feel my heart

2:15 a.m.       Ванная комната цвета индиго. Настенная плитка — тёмные воды океана, что отражают в себе тусклый свет, горящий у зеркального шкафа над раковиной. Хлопок двери эхом разносится в небольшом помещении, ударяясь об ушные раковины. Тихо щёлкает замок. Пальцы тянут корни угольных волос у висков, вырывая тонкие нити. Они невесомо оседают на пол, выпускаемые из содрогающихся ладоней. С ресниц соскальзывает первая набухшая капля аккурат на босые ступни. Руки падают на губы, закрывая доступ вырывающемуся из них воплю, брови сводятся к переносице, под веками в темноте мерцают вспышки, от чего голова набирает вес и крутится будто на карусели. Ноги подкашиваются, но ведут точно к раковине, на которую вскоре ложится ладонь, с силой сжимая керамику. Глубокий вдох через нос, глаза резко открываются и головокружение усиливается на мгновенье. Взгляд, влажный и пустой, со злобой смотрит в отражение напротив. Наблюдает за передвижением зрачков, за тихо скользящей по щекам влагой, что оставляет после себя красные дорожки, за мелко дрожащими червонного цвета губами.       Дверцу шкафа хватают охладевшие от мороза керамики пальцы, она с треском в петлях открывается. Руки, заходящие в истерическом треморе, тянутся к бутылькам на полках, вмиг скидывая их на пол и раковину. Они находят холодную сталь. Они закатывают вверх рукав тёплого темно-зеленого худи. Они останавливаются на запястье. Легкие в приступе астмы задыхаются. Привычный воздух стал им чужд.       За чёрной дверью бушует шторм. Сильнейший ураган. Он не оставляет после себя живых. Поэтому спасаться нужно немедленно.       Крик, тяжёлые шаги отдаются басом по телу. Осколки тарелок и некогда любимой вазы крупицами льда рассыпаются по мрамору кухни. Разбивается стеклянный кофейный столик. Непрочитанная до конца книга рвётся в страницах, оказываясь на белоснежном ковре в гостиной.       И, спрятавшись в маленькой ванной, он, демон, спасается.       Взгляд ещё раз поднимается на своё отражение. Ненавистное. Сердечный ритм бухает в ушах, сдавливает затылок. Слышится льющаяся по венам кровь. Дыхание вновь спирает.       Тело пронзает боль. Она разрывает на мелкие кусочки остатки разума.       Из глаз вмиг брызгают слезы, непроглядной пеленой застилают взгляд. Становится неразборчиво видно острый металл, что держат в пальцах. Размыто видится своё очертание в зеркале.       Ноги не слушаются, ведут назад. Не удержав равновесия, сгибаются в коленях, тянут за собой тело. Стеклянная перегородка душевой, о которую ударяются спиной, рокочет в пространстве. Шум, что всё ещё доносился за дверью, становится тихим, доходя до сознания будто сквозь толщу воды, а после вовсе замолкает.       Всё затихает. Лишь быстрые тихие шаги бьют по ещё не до конца отключившемуся сознанию. Дальше дергается дверная ручка. Ещё раз. И ещё. В глазах темнеет. Голова вновь на карусели. Замерзают босые ноги. Немеют пальцы на правой руке. Острая сталь, сжатая в левой, спадает с ладони на плитку, издавая приятный звук столкновения металла с кафелем.       — Чонгук?       Тихий зов и два таких же стука в деревянную дверь. В ванной еле слышно зовут в ответ, произнося чужое имя.       — Чонгук... Чонгук, открой дверь..       Громкий голос будоражит разум. Ресницы слипаются, морщится лоб и губы кривятся, хотят позвать. Зовут. Но голоса нет.       — Чонгук, пожалуйста, открой мне дверь!       Дверная ручка заходит в лихорадке. Стук кулаком о дерево. Дрожащий голос продолжает звать, непрерывно повторяет имя, на которое тело никак не реагирует, но разум кричит, откликается, молит о помощи.       За чернотой двери сердце завывает сиреной. Предупреждает об опасности. Неизбежной катастрофе. Болезненно колит, разрывает легкие и грудную клетку, неустанно подымающуюся. Страх патокой, мерзкой и ядовитой, заливает всё тело, захватывая его в кандалы. Руки, что пытались достучаться, останавливаются, безжизненно опускаются вдоль бёдер. В квартире ни звука. Только завывание октябрьского ветра в щелях сознания. Там пусто, ни единой мысли.       Стоят так с пол минуты, пропуская сердечные удары, чувствуя болезненную пульсацию у затылка, что сковывает грудь и не даёт вздохнуть.       Затишье перед новой бурей.       А дальше шаг назад. Разбег. Плечо врезается в дверь, разделяющую с ним. Она содрогается, откидывая в сторону, прочь от себя. Тело режет ноющая боль, но на неё внимания не обращают. За первым ударом идёт ещё один. Третий. Четвёртый. Дверь не выдерживает напора шторма. Открывается, ломается защёлка, вылетая из своего места, отыгрывая мелодию по напольной плитке.       Глаза цвета тёмной сепии, выхватывают из полумрака силуэт. Тот не двигается, словно и вовсе бездыханный. Лёгкие еле поднимают грудь и не сразу заметно, что они вообще дышат. В нос ударяет запах железа. Противный и резкий. Глаза щиплет, они в смятении ищут источник. И находят. Затем взрыв.       Немой крик дерёт горло, царапает голосовые связки. Щёки не чувствуют горячих ручьёв, что оставляют после себя пылающие полосы. Ноги подгибаются в коленях, не удерживаясь от головокружения, и сознание затмевает пелена.       И шторм бушует вновь.       По плитке берлинской лазури узорами разлилась алая вишня. Замарала тёмно-зелёное худи, закатанное до локтя, серые штаны и задела босые пятки. Окутала собой запястье и длинные пальцы. Рядом оказалась режущая сталь, запятнанная бордовыми каплями — виновница злосчастной катастрофы.       Буря завывает, рвёт своё горло, хватает каштановые пряди, тянет их со злобной безысходностью. Зажмуривает глаза со всей силой, что осталась в теле, надеясь, что как только они откроются, страшный сон развеется. Не будет ссоры, не будет криков, разбитой посуды, запертой двери и тела, рядом с которым кровавые разводы и остриё металла. Вместо этого — нежные касания и ласковые поцелуи на кухне после ужина, книга, наконец дочитанная, отложенная на кофейный столик, и объятия в общей кровати.       Но нет. Этого не происходит.       Перед глазами все так же: ванная цвета индиго, с настенной плиткой, как тёмные воды океана, отражающие в себе тусклый свет, что горит у зеркального шкафа над раковиной.       Колени болезненно ноют от долгого прикосновения их с кафелем. Через тонкую ткань домашних штанов кожа чувствует каждый её узор. Крик не слышен самому себе. Дрожащие руки сжимают футболку на груди. Больно.       Холод, тянущийся от сидящего в углу темной ванной комнаты тела, кусает каждую клеточку кожи, оставляя за собой леденящий озноб. Холодно.       Ничего не слышно. Ни собственных всхлипов и повторов чужого имени. Ни трели мобильно телефона в кармане чужих серых штанов. Ни голоса, что шепотом зовёт. Зрение сквозь мутную пелену слёз улавливает движение пальцев ног. Сердце отдаёт первый ощущаемый удар в грудной клетке. Слух сквозь оглушающий писк распознаёт родной голос. Сердце отдаёт второй удар. Голова приподнялась с пола, губы, искусанные в кровь, размыкаются, выпуская очередной всхлип, и легкие вбирают больше воздуха, позволяя не задохнуться от боли, что разрывает сердце окончательно.       — Тэхён..       Сознание переключается. Смертельная буря заканчивается.       Ноги поднимают Тэхёна сами, становятся ватными, перестают чувствовать ощутимую минутой ранее ноющую боль. Руки, выпуская футболку, хватают белоснежное полотенце, мирно покоящееся рядом с раковиной. Губы непрерывно нашептывают успокаивающие речи, пока пальцы, дрожа то ли от холода, то ли от паники, закручивают хлопковую ткань вокруг кровоточащего запястья.       — Тэ..       — Чонгук... Господи, Чонгук, не смей... не смей оставлять меня!       Утопая в собственных слезах, Тэхён затягивает узел на руке Чонгука, повторяя одну и ту же фразу:       «Не смей оставлять меня, прошу.»       А затем касается чонгуковых щёк, оставляя от своих холодных пальцев дорожки чужой крови. Непрерывно шепчет имя. Пытается разбудить, не дать заснуть окончательно. Навсегда. Проверяет пульс, прислоняясь ухом к груди и не дышит. Вслушивается в сердечный ритм. И сердца его почти не чувствует. Что дальше? Сознание пустует.       Телефонная трель раздаётся вновь. Слышится в пространстве громким эхом. Тэхён в испуге осматривается по сторонам. Свет горящего дисплея видится тусклым пятном за плотной тканью серых спортивок. Руки вынимают смартфон, глаза бегло прочитывают имя входящего и пальцы, не задумываясь, сбрасывают. Открывается телефонная книга. Нужный номер сознание вспоминает в панике, но быстро.       — Здравствуйте! Что у ва-..       — Район ****. Как можно быстрее!       Последним вызовом в телефонной книжке Чонгука остаётся 103.       ... Больничный коридор. Белые стены, отражающие от себя яркий свет ламп и запах медикаментов, которым пропитано здесь всё. Кушетка, на которой лежит Чонгук, мелко вибрирует и заносится по глянцевому полу на поворотах. Глаза открываются лишь на мгновенье, сознание улавливает лишь одно лицо. Родное среди всех остальных не знакомых, окутанных в белые маски. То в гримасе боли, со страхом в глазах смотрит в ответ. Губы шепчут знакомое имя. Имя демона. Невнятный голос зовёт, просит потерпеть. А дальше крик. Запрет на дальнейший шаг. Родного лица больше не видно, только силуэт, что удерживаю двое, а тот пытается вырваться, тянет руки к Чонгуку и кричит его имя. Но его сдерживают цепи.       С шеи соскальзывает цепочка, падает на пол, тихо играя свою мелодию.       С ударом о стены открываются двери. Свет становится ярче, режет глаза, заставляет жмуриться. Маска с поступающим кислородом опускается на губы. Дышать легче это не помогает. Рукав тёмно-зеленого худи беспощадно разрезают ножницами, узел полотенца развязывается, и вскоре оно откидывается в сторону, на небольшой столик рядом. Чонгук поворачивает голову. Видит некогда белоснежный хлопок ставший тёмно-алым. Зрачки в ужасе расширяются, сердечный ритм пульсирует в ушах. А следом темнота. Веки закрываются в бессилии держаться. Чонгук вновь теряет сознание.       ... По ту сторону двери остается Тэхён. Один. Его усаживают на мягкие сиденья рядом с процедурным кабинетом и велят ждать. Ждать мучительно долго.       Он держит в руках серебряную цепочку с кулоном. Крутит ее в дрожащих пальцах. Подушечками проводит по выгравированной надписи. Шёпотом читает, повторяя как молитву, и сжимает в ладонях украшение. Чтобы никто не забрал. На шее болтается и звенит такой же кулон. Тэхён проводит по нему невесомым касанием, чувствуя впадины гравировки. Повторяет вновь. «feel my heart»       Глаза закрываются, не выдержав ослепляющего света ламп и щипучих слёз. Сознание проваливается в темноту ванной комнаты, с красным отливом и запахом железа, вновь прокручивает образ охладевшего Чонгука, что сидел в углу статуей, истекающий кровью.       — Ким Тэхён! — звонкий голос вовремя вырывает из воспоминаний, не позволяя захлебнуться в собственном крике. Светловолосый парень подбегает к сидящему в больничном коридоре Киму. Он снимает коричневое пальто, бросая его на соседний стул, и встаёт напротив. — Я звонил Чонгуку. Что случил-..       Ранее незаметные кровавые разводы стали отчетливо видны на руках, шее и футболке Тэхёна. Парень застыл с открытым ртом, непонимающе оглядывая внешний вид друга. Паника прояснялась в его глазах, руки мелко начинали дрожать.       — Чимин...       Первый всхлип и Тэхён отпускает голову на ладони, опираясь локтями о колени, сжимая волосы в кулаках. Второй — и слёз уже не остановить, губы заходят в дрожи, пропуская болезненное мычание.       — Чимин, Чонгук... он.. — на содрогающиеся плечи опускаются холодные ладони, сжимая в успокаивающем жесте. Голос тихо просит рассказать о случившемся. Тэхен молчит с минуту, а после начинает: — Мы поссорились. Он вновь начал подозревать меня в изменах. Прошарил весь мой телефон и посмотрел последние визиты на работу. Закатил истерику, кричал о расставании. А я... я сказал, что с ним затруднительно возиться, что он, как демон горит пламенем, когда срывается на пустом месте. Я сказал ему это... Чимин, я сказал ему, совсем не подумав о последствиях... Я не думал, что будет так.       Шёпот перешёл на крик. Дрожащий голос срывался, с подбородка, не останавливаясь, текли ручьи воды, падая на кровавые узоры на домашних штанах. Чужие руки с натиском потянули на себя, затягивая в крепкие объятия. Тёплые и успокаивающие. Тэхён судорожно сглотнул давящий на горло ком, стараясь набрать в легкие больше воздуха, но те будто отказались работать. Стиснутые болью, они не могли расправиться.       — Он болен. Болен бредом. А я сделал все ещё хуже, Чимин! Я мог убить его!       И снова крик, что глухим эхом по коридору пустой больницы.       На сильнейшее взвывание прибегают врачи, пытаясь утихомирить начавшийся ураган уколом успокоительного. Тот, после минуты буйства, опускается на сиденье, на него накидывается темно-бежевое пальто, согревая остывшую под футболкой из-за октябрьского ветра кожу. Но телу всё равно холодно, оно продолжает дрожать, тихо пуская из глаз соленую воду.       Мучительный и неспокойный час тянется, как застывшая карамель. Тошнотворная, с запахом чужой крови на ладонях и успокаивающими поглаживаниями по спине. Двери палаты с тихим скрипом открываются. Мужчина, вышедший из неё, осматривает помещение и, завидев лишь двоих молодых парней, направляется к ним, сунув руки в карманы белого халата. Он останавливается в метре от них, внимательно смотрит на каштановую макушку, что опиралась о свои ладони и нервно трясла ногой, пяткой постукивая по мраморной плитке. Переводит взгляд на второго. Тот, прислонившись к стене спал в безмятежном сне, иногда сводя брови и поджимая пухлые губы. Мужчина покашлял в кулак. Обратная реакция только от второго.       Чимин подскочил на ноги, быстро протирая глаза ладонями, смочил горло слюной. Немой вопрос, нависший на троих в коридоре пустующей больницы, знали все. Поэтому врач, не раздумывая, отвечает на него.       — Мистер Чон пришёл в себя. Вы мож-..       Тэхена удержать не удаётся. Да никто и не успевает. С его плеч спадает чиминово пальто, раздражающе-белая дверь скрипнула, впуская его в палату.       ... Больничная палата. Цвета слоновой кости. Яркий свет настенных ламп колит глаза, заставляет жмуриться. Чонгук медленно ведёт взглядом по помещению. Один. Глубоко вздыхает, но все так же не может набрать нужное количество воздуха, чтобы не задыхаться. Рука ноющей болью пульсирует. Он пытается пошевелить — не выходит. Поворачивает голову вправо, опускает взгляд на запястье. То перевязано нитями бинта до самого локтя. В венах обезболивающее, что по каплям спускается по трубке капельницы. Счётчик слева противно пищит, озвучивая ритм его сердца.       В проёме палаты он замечает незнакомую фигуру в белом обличии. Она движется ближе, подходит к кровати, осматривает лежащего перед собой и что-то помечает в бумагах. После откладывает их в сторону, проверяет капельницу и только потом останавливается окончательно.       — Как вы себя чувствуете?       Мужской голос звучит тихим эхом в просторном помещении. Чонгук взглядывает на лицо мужчины, что наполовину скрыто за белой маской, пытается промочить сухое горло, кашляет несколько раз, но ответ всё равно получается еле слышным.       — Вы реагируете на мой голос, это намного лучше. Медсестра позже принесёт воды, сейчас вам нужен полный покой, — в ответ кивок. — В коридоре ваши… родственники. Я разрешу войти им, но только на пятнадцать минут. После, они должны оставить вас, пока вы не начнёте чувствовать себя лучше, — кивок повторяется.       Врач, убедившись в удовлетворительном состоянии пациента, выходит из палаты, сопровождающийся тихим дверным скрипом. Чонгук прикрывает веки. Сколько же проблем он доставляет Тэхёну. Тот, наверное, вовсе не хочет видеть его. Ненавидит и злится. Вероятно, сегодня соберет свои вещи из квартиры и уедет. Навсегда.       Повторяющийся скрип двери вырывает сознание из раздумий. А дальше быстрые шаги, почти переходящие на бег, холодные руки хватают лицо, поворачивая влево, заставляют от неожиданности открыть глаза и поднять взгляд, пересекаясь с чужим. Молочный шоколад и темная сепия неотрывно смотрят, зрачки бегают по лицу напротив, разглядывая каждый сантиметр. В глазах мутнеет, не чётко видятся дрожащие бледно-карминные губы и слипшийся влажный веер ресниц.       — Чонгук..       Тэхён облегченно выдыхает имя. Подушечками пальцев проводит по коже щёк, почти невесомо касается лица. Убирает спадающие на глаза нити черного угля. С опасением и страхом. Боится вновь навредить. Чонгук, словно завороженный, наблюдает за глазами, что опускаются на его губы.       А дальше их касается бархат чужих. Нежно и аккуратно. Оставляет поцелуй на конце дрожащих алых, поднимается на щёки, целует кончик носа, мажет лаской висок и лоб, касается влажных закрытых век и каждый раз, отстраняясь, шепчет имя.       Левая рука поднимается, ложится на тэхёнову спину, сжимает в кулаке ткань грязной футболки и тянет на себя. Чтоб ближе и теплее. Всхлип и голос, шепчущий чужое имя в ответ на своё, срывается. Легкие вновь сжимает нехваткой воздуха.       — Чонгук, прости меня. Прости, прости, прости, Чонгук.       Тэхён шепчет тысячное «прости», пока не прерывается тихим голосом:       — Тэ, пожа-...луйста, перестань.       Чонгука прижимают ближе, сильнее сжимают ладони на лице, ещё раз целуют в мягкие губы, ловя вырвавшийся судорожный выдох. Лбы встречаются друг с другом, горячее дыхание опаляет губы напротив. Тэхёнова рука соскальзывает с щеки на правую ладонь Чонгука, медленно ведёт по бинтам от локтя до кончиков холодных пальцев.       — Я тебя люблю, Чонгук. Тебя. Больше никого.       — Я.. я знаю.       — Тебя одного, Чонгук. До дрожи в руках.       — Тэхен.. я тоже. Я тоже тебя люблю.       Дверь, тихо скрипнувшая за медсестрой, что, оставив стакан с тёплой водой на тумбочке рядом со входом, решила покинуть палату, закрыла их от посторонних ушей и глаз. Сейчас они вместе. Только вдвоём. Чувствующие ритмы бьющихся сердец друг друга.