Такая участь прежде постигала лишь шутов.

Они совсем одни в душной комнатушке с маленьким зашторенным окошком. Лампа противно пищит, отдавая подрагивающии жёлтым светом. Жарко. Кажется, совсем нечем дышать. Выпад. Глаза Иллуми распахиваются шире, чем обычно, его едва видно встряхивает судорога, глаза поднимаются на Хисоку. Иллуми всё смотрит на него и медленно пятится, пока по его ногам и подбородку стекает кровь. Сиреневый костюм темнеет ещё больше, облипает рану и начинает противно хлюпать от каждого неуверенного шага назад. Он прижимается к стене и сползает по ней вниз, оставляя бурое пятно. Приторный, едва горький запах крови растекается по комнате. Хисока смотрит на него, как и всегда, совсем немного сводя брови. Так смотрят дети на умирающее насекомое, с неподдельным интересом, хищным невероятно пугающим. «Какая жалость, что такой талантливый мастер, как ты, позволил себе потерять бдительность.» «Мы никогда не были товарищами, неужто ты забыл?» Иллуми пытается что-то произнести, но давится подступившей к горлу кровью и сгибается под приступом кашля. Хисока всё также спокойно наблюдает, не двигаясь с места. Мороу медленно начинает подступать ближе, слегка скрипя обувью, специально, нагнетая обстановку. Ему невероятно нравится глядеть, как пальцы раненного с каждым звуком вздрагивают всё сильнее. Золдик тянется за иглами, нащупав, хватается за них, пытается швырнуть в противника, но перед глазами всё расплывается, рябит и качается, сколько не жмурься. Лишь одна игла слегка царапает чужую щёку, оставляя едва видную алую ниточку. Хисока встаёт на одно колено. Дрожащая рука с иглой подрывается к чужому горлу, но клоун перехватывает её. Сейчас, когда Иллуми ранен, тяжело, летально, подло, сил у него сильно поубавилось. Хисока держит его руку и смотрит в чёрные бездны чужих глаз со своей характерной улыбкой, в то время, как Иллуми щурится, как он будет пытаться ухватить побольше воздуха, будто выловленная на сушу рыба. Такой же беспомощный и жалкий, наивный и заглотивший наживку. Мороу, кажется, наслаждается этой яростью, слепой ненавистью и к себе тоже, Золдик прекрасно понимает, что сам виноват. — Какая жалость, - голос Хисоки слаще мёда, пробирает до мурашек, от этой приторной ноты Иллуми тошнит, хочется схватиться руками за шею и сдавить со всей злостью. Но силы стремительно покидают его, а всё, что он видит перед своим жалким, самым жалким, что может быть у убийцы, концом, это ухмыляющееся лицо проклятого клоуна. Вторая рука Мороу давит на рану, кажется, пытаясь проткнуть насквозь. Золдик уже начинает задыхаться от нечеловеческой боли и крови. Игла выпадает из кулака. «Киллуа... » - Иллуми сжимает зубы, пальцы Хисоки, освободив чужую ослабшую кисть, оттягивают тугую губу, пытаясь раскрыть чужой рот. Кажется, этот ублюдок собирается запихнуть в его глотку карту. Но перед глазами лишь брат. Золдик не умел находить иного подхода, нежели давить, ранить словами, шантажировать, пугать и заставлять. Но он никогда бы не убил своего дорого младшего брата. «Я хотел, чтобы ты был в порядке, неужели ты не понимаешь?» Всё начинает темнеть, исчезать в непроглядной черноте. В горло проникают чужие пыльцы, Иллуми пытается отодрать чужую кисть, но сил совсем не осталось. Кажется, чувствуя чужое отчаянье, Мороу, улыбаясь шире, достаёт руку изо рта и поднимает уголки тонких бледных губ, совсем уже ссохшихся, пальцами. — Какая очаровательная улыбка с такими чудесными глазами. Руки Иллуми падают вниз, он подаётся вперёд, окатывая клоуна кровавой рвотой. А затем чёрные очи навсегда стекленеют. Хисока опускает веки, прикрывая глаза Золдика. — Тебя сгубила глупость, до чего же забавно, не находишь? - он вытягивает из колоды карт, - Такая участь прежде постигала лишь шутов. Джокер слетает на пол и тут же пачкается в крови. — Ещё одна партия за мной.