимый уголок в его сознании всё же имеется: а это вам не шутки! жить, зная, что часть тебя слишком чувствительная и хрупкая — такое себе удовольствие. — Не думаешь, что постоянно прячась за осмотрительностью, ты проиграешь нечто большее, чем просто игру в морской бой? — Рюсуй разглядывает чужие волосы и руки, пытаясь разобраться в невидимом: в настроении, мыслях, желаниях. — А мне есть что? — Кажется мне, имеется пара аспектов, — бросает загадочное. Укё почему-то начинает нервничать: сначала пристально смотрит Рюсую в глаза, затем поправляет свою кепку. — Имеется. Один, — отвечает тише чем обычно. — Но поступить в данном вопросе рискованно для меня может стоить слишком многого. Не хочу терять то, что имею, — он прячет лицо в воротнике своего плаща. — Да ты куда больший жадина чем я! — восклицает Рюсуй, удивлённо приподнимая брови. — Нельзя приобрести что-то, ничем не жертвуя, — возражает так, будто от этого зависит по меньшей мере чья-то жизнь. — Мне страшно, — Укё тяжело вздыхает. И в этом вздохе тонет невысказанное, сокровенное, глубоко и надежно спрятанное. Будто он проглатывает саму суть. — Поэтому ты бежишь от проблемы? После этого вопроса наступает неловкая пауза. Кажется, что на некоторое время всё вокруг замирает, останавливается, сосредотачивается на последних произнесённых словах. — Куда-то не туда ушёл наш разговор…- Укё вздыхает и дёргается, когда чувствует, что его щеки касаются чужие пальцы. Он некоторое время удивлённо хлопает ресницами, пытаясь понять, почему Рюсуй так внезапно оказался в миллиметрах от его лица. — Ты мне нравишься, — затем слышит честное и слишком резко отстраняется. Настолько резко, что, не удержав равновесие, падает с лавки прямиком на сырую палубу. — Твою мать! — Укё трёт ушибленный затылок и отряхивает спину. — Я убью тебя! — в нём вдруг просыпается неукротимое возмущение. Рюсуй же хватается за живот и хохочет до потери сознания; вытирает невидимые слёзы и любуется тем, как злой и смущённый Укё кладет голову на стол, прячась в головном уборе. Кажется, он матерится. — И ты не против связаться с кем-то, кто будет постоянно тебя тормозить? Кто будет слыть трусом и слабаком? — спрашивает, шмыгая носом. — Если он будет периодически спасать мою шкуру, я буду рад. Мне не повредит капелька чужой рассудительности, — Рюсуй отнимает у Укё кепку и гладит его по волосам. — Оно и видно, — тот же пытается отшутиться. — Этот кон ты мне все-таки проиграл, — пальцем указывает на поле морского боя. Рюсуй меланхолично разглядывает все свои подбитые судна. Эта игра была хоть и долгой, но достаточно предсказуемой: обыграть Укё ещё не получалось ни у кого. Только у Сенку, правда его даже человеком порой назвать трудно. Слишком уж умный. — О, правда? — Рюсуй притворяется расстроенным. — Если победа в игру за твое сердце стоила мне проигрыша в морской бой… Должен сказать, я ни о чём не жалею! Укё шипит и закрывает лицо ладонью: не хочет, чтобы кто-то видел, как он краснеет. — Просто заткнись, умоляю, — и всеми силами изображает недовольство.

Когда звон проклятий тебя убивает, И слышен салют, прославляющий месть, Поможет сбежать от ада созданий, Поможет подняться не страсть и не лесть. Когда страх заполняет и душу, и тело, Спасти от уныния, боли, судьбы, Тебя сможет лишь жадность, верность и вера Не чья-то чужая — с твоей стороны.