Ни в чем себе не отказывай

— Я уничтожу вас всех, черти. Вы будете молить о пощаде. Не пощажу никого, если не забуду, а я сейчас запишу куда-нибудь эту мысль, чтоб уж наверняка вы все пострадали. — Боже мой, Ками, ты уже так быстро ползаешь! — … вам всем хана: за мои убитые нервы, раненую самооценку и гордость. — Уильям, Уилл! Беги скорей сюда! — сука, как я тебя сейчас ненавижу. — Ооо, она ускорилась! — быстро перебираюсь на четвереньках, стараясь не потерять равновесие. Слезы обиды застилают глаза, а самой мне ужасно стыдно. Господи, ну почему я именно в этом возрасте очутилась здесь, ну за что? Это потому что я как-то не так умилялась своим детям? Ну ведь все матери так делают! — Маменька, принеси-ка, пожалуйста, тот комбинезончик, — ах ты черт! Решив, что хуже не будет, стараюсь ускориться и проползаю под столом. Естественно меня не могут достать, им нужно для этого самим опуститься на четвереньки. Петляя, я пытаюсь сбросить их со следа, но задача не из легких. Рамильда не теряла меня ни на секунду! Да и сложно затеряться в гостинной, что обставлена минимальным количеством вещей. — Не подходите ко мне! — пыхчу я, почувствовав мужскую руку рядом со своей маленькой, крохотной ножкой. — Как мило она тараторит! Такая говорливая девчушка! — оооо, знали бы вы как я вам тут отвечаю, не умилялись бы мне так. Рамильда-стерва, мы же с тобой ровесницы, отвали от меня! Почувствуй в моем агуканье угрозу и отойди! Женщина стояла где-то в проеме комнаты и явно испытывала чувства умиления, наблюдая за мной, ее нью внучкой, и сыном, что с обожанием пытается меня поймать, держа при этом какой-то аляпистый комбинезончик зеленого цвета в радужный горошек. Не то чтобы он был настолько ужасен, нет, как родитель я бы и сама не удержалась и напялила этот костюмчик на ребенка. А что? Материал дышащий, легкий, приятный на ощупь, совершенно не трет, так в чем же проблема? А все дело в моем характере и в принципах, которые иногда во мне просто кричат: нет. Я не одобряла, что, по сути, за меня все решают, бегут ко мне быстренько переодеть в раз третий за день, а потом тихо умиляются, не забыв прицепить мне на бошку здоровый бант, размер с мою же голову. Но вот в чем дело. Пока я организовывала свои мнимые бега по скудно обставленной комнате… Путаюсь в своих ручках и все же падаю лицом на пол с хорошим размахом. Место удара жжет и горит, но стоически терплю, однако расслаблюсь на секунду и все! Слезы горечи и обиды фонтаном потекут по моим и так пухленьким щечкам и будут идти до тех пор, пока мне не нальют успокоительного или же мне придется пасть от нервной икоты и сонливости. Тишина, образовавшаяся после моего падения, продолжает стоять, пока я с кряхтением приподнимаюсь на ручки и уже не так смело ползу вперед, опасаясь повторного падения. Но детские чувства такие хаотичные и неконтролируемые, что все тело дрожит от предвкушения хорошего плача. — Ох, милая… — отстань от меня, шарообразное нечто. Бью мужчину ладошкой в нос, но он лишь нежно целует ручку, которой был нанесен удар. Место поцелуйчика отдается теплом, самой становится радостно от этой родительской заботы. Как же приятно, когда тебя просто любят. Вот просто за то, что ты есть. — Отпусти-и, все из-за тебя-я, — противно тяну гласные, понимая, что слышат они исключительно: бу-бу-бу гу. Стыд за мою детскую неуклюжесть проявляется на моем лице исключительно красными пятнами, которые постепенно накрывают все лицо, а за ним и уши с шеей. Глаза бегают хаотично из стороны в сторону, не знаю, на что уставиться, чтобы спрятаться от любопытствующих взглядов родных. — Моей маленькой крошке больно? — целюсь ему в глаза, чтобы не задавал столь тупых вопросов. Однако мои пальцы ударяются об его щеку и мне становится очень больно… Пальчики неприятно тянет, отчего давлюсь вдохом. Хрупкое детское тело не приспособлено… Атаковать столь здоровое нечто. Единственное, что меня успокаивает — надежда, что и он тут не наслаждение получает. Мужчина слегка морщится, но все же тихонько дует мне в лицо, отчего я крякаю от негодования. Моя реакция его смешит, а мне приходиться щуриться и пытаться прикрыть глаза маленькими ладонями. Боже, как же беззащитны дети… — Моя храбрая девочка, — горящие участки кожи целуют, а в уголках моих глаз слезы. Детское тело совершенно не может терпеть, надо прилагать больше усилия. Меня настолько сильно переполняют эмоции, что все труднее контролировать их из-за таких пустяков. Я ощущаю все в два или же три раза больше! Создавалось впечатление, что весь мир пытается меня как-то удивить, показать всю свою необъятную мощь!.. Но пока что мой маленький мир заканчивается этим домиком с двумя этажа, бедной отделки, и небольшим садиком… — Илли, ты можешь поплакать… — шепотом сообщает мне мужчина, и я тут же бросаюсь ему в объятья, обхватывая шею и недовольно сопя. Рамильда, стоящая за Уиллом, умиленно улыбается, а потом аккуратно проводит накрашенным ноготочком по моим нахмуренным бровям, разглаживая образовавшуюся складку… Под мычание мужчины и аккуратное покачивание, чувствую, как засыпаю. Приятное тепло обволакивает, а сама я уже не настолько зла, как час назад. Возможно, мой пыл остудило до сих пор горящее личико, а может, уже время для сна пришло… Или же так на меня действует тепло папы, который продолжает покачивать мое расслабляющееся тело… — Я хочу мясо на обед и грушу, — бурчу в футболку отца, пропахшую потом, землей и еще какими-то фруктами. — Фу, от тебя воняет… — Тш, засыпай, маленькая, — … да, и в самом деле. Сдохну от твоего парфюма. Не нос себе разбила, так с честью задохнусь. А ты знаешь толк в пытках… — Что будем кушать? — мужчина поворачивает свою кучерявую голову в сторону бабушки, которая задумчиво смотрит на меня. — Мам! — ну ты еще ножкой топни для пущего эффекта. — Что? — вопрос достаточно интригующий, поэтому я постаралась разлепить глаза и умоляюще передать мысли женщине. Господи, мясо. Рамильда, мясо! — Овощной суп с грибами, а на второе — картошка с рыбой, — характерные вздохи разочарования вырываются из нас с папой. Рамильда, сука, раз села на диету, то и страдай одна. Женщина с насмешливой улыбкой на лице хватает отца за бок и тянет, явно делая ему больно. Уилл шипит и отходит от старушки подальше. Хоть назвать ее старушкой язык с трудом поворачивается, но и мы ведь с годами не молодеем. Плюс я ее внучка, так что мне можно так ее называть, даже в оскорбительной манере. — Благодари папочку, Ками. — Пошла ты, карга… — закатывая глаза, бурчу свое агу-гу. Тебе чертовски везет, что мой возраст не позволяет вам разобрать, как я вам отвечаю. — И я тебя люблю, солнышко, — женщина треплет меня за щёчки, а сама смотрит на сына. — Ты вообще собираешься худеть? Приведи себя в порядок, колобок. — Господи, мам, я вообще-то взрослый мужчина, — Уилл недовольно бормочет ответ в след уходящей женщине, а потом быстро целует меня в висок, отчего я довольно фыркаю. Даже в прошлом обожала сей жест, считая его чем-то особенным. Самым лучшим семейным поцелуем, который заставляет все в душе цвести… — Не волнуйся, Илли, как только бабушка уедет — мы устроим с тобой праздник живота. — Поскорее бы… Сон сморил меня не неожиданно. Детям моего возраста положено много спать. Много бегать. И много жрать. Ну и еще кое-что в рифму… Проблема была в том, что я знала, что стоит мне заснуть, как обязательно случится что-нибудь интересное. Ну, наверняка, так-то я не знала. Просто гордость, вечная бодрость взрослого разума разворачивала свою борьбу с адекватностью, благоразумием… Я одновременно и пыталась уговорить себя поспать, и поползти посмотреть, что там в проемчике. А вдруг сейчас сплетни обсуждать будут? Мне же тоже надо, в прошлом любила их слушать, а тут что как? «А что соседи? А кто у нас там? А собака? Что? Клара ненавидит Бакса? Так она и не обязана его обожать, не ей же с ним трахаться, » — вот так отвечала на доносившиеся до меня голоса Рамильды и Уилла. Семейная жизнь тяжела, кто бы что не говорил. По себе знаю… Положил меня Уилл в ворох подушек в гостиной. Были ли они здесь до этого или недавно все сюда побросали — оставалось загадкой. Идея мне нравилась, сама я была счастлива ведь у меня еще было тяжелое одеялко, которое создавало мнимое ощущение защиты. Однако… Очень смелая идея, но меня хотя бы огородили? Там заборчик маленький или еще какие препятствия. Нет, не что-то в духе: здесь опасный преступник, а… Об меня никто не споткнется? Я понимаю, все мы люди, поэтому очень надеюсь, что никто не забудет, где находится мое маленькое тело… Все, хватит. Эти мысли очень сильно обостряют паранойю и мешают моему тельцу спать, разрывая голову болью. Проснувшись, я была счастлива осознать, что взрослые тут ответственные и меня никто не сшиб. Поэтому довольно потянувшись, принялась выползать из вороха подушек. Как будто все подушки в доме оказались тут. Некоторые мне было жалко — всё-таки они слишком хороши, чтобы лежать на полу, а другие — подобие диванных — я хмуро рассматривала: штопанные-перештопанные, причем очень криворуким человеком. Вообще, само такое огромное количество казалось удивительным. Просто… Вот все создавало впечатление, что живем мы слегка хуже, чем нормально. Быть может мы просто пытаемся связать концы с концами, но из-за наличия такого милого ребенка, как я (а это нам предстоит выяснить через пару лет, когда хоть что-нибудь можно будет понять), экономить родителю было трудно, потому что хочется все самое лучшее ребенку… Видавший лучшие виды трехместный диван, бледно-желтого цвета. Вот прям настолько бледного, что… нет, я не могла его ни с чем сравнить. Цвет-то может и хорош, почти сероватый, не бесит, отдает желтизной… Просто вот по нему видно, что годочков то ему достаточно. Неумело вязанный разноцветный плед, нитки которого некрасиво вылезали. Разноцветность — не задумка мастера, а банальная нехватка материалов. Просто все цвета, которые удалось найти в доме похоже. Да и сам материал разный. Тоже весь такой потертый, бледноватый. Вот все это вот дыхание бедности убивало. Потому что сидела я в ярком костюмчике посреди вороха подушек, как единственный яркий лучик, разгоняющий эту безысходность. В прошлой жизни было у меня слегка получше, а может так же, уже и не вспомнить. Но ребенком я была не требовательным и хоть и с горечью понимала, что некоторые вещи, которые мне бы хотелось иметь — не предстояло возможным купить. Душила в себе любые порывы приобрести какую-нибудь безделушку, просто потому что понимала: надо экономить, настолько насколько возможно. Поэтому сейчас, в новой семье, где все казалось достаточно странным, было слегка неловко, что родня так себя ведет. Диван классный купить или плед мягкий приобрести — не можем, а вот аляпистый комбинезончик — пожалуйста! Порыв-то благородный — напялить на меня вещи лучшего качества, просто… как сильно это бьет по семейному карману? С горечью понимаю, что снова могу поносить чьи-нибудь поношенные вещи или же просто не слишком яркие костюмчики… Хоть те времена, казалось, уже в прошлом, но я готова была пожертвовать своим детством. Что ж, жаль, родилась не с золотой ложкой во рту… Деревянный пол без какого-либо ковра, огромное количество подушек, среднего размера окна, завещанные сероватыми занавесками, которые не прикрывали от солнца, а просто висели для красоты. Белые обои, которые часто делают в новых домах, явно дешевые. Помню, сама такие же выбирала, просто потому что не хотела заморачиваться с ними, а так и мебель любую могла подобрать, но вот ощущение тепла в них терялось… Картинки, вырезанные из журналов, висели на стенах, приклеенные скотчем. И все бы ничего, но меня смущал здоровый камин в углу комнаты. Это было настолько нелепо, что было даже неловко. Смущало так, что было ощущение потерянности. Картинка настолько не складывалась в голове, что хотелось дернуть кого-нибудь и спросить: ты видишь это? Добротный камин темного цвета, стоял в углу комнаты и просто напрягал. Мне всегда казалось, что наличие такой вещицы — дорогое удовольствие, а уход за ним? Их же надо прогревать или что? Или я путаю их с печами? Но это не меняло того, что камин, украшенный свечами, фоторамками, рисунками и какими-то камушками, стоял в углу и… Приковывал взгляд. Хотелось шлепнуть себя по лицу. Это же какими надо быть идиотами, чтобы сначала поставить охуенный камин, а потом уже по мере сил обустроить гостинную?! А другие комнаты? Чертовы фанатики со своими дешевыми занавесками, которые я обязательно изрежу в будущем! Не семью, а занавески. Просто это как бельмо на глазу, я не могу! Черт знает, как я раньше это игнорировала, словно взгляд отводила, а теперь он — буп — и вырос перед глазами! Не могу в это поверить! Вылезая из вороха подушек, я зацепила ножкой валик и чуть не покатилась вперед, но удержала равновесие. Запах можжевельника и каких-то трав сразу привлек мое внимание. Обожала такие штуки в прошлом, а сейчас, случайно натолкнувшись на эту вещь — не собиралась ее терять. Бурча ругательства, укладываюсь на этот валик, утопая в запахе, который начинал меня окружать. К слову, я так и провалялась на нем, подозрительно косясь на камин, пока за мной не пришла Рамильда. Дурная так и не догадалась, что рыба — это не совсем то мясо, которое я требовала. А пюре из нее делать вообще была плохая идея, поэтому она зря только лицо свое вытирала, когда я злобно выплевывала эту гадость несоленую, обляпав весь стол, себя и окружающих. — Чудо, а не ребенок, верно? — проагукала им, под усталый взгляд Рамильды и тяжелый вздох отца, коварно улыбаясь.