Белая жизнь

– Белая жизнь. – Белая жизнь, – скучающе ответил Нансен стандартным приветствием, которое, по правде, всегда вызывало у него отторжение. По шее щекотно скатилась солёная капля. – Не надумал? – Да семь футов вам всем под килем! – весело возмутился он. – Я же сказал, что остаюсь, мне наследственность не позволяет! – Смотри сам, Нансен… Последний корабль уходит в пятницу, ну ты знаешь. Других не будет. – Это у меня корабль, а у вас так, плагиат, – не смог не заметить последний мореплаватель этого света. Ему ли не знать… Солнце скоро выжжет здесь всё живое, говорили они. Нам нужно абсолютное топливо, чтобы вывезти людей, главную ценность этой умирающей планеты, убеждали. Не время думать об этих твоих рыбах, кивали они с сознанием своей правоты. Но он добился... Парниковый эффект ещё не вскипятил океаны, хотя температура в Белом море превысила температуру ныне высохшего Красного. Кораллы, водоросли, останки рыб и корявые памятники войнам прошлого… Их интересовала только соль. Обычная соль, которую на заре ядерной цивилизации какие-то умники назвали белой смертью. А теперь… – Белая жизнь. – Белая жизнь, – говорят вместо приветствия их далёкие потомки. Они изобрели топливо для межзвёздных перелётов на основе обычной соли. И когда в небо взмывает очередной корабль, эта "белая жизнь" сыплется в неба, как летний снег. Только без холода. Холода их мир не видел уже столетия – после того, как растаяла последняя ледяная шапка на полюсах, ненадолго подняв уровень воды в стремительно испаряющихся океанах. Нансен ступил под затемнённое стекло своего настоящего, надводного корабля и снял шлем. И чего же он добился? ДНК всех растений и животных этой планеты давно доставлены на космическую базу. Так что же он… Нет, дедушка Фритьоф мог бы им гордиться. Он добился, чтобы это море, Белое море, как белую жизнь, оставили последним заповедником почти вымершей морской флоры и фауны. Его закрыли со всех сторон, уменьшили в несколько раз, но всё-таки это было море... И ныряя с аквалангом в слишком тёплые для северного моря воды, Нансен-младший наблюдал разноцветье тропических рыбок, кустистые кораллы, и лучи раздувшегося солнца сквозь синюю толщу казались не обжигающе-смертельными, а почти ласковыми. Но ещё больше он любил другое. Нестись по волнам, разбивая острыми бортами корабля снежно-белую пену. Стоять на носу за штурвалом, который он воссоздал по старым снимкам. Видеть горизонт как границу между "было" и "стало". Мечтать откинуть колпак и вдохнуть ветер – так, чтобы он не опалял жаром, как дюзы того недоразумения, что зовут кораблём они. – Никуда я не полечу, – с тихой угрозой пробормотал Нансен. – Море – это не только такая нужная вам соль. У него есть душа… – и он бросил взгляд на люк, где свёрнутой тканью покоилась ещё одна его мечта. Не сейчас. Когда все улетят... Последний звездолёт осы́пал его солёным белым дождём. В ушах ещё раздавались слова последнего человека, с кем он говорил. – Семь футов под килем, Нансен, – сказал тот неуверенно, словно усомнившись, что правильно употребил старое моряцкое выражение. – Попутного ветра! – обрадовался Нансен. "Белая жизнь" слишком напоминала ему о "красной смерти" – Красно-мёртвое море, будущее солнце-красный гигант… И они улетели. Как и тысячи звездолётов до них, унося с собой людскую цивилизацию и оставляя позади погибающую даже не по их вине планету. И когда в добела раскалённом небе истаял последний росчерк огнистой струи, Нансен стёр упавшую соль с лицевого стекла и распахнул забрало шлема. Горячий воздух ударил в нос жаром и попытался прокрасться в лёгкие. – Поднять паруса, – громко скомандовал Нансен безлюдью величиной с весь мир. Теперь – не Нансен, а просто Человек. Лёгкая плотная ткань уже не была парусиной, откуда теперь хлопок и лён? Но зато она прохладно скользила сквозь пальцы и светилась белизной. Его паруса. Его белая жизнь. Человек нажал на кнопку, и из трёх ниш на палубе выдвинулись телескопические мачты. А паруса уж он натянет собственными руками. Час потной, обессиливающей работы – и корабль распушился белоснежными парусами. Нужен ветер! Сейчас, когда ни ледников, ни океанических течений не осталось, ветра́ почти не тревожили поверхность этого идеально гладкого, словно покрытого лаком моря. Но может, чудо, точнее, флуктуация… Человек присел в тень палубы и стал ждать. Медленно катилось к западу огромное белое солнце, и его блики на зеркальной глади моря опасно-ярко били по зрению. Человек смахнул с лица горячие капли и зажмурился. Чёрно-красные пятна поплыли перед глазами, как межзвёздный коридор. А в космосе, наверное, холодно и темно. Холодно… Холодно… Холодно… Он очнулся оттого, что над головой сердито хлопнул парус. Ветер! Нельзя терять ни минуты! Человек кинулся на нос корабля. Пусть он идёт в любую сторону, лишь бы не останавливался!.. Вот он, настоящий полёт. Белое небо, белое, полное отражений, море, жгуче-белое солнце… Белая жизнь. Даже жар уже почти не ощущался – ко всему Человек привыкает. И не так слепят лучи сквозь веки. Он приоткрыл один глаз. Идеально круглую форму солнца и его иссушающую яркость что-то пересекло. Но ведь облаков нет уже так давно… Нансен прищурился. – Белая жизнь, – прошелестел ветер. – Семь футов под килем, Нансен, – погладил. – Белая жизнь, – ответило море. – Попутного ветра, Нансен! – пожелало. С неба падали белые, холодные хлопья. И это была не соль.