Фальшивая игра

Класс с нарушением зрения не почувствовал приближения катастрофы до момента, когда не стало слишком поздно. Когда дверь не распахнулась чересчур уверенно, впуская две пары ног в женских туфлях. Когда никто не должен был являться. Кендзи предусмотрительно полез под парту, ожидая атаки. «Заговорищицы хитрее, чем я думал! Они решили не дожидаться удобного момента для нападения и сделали этим момент максимально неудобным для остальных!» А больше ни о чём подумать не успел: его сразили даже в его укрытии. Конечно, Кендзи всегда знал, что умрёт во время восстания, но! Это должно было случиться намного позже, лет через тридцать и совсем при других обстоятельствах: он должен был подавиться куском пиццы. Но в данный момент его барабанные перепонки готовы были порваться. Остальные студенты тоже были в панике. Зажимая уши, дрожа, они пытались понять источник смертоносного звука. Слабовидящие даже связали звук с двумя силуэтами у доски. Получив подсказку у подруги, Лилли направилась в сторону звука сурово, непоколебимо, как ледокол прокладывает себе путь через толщу льдов. — Прекратите немедленно! — приказала девушка, но её слова потонули в вое, визге и гудении. Больше по наитию, чем целенаправленно, Сато нашла запястье Миши, прижимавшей ладони к ушам, и потянула его на себя. Розоволосая тут же поморщилась. В то же время другая девушка из класса буквально вырвала изо рта Сидзуне трубку, отчего резервуар наконец начал медленно сдуваться, а звук ослабевать. — Прекратите! Тебе-то самой нравится? — Ва-ха-ха, — с болезненным выражением лица лишь выдавила Миша. Возможно, это было самое скорбное «ва-ха-ха» в истории человечества. Прийти сыграть на волынке для класса с проблемами со зрением — это надо было только придумать. А неумение только усугубило ситуацию, в то время как сама Хакамити была вне досягаемости собственной фальшивой игры. Миша, увидев движения рук подруги, спешно принялась за перевод. — Ситтян хочет сказать, что… Но Лилли, выставив ладонь на уровне рта девушки, прервала её. — Хочет сказать, а должна бы просто извиниться. — …что хотела устроить для сестрёнки концерт музыки с твоей родины. Сато лишь печально покачала головой. — Миша! — полным боли голосом выкрикнула Лилли. А затем медленно опустила голову, будто придавленная непомерной тяжестью. — Даже не так: Сиина Микадо. Сегодня ты перешла черту: если раньше ты выбирала между Сидзуне и мной, то сегодня ты сделала роковой выбор — между Сидзуне и здравым смыслом. — Выпрямив спину и подавшись вперёд, блондинка нависла как скала над бурным морем. — Если до этой вашей выходки я была холодна и нема, как рыба… как Сидзуне, то сейчас моё терпение лопнуло. — На губах показалась чопорная улыбка. — И не нужно так махать руками: ты переводчица, а не веер, да и говорю я не слишком быстро. Даже для тех, кто привык делать, а не думать или обсуждать. Выражение на лице Миши сменилось с пристыженного на боевое: так легко она перенимала настроение Сидзуне. Тень не имеет права на собственные движения. — Президент Ситтян… — начала Микадо, но остановилась, когда мягкая, но тяжёлая рука легла ей на плечо. — Президент может не утруждать себя словами. Здесь ей больше не рады. Как и её играм. Как, прости… — вздох, — Миша, и тебе. И пусть больше её «Риск» не выходит за пределы игровой доски. Блондинка прикрыла глаза и сложила руки на груди в молитвенном жесте. Будто на панихиде по погибшим подругам. Миша, чувствуя растущий ком в груди, переводила взгляд с Сидзуне на Лилли и обратно. Хакамити агрессивно махала руками, а Сато этого не видела. Расстроенный, траурный тон слов одной не слышала вторая. Опустившись на парту и повесив голову, Микадо безвольно опустила руки вдоль тела и дала слезам течь. — Мне жаль, — лишь тихо произнесла она. Лилли кивнула, но не сдвинулась с места. [Нам стоит уйти], — вяло, без энергии обратилась Миша к Сидзуне. [Мы не закончили!] [Наоборот, мы закончили. Даже больше, чем, наверное… тебе хотелось]. Наверное, слишком поучительно и своевольно, но сегодня она обязана позволить это себе. Не проронив ни слова, Миша поплелась к выходу, а Сидзуне направилась за ей, не желая оставаться безголосой тенью в недружелюбном классе.