Неска́занное

— Ты давно мог бы уйти домой, час не ранний уже, — интонация полувопросительная звучит почти откровением. Что это, неужели забота? Или только лишь желание остаться в одиночестве? Хотел бы — выпроводил бы уже. И не говорил так мягко, до дрожи непривычно. — Я посижу ещё. Вдруг понадоблюсь? Александр Христофорович смотрит в ответ как-то странно, почти с благодарностью. И не скажешь же, что от одного его голоса и взгляда этого, неуловимо весь облик меняющего, внутри целое солнце рождается, растёт, ширится, и чудится, будто внутри под кожей и нет ничего — только ласковое это невидимое тепло. Не скажешь, что собственная грудная клетка совсем тонкой стеклянной гранью кажется, из-за которой рвётся наружу шалое от щедрых солнечных потоков сердце. Оно не умеет не любить, это глупое сердце, оно, кажется, только Бинхом одним и бьётся: удар — глаза, удар — голос, удар — походка. И нет с ним никакого сладу, особенно в такие вот моменты безмолвного ожидания, когда дел насущных уже не осталось, и волей-неволей взгляд останавливается на том, кто рядом. А сердце влюблённое и радо. Никто из них не занят делом. Бинх ждёт письма из самого Петербурга, от сестры, за которым ещё с утра отправился всадник в губернский центр, Полтаву. Тесак ждёт Бинха, потому как это выше его сил — оставить Александра вот так, хоть и расслабленного, с книжкой в руках, но с затаённой горечью и каким-то тягостным предчувствием во взгляде. Чтобы не сидеть совсем уж праздно, Степан, ещё днём, за работой, подсевший к начальнику за стол, взялся перебирать и вычитывать собственные записи, но дело как следует так и не пошло — взгляд то и дело срывался со старательно выведенных строчек на тёмную обложку книги Александра и выше, на отсветы от стоящей чуть поодаль лампы в свесившихся на лицо волосах. — Что-то стряслось? — Бинх смотрел на него в упор, так что Тесак в первые мгновения растерялся, вскинув взгляд и встретившись с чужим, внимательным и серьёзным. — Ты на меня так смотришь… — Степан невольно проследил глазами за неопределённым движением Александровой руки, — Как будто я сейчас в пыль рассыплюсь. И глаза прячешь сразу. Так что? — Нет, ничего. — пойманный с поличным Тесак опустил голову; рука самопроизвольно скомкала лежащий под ней черновик какого-то протокола. — Я просто… — Да? — в голосе Александра Христофоровича послышался интерес, он отложил свою книгу и, кажется, даже чуть склонился вперёд. — Я подумал… — Тесак продолжал сминать исписанный лист, так и не поднимая глаз. — Я подумал, что это ужасно несправедливо — то, как Вы неизвестностью и ожиданием должны терзаться ради весточки из родного дома. Несправедливо и неправильно. — Вот оно что, — протянул Бинх, судя по звуку, складывая руки на столе, подумал немного и добавил уже тише, — А что поделать? Сам виноват, что не удосужился свободный день выкроить к условленной дате и собственнолично всё получить. — И протокол давешнего ограбления тут уж совершенно не при чём. — прозвучало совсем неожиданно, а в следующий миг Степан вздрогнул от прикосновения к своей ладони и выпустил пострадавший лист. Их руки оказались совсем близко на тёмном дереве столешницы, а взгляды встретились. — Осень — всегда пора трудная. — выговорил наконец Тесак, истратив на это, должно быть, последние крупицы нежданно испарившейся смелости, — И Диканьке без Вас никак. Мне без Вас никак, — и осёкся, когда случайно вылетевшая фраза повисла между ними в густом октябрьском воздухе. — И именно поэтому ты сейчас сидишь здесь и смотришь такими испуганными глазами, как будто я тебе пистолем угрожаю, — Александр Христофорович не спрашивал — утверждал, а в глазах его застыло нечитаемое выражение. Тесак тихонько вздохнул и решил, что будь что будет. — У нас за такое не пистолем, а ссылкой угрожают. Или виселицей… — последние слова он произнёс совсем шёпотом, ощущая, как загорается жгучим стыдом лицо. Бинх мучительно медленно скользнул по нему всё тем же нечитаемым взглядом — и вдруг мягко подался вперёд. Уголки его губ дрогнули. — Ты мне тоже очень нужен, веришь? И осторожно скользнул ладонью по чужой щеке, привлекая ближе и сокращая расстояние до нуля.