***
Красный пытается распутать провода. Уже двадцать чертовых минут Сизифово труда. Красному уже хочется вцепиться зубами в этот комок столь похожих ниток и разорвать их на части. Лишь ощущение чужого присутствия смягчают животный порыв. — Хах, Красный, ты такой милый, — проговорил Белый, находясь поодаль и наблюдая за другом, что каким-то чудом умудрялся запутать провода ещё сильнее. — Смешно ему, только посмотрите, — огрызается Красный, даже если в его тоне нет ни капли злобы. Он не виноват, что все провода для него были одного дурацкого оттенка. — Я вот не понимаю, кто умудрился сломать щитки, — задумчиво мычит Белый, делая несколько шагов вперёд и теперь наблюдая за путаницей своего приятеля из-за его плеча. — Это ведь силушки нужны, что бы от стены отодрать намагниченную железную пластину. — Кому-то просто заняться было нечем, — так же недовольно бурчит Красный, размышляя, как сильно ему достанется от капитана, если он просто оторвет здесь всё к херам. — Перед отлётом я прочёл в журнале, что на некоторые корабли пробираются чудики из космоса. У них пять рядов зубов, восемь глаз, и похожи они на медуз. Их цель — это уничтожить людей, и стать новой возвышенной расой. — Бред. Где ты это прочёл? — сухо интересуется Красный. — В «Мироздание вселенной»! Научный журнал вообще-то. Там пять звёзд по уровню достоверности. Выпускается под редактурой академии наук, а многая информация получается непосредственно через «МИРА». — Кому всралось возвышаться над людьми… Кого не поставь рядом с вами, будут лучше… — под нос бормочет Красный, слишком поздно прикусив себе язык за вырвавшиеся словечки. — Ась? — Говорю, херня этот журнал. — Ты херня! — дуется Белый. Он в миг присаживается на корточки рядом с уставшим Красным, что уже просто наматывает провода себе на руки, и тыкает его в плечо. — Вроде такой серьёзный, угрюмый, а с щитками возишься как дитё малое. Давай покажу как правильно. — А почему ты поднял тему про пришельцев? — интересуется Красный, наконец-то с радостью избавляясь от замучившего геморроя. — Это же бред, сам посуди. — Ну, кто-то ведь сломал щитки. Ты сказал, что это кто-то, кому скучно стало, а по мне, это сделали нарочно. Если мы не починим здесь всё, свет в столовой так и не заработает, — размышляет Белый, даже не вслушиваясь в свою болтовню, разбираясь в накрученном беспорядке. Осознав, что кудели из проводов уходят глубоко в нутро щитка, он тут же натужно пытается до конца отодрать уже прилично смятую дверцу. — Н-ну же… — Дай сюда, — отмахивает одной рукой товарища Красный, пока другой в одну секунду отдирает дверцу как кусок картона, давая необходимый доступ и пространства для работы. — Вау, Красный! Ты… эм, сильный, — Белый издает девчачий вздох и томно оглаживает чужую руку, пытаясь прощупать через ткань скафандра стальные мышцы. Чувствует твердую плоть. — Да сколько можно! Вы тут чуть ли не час сидите, быстрее ни как? — врывается в сцену Синий, совершенно не обращая внимание на картину перед ним. Уже всякого навидался. — А, да, конечно! Почти закончили, — отдирает руку и в секунду отворачивается Белый, снова усердно принимаясь за работу и насвистывания под нос. Красный лишь с любопытством всматривается в чужое человеческое смущённое лицо. Оно вызывает странные ощущения глубоко под его кожей, но он во время отдергивает себя. Рано. Еще рано.***
Забившись в угол помещения, полностью покрытого металлом, Белый, в надежде почувствовать его успокаивающий холод, раскидывает в стороны руки. Сил не хватает пошевелить даже одним мускулом, что уж там говорить про бегство. А надо ли оно ему? Уже можно догадаться — всё решено. Короткие и уверенные шаги, глухо отбиваются в черепной коробке и по стенам коридоров корабля, как тиканье убывающего таймера. Щелчок замка. Без каких либо трудностей. Сломал так же легко, как и щиток. Скрежет раздвигающихся дверей, не сулящий ничего хорошего Белому. А раньше и другим его товарищам. Хриплое дыхание. Клацанье зубов. Знает ли он, какую атмосферу навевает? Едва ли. Зашедший Красный беззаботно плюхается напротив, раскидывая конечности так же сумбурно, как и человек. В одном из его многочисленных карманов недобро сверкает нож. А Белый ведь сам, самостоятельно, учил его как им пользоваться… «Хах, Красный, ты совсем не умеешь им резать! Чтобы разрезать дыню, арбуз, или что-то округлое, достаточно взять его так, а потом кончиком проткнуть середину. Видишь? Как легко проходит. Будто никогда на кухне не готовил, честно слово» Белый сипло смеётся, не замечая как во рту становится приторно кисло, а глаза против воли набухают и заливаются слезами. Коротко шмыгнув, он сворачивается в клубок, чтобы не видеть Красного. Чтобы не видеть его нечеловеческое лицо, чтобы не видеть его кроваво-красный костюм, чтобы не видеть нож, который приготовили для него. Чтобы не видеть. Не видеть. «Не хочу видеть…» — Что думаешь? — глухо интересуется Красный. Хриплый голос сейчас звучит будто из пасти дикого зверя. Свирепого, бесконечно злого… А он ведь всегда так звучал, Белый просто не замечал. Не видел. Или пытался не замечать. Как и всех, кто предупреждал его. — Думаю о чём? На удивление, Белому удается спросить без запинок и достаточно звонко. Можно подумать, что ничего и не произошло, а это всего лишь обычная семейная ссора каких-то придурков, которые позволяют себе слишком много в стенах своего дома. Только в стенах корабля. Только позволил себе через чур много из них двоих — лишь один. Новый всхлип. С каждым разом сдерживать их становится все сложнее. — О всём, — даже под непросветным черным стеклом скафандра, можно заметить обеспокоенный огонёк чужих глаз. Красный продолжает, незаметно пытаясь заглянуть в чужое лицо, спрятанное в коленях. — Ты знаешь, о наших товарищах. Это было ошибкой, не так ли? Белый неверующе поднимает голову с колен. Красный удивлённо отстраняется, увидев через край наполненные горечью и злостью глаза. Злость такая чистая, что кажется, может обжечь. — О, так теперь они НАШИ товарищи? Вот так значит? Помнится, ещё неделю назад ты лепетал о другом, — рычит Белый, не хуже Красного в гневе. — Ты убил моих товарищей, и горесть от твоих рук пала на мою голову. Что я могу думать об этом, а, Красный? Чего ты ждёшь от меня?! — в отчаяннее хрипит Белый, чуть не срывая голос. Как же ему все осточертело. Минуту, другую, Красный хранит молчание, всматриваясь в так знакомые, и так неузнаваемо исказившиеся черты лица напротив. Истинные эмоции так удивительно преобразовывали людей. — Понимания? — прискорбно выдаёт Красный, как свою последнюю попытку вернуть человека к себе. Был ли он когда то его? — Понимания? Понимания?! — разрывается Белый. — Какого нахуй понимания ты от меня ждёшь?! Я не собираюсь прощать тебя за твой голод, я не собираюсь понимать, почему ты оставил меня одним из выживших! Красный уже раскрывает рот, но его вмиг перебивают. — Хотя, нет… Я понимаю. Сладкое ведь напоследок, да? — с придыханием и на грани истерики интересуется Белый. — Этот нож, что ты взял с собой… — указывает пальцем на предмет. Красный поворачивает голову следом, смотря на торчащую рукоять. — Он ведь для меня, так? — сам за собой не замечая, Белый оглаживает свою шею. — Да, — просто соглашается Красный. — Для тебя. Белый даже какое-то время не верит в услышанное, до последнего надеясь на… На что? А на что надеяться, когда твой друг съел всех из твоих знакомых. Какая надежда может быть в такой ситуации? Её съели так же, как людскую плоть, разорвали на части, прожевали, прополоскали в слюне и выплюнули в урну. Смотря в бесчувственные глаза напротив, что под тёмным стеклом едва узнавались, Белый не был способен разглядеть грустный огонёк. — Ясно… — устало вздыхает Белый, на удивление для себя, облегчённо. Неожиданно, ему чуть ли не под нос подсовывается рукоять ножа. Белый неуверенно поднимает голову, смотря как Красный, держась за лезвие, протягивает ему оружие. — Держи, он для тебя, милый, — снова так притворно воркует Красный. Белый неуверенно принимает нож, осматривая потёртости и едва сошедшие красные пятна. Тело берёт в озноб, а органы ощущались тяжелыми камнями в животе. — Зачем? — Я хочу, что бы ты сделал выбор, дорогой. Я знаю, что к какому бы выбору ты не пришел, твоё решение будет правильным, — Красный поднимается с насиженного места, пододвигаясь к Белому ближе. Слишком близко. Непозволительно близко для сложившейся ситуации. Белый рад бы отдалиться, но позади лишь тупик, в который он себя и загнал. Их ноги теперь почти соприкасаются. Секунду, другую, смотря в покрасневшие и удивлённые глаза, Красный кладет руку на боковую поверхность визора, словно пытается прикоснуться через стекло к щеке. На боковой поверхности шлема остаётся четкий багровый отпечаток. Такой отчётливый, будто Красный минуту назад окунул руку в краску, а не… Только сейчас Белый замечает оставленные отпечатки на ноже. На рукояти, на сверкающем лезвии. На полу следы, что алой дорожкой вели за Красным из коридора, на поверхностях, к которым он прикасался, где алое расцветало как цветы. Следы свежие, влажные. Кровь еще не застывшая, недавно теплая. Воздуха начинает катастрофически не хватать. Нож вылетает из рук, и своими пальцами человек в панике пытается оттереть кровавый след от стекла. Красное размазывается лишь сильнее. Белому кажется, что он может чувствовать запах даже через скафандр. Очертание окружающего плывет, размазывается в разводах. Белый теряет контроль над окружением. Красный вмиг набрасывается на космонавта словно хищник, наконец-то дождавшийся своей жертвы. Льнет к чужому телу, выгибаясь в позвоночнике. Живот расходится в разные стороны, вываливая наружу несколько массивных щупалец. Они незамедлительно обматывают чужие руки, прибивают их к стене, удерживая в неподвижном состоянии. Красный, тем временем, собственноручно снимает с чужого лица скафандр, скидывая его на пол куда подальше, позволяя откатится. — Белый, милый, спокойнее, — будто заразившись, в бреду говорит Красный, — Всё хорошо, всё будет прекрасно. Просто успокойся, дыши. Это срабатывает. Белый не поднимая голову, утыкается лбом в чужую грудь, чувствует, как чужие пальцы со странным трепетом перебирают его волосы, пачкая их в тошнотворно алый. Как каждый локон слипается между собой. Как склизкие, длинные щупальца, сползая, оставляют на руках уже никогда не смываемые следы. «Не надо было тогда соглашаться всегда ходить вместе» — думает Белый. «Не надо было тогда предлагать именно Белому находится рядом» — думает Красный. Монстр общался и с другими барашками. Некоторые тоже ходили вместе, но во время обвинений все были под ударом. Никто не заступался за других, волновались только за свои шкуры. Но когда дело доходило до Красного, самым громким и неприступным был именно Белый. Он до всей глубины своей души верил, что Красный святой, но на деле таковым был он сам. Когда Белый, полностью уверенный в своём выборе, проводил одним за другим своих товарищей в бесконечные пустоты космоса, посадочная капсула, из которой всех выбрасывали как ненужный мусор, под руководством Белого светились как врата рая. В такие моменты, видя столь непоколебимую преданность, предатель действительно думал, что быть выброшенным им — не самая худшая учесть. Не самая худшая. Но ведь есть вариант и получше, верно? Теоретиком Красный был так себе, но если оставить на корабле только двоих, могло выйти и что-то путное. На практике, заплаканный Белый, в ненависти, к Красному или к самому себе, сжимал со всей силы его обпачканный кровью костюм, а зубы скрипели будто наждачкой. Взяв за предплечье человека, Красный сажает его в более удобную позу. Поглаживает одной рукой плечо, уходит к локтю, пока другой старается взять за подбородок чужое лицо. Хочет приподнять его, чтобы вновь увидеть то наполненное восхищением и счастьем личико дорогого… милого… Щупальце оглаживало и сжимало талию. Непонятно, когда оно снова было вытянуто. Белый ещё не замечает этого. В немом крике раскрывает рот и хрипит удушенной собакой в грудь Красного. Пальцами скребет по чужому костюму, будто пытается содрать чужую кожу несуществующими когтями. — Зачем… Зачем… — Так надо было. Они тебе никогда не были друзьями, ты же знаешь. Слова, столь легко брошенные, вновь разжигают жгучий гнев. Белый с рычанием отнимает своё лицо от чужой груди, пытается вновь отстраниться. Волосы спутались и слиплись в липкий беспорядок, а на лбу остался четкий алый отпечаток. Красный понимает, что таким человек ему нравится больше. Злой, чуть ли не бешеный, раскрепощённый, пленённый собственными эмоциями и покрытый чужой кровью. От столь чудного зрелища собираются слюни. — Нет, они не были тебе друзьями! — вскрикивает прямо в лицо предателя Белый, чуть ли не дрожа от гнева. — Каждый день я разговаривал с ними, а ты отмалчивался и сторонился. Даже имен их не знал, да и по цветам запомнить не мог. Это я договаривался с медиком, чтобы они приняли тебя вне очереди. Это я ужинал с ребятами каждый день в столовой и приходил на их вечера игр, пока ты в тихую поедал принесенные мной пайки в нашей каюте. И никогда ты не считал их друзьями. Стоило им поднять голос на меня, даже пошутить, ты как бешеный срывался. Сторожевая собака, что лаяла на любого прохожего. И это я искал их части тела по разным кабинам и отмывал их кровь… Красный молчит едва ли секунду, после чего громко разрываясь смехом. Смех похож на вой, что бьется эхом в маленькой комнате, не находя себе выход. Начался также неожиданно, как и закончился. — А это не ты ли выбрасывал их из корабля, друзей то своих? Не строй святого, не играй в кукольный домик и не притворяйся паинькой. Они не были тебе друзьями. — Разумеется, не были… — неожиданно для Красного заявляет человек голосом, что теряет все эмоции. — И в этом ведь тоже ты виноват. Каждый день твердил мне, что я не должен влезать в чужие беседы, не должен уделять им свое свободное время. Что чужие судьбы и проблемы не моя забота. Так старательно ограждал меня, сажал на поводок… Ты знал, что за месяц до отлета, у Синего погиб сын? Каждый день видеть лицо дочери Розовой для него было пыткой. Он уже через неделю не выдержал и разрыдался при всех в общем зале. Все сразу собрались вокруг него, сочувствовали, поддерживали. Но я…? Я стоял в стороне. Даже не мог решиться подойти, разглядывая твою фигуру за толпой. И знаешь что, Красный? Я смирился. В один день я просто понял, что не понимаю, о чём говорят мои товарищи. Что не ощущаю их эмоций. Ты так сильно всех ненавидел, что заставил и меня мыслить также. — Не правда. Я не ненавидел всех. Мне вот нравилась Розовая, — начинает ластиться Красный, склоняя голову в скафандре к чужому злому лицу и будто нарочно еще сильнее сжимая щупальце. — И поэтому она пропала самой первой? Глаза выпученные, капилляры лопнуты, покрывая склеры алыми пятнами, по щекам неконтролируемо потоком стекают слёзы, не прекращающее капая наземь. Красному так хочется их слизнуть. Настолько зачарован, что не видит. Рука Белого тянется к упавшему ножу. — Конечно нет, милый. Я ведь даже не успел узнать её получше, потому что был занят только тобой, — и будто не замечая скривившееся лицо в отвращении, Красный продолжает. — И это было хорошо, да, это было очень хорошо… — щупальце стало тереть и давить интенсивнее, что уже не ушло от внимания Белого. — Убери, — нож хорошо сидел в руке. — Делай уже выбор, милый… Всё зависит от тебя, я не буду тебе преп… — Договорить не успевает. Один рывок и Красный был повален наземь. Удерживая его в таком положении, Белый падает на чужой живот, вдавливая предателя в пол всем своим весом. Своими ногами придерживая чужие, свободной рукой вцепляется в плечо, чтоб увернуться не мог. Логикой он понимал, что это бессмысленно против выродка космоса, но действует он на чистых, откровенных эмоциях. Белый хотел вспороть ему горло, отрезать ему каждую щупальцу, и затолкать каждое предателю поглубже в его зубастую пасть, даже если при этом он лишится пальцев. Замахиваясь рукой в которой держит нож, Белый, на глаз и столь краткое мгновение, пытается определить угол, при котором лезвие лучше войдет в плоть, и уже в следующее мгновение вбивает его в чужое горло. … Как жаль что в этот момент он закрыл глаза. Белый понимает, что принять увиденное не сможет. Он чувствует, что проиграл, понимает, что дальше сражаться нет смысла. Понимает, что действует в глупом бессмысленном порыве отчаяния. Остался миллиметр, один жалкий, блять, миллиметр. С такой силой лезвие бы точно прорезало костюм, будто по маслу прошло на сквозь. Запястье обматывает внезапно появившимся щупальцем, удерживая руку от злополучного удара в горло в стальной хватке, до боли и хруста сжимая конечность. Кажется еще немного, и парню перетрут кости легче, чем шелуху. — Не верный выбор, Белый, — гортанно рычит Красный. Щупальце, что все это время было обмотано вокруг Белого тугим кольцом сжимается с такой силой, что у парня темнеет в глазах и звенит в ушах. Он начинается рвано кашлять, словно хочет выплюнуть свои внутренности, а во рту появляется горький привкус желчи. Скафандр Красного слезает слоями, как сожжённая кожа, раскрывая лицо предателя. Щеки расходятся и рвутся натянутой ткань, раскрывая язвенные отверстия, откуда бесконечными рядами торчали тонкие игольчатые зубы. Глаз, что слишком много для человека, открывают веки по всей поверхности лица. Они большие, суженные, животные, с зрачками формы острых осколков на ядовитом желтом фоне. Белый шокирован настолько, что перестает сопротивляться. Он знал, что сражается не с человеком, но до этого у страха не было лица. Теперь было, созданное глубинами космоса и самой извращённой эволюцией. Теперь точно понятно, не было смысла бороться, нет доводов убегать и искать спасения. Он обречен. Пристально всматриваясь в испуганное лицо человека снизу вверх, предатель вновь меняется. Лишние глаза закрываются, исчезая под кожей, оставляя только те, что максимально похожи на человеческие. Отверстие в щеках плавно заживают, скрывая смертельный арсенал зубов, оставляя обычный человеческий рот и тонкие губы, что так издевательски расплывались в ехидной улыбки. Это предложение. Последний шанс Белого продлить свое жалкое существование еще чуточку дольше. Не оказаться бесславно переваренным в желудке пришельца. От этого больно. Очень. Белый еще не готов распрощаться с жизнью. Пока что нет. Поэтому он, сглотнув всю горечь, и еще почему-то не погибшую гордость вместе со своим собственным достоинством, не отстраняется. Отнимая руку с груди, и, роняя нож, кладёт руки по бокам от головы Красного. Приближается сам, добровольно, оставляя жалкие миллиметры между ними и неизбежным. Ощущает чужое горячее дыхание, может детально разглядеть чужой выжидающий взгляд. Красный, чтоб наверняка, щупальцем отбрасывает подальше нож, а у Белого в груди щемит, от осознания, что выбора и не было вовсе. Не ожидая больше, хотя и мешкаясь, человек наконец-то льнёт к чужим губам. Довольный рокот тут же прокатывается по Красному. Руки предателя в мгновение с пола оказываются на талии Белого, сжимая ранее оставленные синяки с новой силой. Белый пытается всеми силами сосредоточиться на поцелуе, на чужих сухих губах, и в такой опасной близости скребущих зубах, чем на том, что щупалец становиться все больше и больше. Они слизкие, теплые. Обворачивают, скребут, тянут, требовательно и небрежно срывают все замки и застежки на скафандре, будто это скрепки. Охватывают его руки и ноги и периодически сжимают. Щупальце, самое большое, что ранее обкручивалось кольцом вокруг тела, самым первым прорывает ткань костюма. Все отростки, как один, проникают под скафандр, в нетерпении разрывая его на части и открывая доступ к еще большим кусочкам человеческой кожи. Белый стонет, от отчаяния, от унижения. Красный довольно урчит сквозь губы «правильный выбор», и не чувствует солоноватый вкус стекающих слёз с чужих глаз. Находясь в бескрайнем космосе, окружённый галактиками, кометами, звёздной пылью и смертью, Белый чувствует бесконечную печаль. Маршрут корабля был давно нарушен, так что окончательное прибытие скрыто пеленой неизвестности. И эта история, о смерти целого экипажа, останется в этих глухих, холодных стенах, так и не пробравшись дальше посадочной капсулы. Станет очередным прочерком и рядом вопросов в ежедневном отчете. Белый про себя хмыкает от такой мысли. Нож всё ещё не выходит из поля зрения, и если он не смог найти ему применение для Красного, то потом, находясь в полном одиночестве, Белый найдёт ему другое применение.