the greatest gift

Раз. Мягкие, теплые, потрескавшиеся губы касаются плеча. Момент "за минуту до восхода солнца", оно ещё не опалило кожу до красных пятен, оно вот-вот проснется. Рука, ещё вчера державшая рукоять клинка, оплетает твое запястье и никаким певцам Белерианда не отразить всей нежности этого жеста. Золотые ленты, словно лучи этого ещё не взошедшего солнца, вонзаются в черные, словно ночное небо, волосы, прорезают себе путь среди тьмы, находят в этой шелковой бесконечности покой. Это потом их блеск перепачкает грязь, пропитанная кровью. Это потом тело их владельца войдёт в землю, будто зерно прорастающего древа, листы которого раскроются с первыми лучами все того же солнца. Это потом. Сейчас впереди целая жизнь. Два. Солнце на своем пике, прямо над их головами струится его теплый свет. Прямо над их головами взмывают ввысь птицы и дышать становится чуточку легче. Под их ногами земля, камни, песок и вода. Их ноги омывают воды Сириона, мелкие песчинки просачиваются сквозь пальцы, оставляя после себя ощущение того, что ты жив. И будешь жив ещё так долго, покуда эти песчинки не расплавятся в прозрачное стекло под жаром солнца. В глазах смотрящего – солнечные зайчики, во взгляде видящего – отблеск рыжих волос и неумелые попытки плыть против течения. Он неисправим. Золотые ленты мокнут от воды, что кристально-чистым ключём бьёт из-под земли, руки ненароком касаются камней под водой и участков чужой кожи, глаза смеются в ответ. Одна из тех секунд жизни, когда кажется, что лучше уже не будет никогда, когда чужие руки обвивают шею, когда ты чувствуешь каждый вздох и слышишь каждое произнесённое слово. Такие моменты рисуют на стенах храмов, о них мечтают с юного возраста все леди.. Они получили его почти что даром. Хоть до подарка судьбы и пришлось добираться сквозь боль и горечь – они все же никогда не стремились к этому. Просто день выдался слишком жарким, вода слишком прохладной, а чужие губы слишком мягкими. Так вышло и в этом красота этого момента – абсолютная спонтанность и доверие. Ближайшее дерево надёжно укрыло от чужих глаз все, что должно остаться только между двумя душами, разделяющими миг счастья. Ещё долго будешь пытаться вспомнить, под какие именно слова заснул тогда, но важнее всего, что когда проснулся, ты был не один. Три. Закатное солнце оставляет свой след в каждом уголке комнаты, на каждом сантиметре обнаженной кожи и на каждом взгляде, жесте, прикосновении. Горячие, пылающие, обжигающие не хуже огня губы будто знают тебя всего досконально, бесприкословно, наверняка. Игра телодвижений и мимолётных фраз, бледные руки зарываются пальцами в волосы, мысль как-то сама приходит на ум. Не отрывая взгляда, не допуская ближе, чем на полметра – последние солнечные лучи падают на покрывало, унося мир и сознание двух эльфов в мягкие отблески догорающего или разгорающегося пламени. Ночное небо становится поистине глубоким, нависает сверху, путается с огнем, поглощает его, не давая думать о лишнем. Бесконечное сплетение пальцев и рук превратилось в сплетение узлов и привязанностей, распаляя жар рыжих волос до нескольких тысяч градусов. Обходя формальности, наверняка ужасно спеша, и слишком громко повторяя заветное имя. Из твоих уст оно звучит иначе. Улыбаются искусанные в горящую кровь губы, заостряются черты лица в падающих тенях, скрывается свет за ставнями окон, бесконечно много и ничтожно мало. — Уж не знаю, как ты это сделал.. – Маэдрос скептически ведёт кончиками пальцев по бледно-красным следам на собственной коже. — О, замолчи, – Фингон, смеясь, прячет лицо в чужой шее. — Научишь? – Вопрос звучит искренне. — Если ты будешь твердо сидеть в седле до первых заморозков, – Ответ звучит серьёзнее, чем хотелось бы им обоим. — Это жестоко, – Он пытается шутить, хотя больше не может шевелить пальцами. — Так я буду точно уверен, что ты справишься, – Фингон и так уверен, но слишком боится потерять. Снова. Одного взгляда достаточно, чтобы понять – ему не хватит тела. Он заберёт тебя всего без остатка, без сожалений, без мыслей о потерях. Заберёт и никогда не вернёт этому миру. Но это потом. Сейчас впереди вся жизнь.