Басня о Лягушке и Обезьяне

      На орбите вокруг Утукку медленно вращается под воздействием гравитационных сил крупная международная научная станция «Еккент». В ее многочисленных подуровнях обитает около четырех тысяч самых разных живых существ, из которых большую часть составляют ученые, студенты различных университетов и лабораторный персонал. Немного охраны, немного торговцев, около сотни техников в их Бюро и пятьдесят человек из административного управления. Формально планету застолбили за собой кроганы, однако интерес галактического сообщества к флоре и водной фауне, приспособившимся к жесткому климату, а также остатки следов рахни привели к выгодному обмену — цивилизации бойцов передали другую планету, с лишь немного более мягкими климатическими условиями, а Утукку зарезервировали под исследования.       Уровень Б-27 большого шара, имитирующего искусственный спутник планеты, осчастливлен наличием небольшого кафе, хозяин которого знает всех посетителей поименно. Его самого зовут Джебел, и он потрясающе готовит рианнезианские грибные корешки в горчичном соусе, махакамскую заливайку и карри с рисом*. Ценителей, так или иначе, немного. Конкретно в этот момент кафе пустует — только за одним, дальним от входа столиком сидит небольшая компания. Бритый налысо чернокожий парень в официальном бело-зеленом костюме с откатанными рукавами, субтильный мужчина среднего возраста с трехдневной щетиной и русыми волосами средней длины, тщательно зачесанными набок и смуглый, долговязый, черноволосый, гладко выбритый уроженец южной Азии, похожий на университетского лектора. Во всяком случае, рукав он — то есть я — в сырном соусе испачкал вполне рассеянно.       Собрались как-то на орбитальной станции американец, русский и индус. М-да.       Джастин зовет меня Базз, Степан — по-разному, он любитель придумывать прозвища и подшучивать. Я стараюсь не отставать, впрочем. Но мое настоящее имя Базу Мегхани. Работаю я здесь на полторы ставки, основной моей деятельностью считается преподавание в местном университете на кафедре цитологии, кроме того, по выходным я провожу время в лаборатории, корпя над образцами с Утукку.       — Стейки сегодня — высший класс. Вы должны попробовать, парни, это нечто, клянусь памятью о моей первой лаборантке, — прочавкал Степан, отрезая очередной кусок мяса. Он заместитель начальника исследовательского центра «Бриндизи» с уровня Б-26, но обедать предпочитает здесь.       — Опять ешь эту полусырую гадость? — с видимым, плохо скрываемым отвращением спросил голубоглазый Джастин. Гастрономических пристрастий тощего Степана мы, как правило, не разделяем.       — Не полусырую гадость, дорогой мой Уголек, а нормально приготовленный кусок мяса. Чего и вам желаю.       Джастин питается йогуртами, фруктами и витаминными комплексами. В данный момент от сосредоточенно поглощает ананас, вынимая из фрукта маленькие пирамидальные дольки, словно сборщица чая, срывающая самые нежные листочки с куста. Я предпочитаю блюда своей малой родины, а также филиппинскую и латиноамериканскую кухню.       — Не желай зла ближнему своему, — поучительно произнес темнокожий. — Я, в свою очередь, обещаю не сажать тебя на фруктовую диету, а Базз не будет делиться с тобой той огненной смесью, которую поглощает под видом еды.       — Мне только диеты и не хватало, коллега, — похлопал себя по боку Степан.       Несмотря на то, что мы трудимся в смежных областях — я, как уже упоминал, цитолог, теоретик и практик, Степан Моровицкий вирусолог, а Джас неустанно пашет на фармакологическую лабораторию Второго Кольца — мы трое настолько разные, что, вздумай в тесную компанию влиться еще один человек, ему просто не хватит разнообразия для того, чтобы ни с кем не совпасть. Преувеличение, конечно, но с кем не бывает.       — Ты чего притих, дружище? — толкает меня под руку русский. Я вздрагиваю:       — Прости, задумался.       — Уж не о сокровище ли своем? Говорят, что в «Пранасе» грядет сокращение кадров.       — Да брось, у них там прорыв за прорывом, — усмехаюсь я. — Некуда гранты складывать, сейфы уже все заполнены, так что пихают кредитные чипы по карманам.       — Джас, ты слыхал сказку о принцессе-лягушке? Ту версию, где парень в конце находит лягушку, держащую во рту стрелу, задумчиво на нее смотрит, потом изрекает: «И так сойдет», и уносит лягушку в лучи заката? — хохочет Степан, Джас иронично улыбается. Я киваю головой — мол, подколка засчитана.       Ах да, об этом.       Опять же, разница в статусе. Моровицкий холост (и счастлив, как добавляет он сам), волочится за каждой фигурой, напоминающей женскую. Джастин Оуквуд только оправился от расставания со второй любовью всей своей жизни. Что-то мне подсказывает, что будут еще. А я…       Позвольте начать с самого начала.       Когда я, молодой специалист двадцати двух лет от роду, отправлялся на «Еккент» несколько лет назад, я был идейным холостяком и прожигателем жизни. И немного хулиганом, чего уж таить. Инцидент с зеленой бородой декана, выращенной из симбиотических водорослей за одну ночь, вся колония Новая Индия помнит. Там девяносто процентов населения, собственно, студенты. Здесь я не то чтобы остепенился, а наоборот — пока не был нагружен лишней работой, и график моих часов в университете не утвердили, общался по экстранету, ходил на вечеринки, устраивал различные розыгрыши. В экстранете я познакомился со многими, но, что примечательно, больше всего мне нравился локальный узел «Еккента».       Научные (и не очень) баталии, жаркие споры, обсуждения фильмов и книг, развлечений, форумы, чаты и мини-игры. Все было связано в единый ком, похожий на живую протоплазму. Из этой протоплазмы иногда выныривали очень интересные субъекты. Так я познакомился с семейной парой турианцев-ученых, Турисом и Гатаей, инженером Миком, завсегдатаями «дымного» кафе на уровне Д-05, которые всей толпой любили заседать на одном и том же форуме. Не то чтоб я вдруг забыл про их существование, но в один, безусловно, прекрасный день в нашем сегменте экстранета появился пользователь «Т’Лисс». И сразу оккупировал половину всех ресурсов только своим присутствием, успевая одновременно отвечать везде, самозабвенно сражаясь за собственное мнение и элегантно подшучивая над посетителями.       Я заинтересовался. Возможно, так охотятся на зверя нинтуу, расставляя перед его норой множество мерцающих огней, и, когда животное, поедаемое изнутри любопытством, все же высунется — оп! И ловушка захлопывается. Конечно, «Т’Лисс» вряд ли охотился, и с еще меньше вероятностью объектом его или ее охоты мог стать я. Но после нескольких бесед и пары с трудом защищенных точек зрения — в которых, боюсь, я иногда позволял себе переходить черту сетевой вежливости — мы уговорились встретиться в баре «Охотничье гнездо».       И удивился неоднократно, чего уж там. Во-первых, никнейм оказался еще одной шуткой. Ее — это оказалась женщина, как ни странно — настоящее имя звучало как Рамали Тлисс, где Рамали являлось всего лишь именем клана, а полное имя мне до сих пор приходится вспоминать по спешно записанным подсказкам. Саларианка. Вот откуда потрясающая скорость мышления и общения. Стоило догадаться сразу.       Тем не менее, я решил, что, пусть преследование романтического интереса напрочь исключалось, мы могли бы завязать неплохое знакомство. У Тлисс, как оказалось, престижная должность в биофизическом центре «Пранас», и она обладала своеобразным очарованием, достойным специалиста, увлеченного своим делом (и десятком других дел, причем одновременно). Мы немного выпили, обсудили сетевую и реальную жизнь, планету Утукку, рахни и кроганов, человеческий спорт… какие темы только не поднимались в первый вечер. Удивительно, что это помню я. Насчет Тлисс можно дать гарантию, что она помнит все или практически все.       Расстались мы весьма довольные собой и друг другом. И знакомство продолжилось.       Каждую неделю я ее куда-то приглашал. Рамали никогда не отказывалась, мотивируя свое согласие тем, что от работы и экстранета тоже надо иногда отдыхать. Я узнал многое о культуре Саларианского Союза — каюсь, часть прочитал в справочнике «Галактика для начинающего космополита» — работе их мозга, кухне и отдыхе. Она тоже интересовалась людьми, в степени, немного превышающей обычный интерес. Религия, история, спорт… Тлисс уплетала информацию, как Степан свои недожаренные стейки, честное слово.       Так прошли два или два с половиной месяца, затем мы около месяца не виделись, поскольку сначала меня пригласили с курсом лекций на территорию Иерархии — неслыханная честь для человека, просто не мог отказаться — а затем, когда я вернулся, то узнал, что «Пранас» отправил ее с группой других ученых на планету, в подводную лабораторию.       Только тогда я понял, что соскучился.       И, когда она вернулась, Тлисс стала гораздо менее… ловкой в общении. То есть, я хочу сказать, что, если вы привыкли общаться с саларианцем, следить за этой сверхсветовой скоростью, с которой выплескиваются строго структурированные мысли, вы наверняка заметите, если что-то будет не так. И, хотя все предыдущие разы инициатором встреч становился я, в последний раз она позвонила мне. Не бар, не салон голофильмов— просто служебный коридор на нашем уровне.       «Базу… мне нравились наши встречи», с едва уловимой грустью произнесла она. Моргнула, нижними веками полностью закрыв глаза.       «Что-то случилось?»       «Думаю, нам будет проще больше не видеться. Нет. Не то. Ты знаешь, где меня найти, и я буду рада отозваться на приглашение, но, по-моему, это заходит куда-то не туда».       Я растерянно развел руками:       «Я тебя не понимаю. Мы просто расслабляемся в обществе друг друга. Это такой же вид отдыха, как и любой другой. Возможно, ты считаешь, что обстановка становится слишком интимной, но… что саларианцы вообще считают интимным? Я не переступил какую-то запретную грань?».       «Нет-нет, все в порядке. Хотела сказать, что, во избежание ненужных потрясений при дальнейших встречах, лучше соблюсти дистанцию».       «Или сблизить ее», неадекватно парировал я.       «Что ты имеешь в виду?».       «Мне с тобой легко и приятно, Тлисс. Настоящая буря для мозгов, которая затем сменяется штилем. Возможно, ты и не в восторге от моей жизненной позиции… плохой памяти, гормональной зависимости, которой, в общем-то, страдает большинство органических рас. Но я искренне восхищаюсь тобой. А все, чем восхищается индивидуум, он обычно старается держать как можно ближе. Я хочу предложить немного совместного существования. Ради эксперимента».       Первый раз на моей памяти она замялась, не зная, что ответить. Наконец, собралась с силами и произнесла что-то совсем несуразное:       «Я не… Ты… возможно, но… этот эксперимент заранее обречен на провал».       «Ты против?».       «Мне… нужно подумать».       Через два часа она прислала короткое сообщение:       «Ты думал о том, где, и, главное, как мы будем жить?».       Я ответил:       «С насмешками коллег я, пожалуй, смирюсь. А насчет апартаментов — почему бы не обменять мою скромную обитель на что-нибудь побольше, с индивидуальными комнатами для каждого? Конечно, придется доплатить, но я скопил некоторую сумму».       «Тебе нужен секс. Для здоровья. Я… не та, кто может обеспечить тебя любовной страстью».       Вот так, прагматично и откровенно.       С саларианцами легко, если знаешь границы их прямолинейности. По секрету — границ почти нет.       Мы живем вместе на уровне ниже, Б-26, уже восемь месяцев. Современная медицина заботится о моем здоровье — я настоял на слишком безрассудном, с точки зрения Тлисс, варианте. Раз в четыре дня принимаю гормональный подавитель, мозг считает, что он уже выполнил свою задачу, и не дергает меня по пустякам. Смешно, но она предлагала, в основном, нейростимуляторы, различные устройства, даже проституток (где Рамали их нашла на научной станции?). Я загадочно (надеюсь) улыбался, и говорил, что все в порядке.       Мне не нужны другие. У нас появились свои маленькие ритуалы, например, то немногое время во сне, которое она проводит, тесно прижавшись ко мне. Я обычно бодрствую — Тлисс предпочитает спать вечером, но не ночью. И этот час, откровенно говоря, дарит мне очень много теплых чувств. Она не против объятий, у нас совпадает по вкусам примерно сорок процентов меню, любые проблемы решаются довольно быстро, и… мне очень хорошо с ней. Вряд ли бы я променял этот тихий омут безмятежного спокойствия на то, что воспевают поэты.       Ни разу не признавались друг другу в любви. Я считал, что это лишнее, да и лучше говорить поступками, чем словами. У них… не знаю, как у них. Саларианцы подписывают брачные контракты по расчету, по генетике, но вряд ли по любви. У меня и Тлисс даже контракта-то нет.       А еще мы оба по-прежнему любим издеваться над людьми в экстранете. Вот уж без чего в жизни можно спокойно обойтись, однако… пока сами не попробуете, не говорите, что это настолько уж плохо. Безнравственно — возможно, немного. Но когда люди отличались глубокой нравственностью?              * * *              Дочитав еще две лекции с мощнейшей базой дополнительных материалов, подкинутых по случаю коллегами с Палавена — у меня завязались, если можно так выразиться, нежные научные отношения с турианцами — я отправился домой. Жилище мне удалось выбить и впрямь хорошее, а что особенно хорошо — не пришлось платить за него ни единого кредита. Удалось списать расходы за эксплуатацию жизненного пространства на одну хитрую статью университетских вычетов.       Поэтому деньги, понемногу продолжавшие накапливаться на моем счету, я иногда тратил на небольшие знаки внимания для своей девушки. Принцессы-лягушки, да. Не обижаюсь и отношусь с юмором, впрочем, как и Тлисс. Даже собираем коллекцию шуточек о нас. Возвращаясь к подаркам — что-нибудь простое, практичное, вроде еды, билетов в релакс-комплекс или на какой-нибудь пустяковый игровой чемпионат. Сегодня я отрыл в собственной памяти давно погребенный там факт: Рамали любит "кюртен ильгуа". Такие пирожные.       У саларианцев, к сожалению, почти отсутствуют рецепторы, воспринимающие сладкое, но вот для кислого у них четыре или пять наименований. Сдвиг вкуса в данную сторону. Кюртен специально создан для того, чтобы выворачивать человеческое лицо наизнанку, и в наших ресторанах его принято подавать микроскопическими порциями с изрядно переслащенными взбитыми сливками. Но Тлисс с удовольствием ест так.       Взял коробочку на шесть штук, кондитер посмотрел на меня с уважением и отвращением одновременно. Как будто я сейчас при нем съем все сразу. Считаю, это гастрономическая дискриминация, хе-хе.       Саларианка уже была дома. Я долго удивлялся, когда обнаружил, насколько небрежен ее народ бывает в неформальной обстановке. Лягушка дома и Лягушка на работе — две совершенно разных женщины, к тому же незнакомые друг с другом. На людях это затянутый в научный костюм сотрудник лаборатории, к тому же непонятного пола — диморфизм у саларианцев выражен минимально — а дома это нечто зелено-голубое, с подведенными темно-пурпурной полосой огромными глазами, с узкими, причудливо изогнутыми рожками, в блестящем лиловом жилете и свободных штанах. К тому же, с явным стремлением к творческому хаосу. Ну, или только мне так повезло.       Она обернулась лишь для того, чтобы отпечатать на моих плечах короткие объятия, молниеносно улыбнулась, видя в руке пакет, цапнула, посмотрела внутрь и дважды коротко кивнула:       — Высшие приматы знают, как угодить женщинам. Спасибо тебе, Большой и Хвостатый.       А это вторая часть, как выражается Степан, марлезонского балета. Я, соответственно, Обезьяна. Бесхвостая, увы, но превосхожу высокую Тлисс почти на полголовы, и даже у кабинетного профессора мышцы все же посолиднее, чем у любого из амфибиозного народа. Так что, с ее точки зрения я как раз большая, брутальная горилла.       Тем не менее, научившись достаточно тонко определять нюансы, я не мог не заметить, что она чем-то обеспокоена. Решил пока что не поднимать тему. Скомандовал кухонному оборудованию приготовить чай.       — Как поживают твои студенты? — поинтересовалась Тлисс, отправляя в рот произведение искусства кислотной химии.       — Представляешь, на втором курсе Академии Больцмана есть кроган. Зовут Райл, клан не упоминал, только недавно перевелся. У парня явная нехватка школьного образования, но он догоняет остальных, как намыленная молния. Я посоветовал ему несколько обучающих курсов.       — Кажется, у кого-то появился фаворит, а, Базу? — поддразнила она меня. Я возмущенно возразил:       — Ничуточки. Просто приятно, что все больше кроганов выбирают мирные профессии.       Тлисс кивнула:       — Да. Хорошо для Галактики. Вдвойне удивительно, что это не масс-физика, а относительно безвредная цитология. Если он только не задумал создать вирус-биотерминатор.       — Тогда он попал не к тому специалисту, — притворно вздохнул я.       — К тому, к тому. Наверняка ведь еще и помогать ему будешь во внеурочное время. Ты заботливый, — усмехнулась саларианка и тут же спрятала нижнюю часть лица за узкой ладонью.       — Так, — не выдержал я. — К моменту, когда я допью чай, который будет готов через семь, ш-ш-шесть, пять... в общем, уже готов, я хотел бы знать, что случилось. Где дежурные шутки про бритую обезьяну? Или волосатую, в зависимости от твоего настроения. Ты чем-то расстроена?       — Волнуюсь, — ответила она односложно, и вот это уже настолько было непохоже на привычную Тлисс, что я удивленно приподнял брови и подвинул стул поближе, садясь на расстоянии касания от нее. Но не трогая. Без согласия лучше не надо, поверьте моему опыту.       — Почему?       — Потому что я затеяла эксперимент без твоего одобрения. И без ведома. На тебе.       Я опешил. Затем, внимательно посмотрев на чашку с чаем и не обнаружив там ничего, кроме, собственно, чая, все же удосужился задать вопрос:       — И в чем это проявляется? Какова цель твоего эксперимента?       — Не знаю, — беспомощно ответила Тлисс. Затем моментально спохватилась: — Знаю, конечно. Я хочу снова сделать тебя человеком.       — Забавно, — отметил я. — Каким образом? Только не говори, что это билет на драматические постановки, я терпеть не могу театр.       — Последние три раза вместо блокатора ты пил витаминные комплексы. И это не все. Сейчас, спустя два дня, ты можешь принять это, — ее пальцы выложили на стол маленькую, почти плоскую капсулу инъектора, — и восстановить исходный гормональный баланс. На некоторое время усилить потенцию. Вот. Я ожидала, что мне будет сложно это сказать, но не представляла уровень сложности.       — И я сделаю это, чтобы..?— вопросительно посмотрел на нее я. Пока что никакого дополнительного прилива крови к означенным органам я не испытывал. Впрочем, инъектор мог быть задуман чем-то вроде спускового крючка. Неизвестный препарат. Опасно. Но интригует, поскольку...       — Я долгое время думала об аномалии в твоем поведении, Базу. Ты ведешь себя...       — Как полагается приличному индивидууму?       Нечасто выдается шанс ее перебить. Нагло воспользовался им.       — Как мученик. Как один из саларианцев, будучи при этом человеком. Это... противоестественно.       — Но мне это не доставляет никаких неудобств. Если бы появились побочные эффекты от приема препарата, я думаю, на станции, полной биологов и медиков кто-то бы непременно заметил отклонения, — возразил я. Она ткнула пальцем в моем направлении, прочертив воображаемую линию точно в центр груди:       — Выслушай меня, мистер Рациональный. Я ценю это. Мне хорошо с тобой. Но ты не получаешь от меня никакой отдачи в обмен на собственное рыцарство.       — Оу, туше! — поднял руки я. — Не говоря уже о том, что рыцарство как понятие устарело пару веков назад. Просто веду себя максимально не отталкивающе.       — Как и слово "туше", — быстро, язвительно улыбнулась Тлисс. — В общем, я раздобыла некоторую вселяющую излишнюю уверенность продукцию "Сирты". Пара нейроимплантов и таблетка для меня, повысит уровень чувствительности. Вернее, даст хоть какую-то взамен нулевой. Не представляю, на что это похоже, но, если и решусь когда-то на подобный эксперимент, то только с тобой.       — А импланты... — начал я, но саларианка отмахнулась:       — Уже установила. Дело нескольких секунд, их даже не видно. Если интересно, вот здесь, — указала пальцами она на две точки за роговыми отростками. — Не вредны, можно потом удалить или перенастроить.       — На твоем месте я бы...       — Ты на своем, Обезьяна, — хмыкнула Тлисс добродушно и в то же время с явной неловкостью. — Я совершенно сознательно хотела совершить глупость, и я ее совершила. Вторую глупость поможешь мне совершить ты. Или не поможешь — тут уже все зависит от твоего решения. Я... мы восемь месяцев и двадцать два дня живем вместе. Как семья. Я не какая-нибудь чертова далатресса, чтобы манипулировать тобой в своих целях, поэтому... вот. Не хочу только брать. Нужна отдача.       Она опустила на блестящую поверхность стола крохотную желтую таблетку. И на пару секунд опустила голову, словно раскаиваясь в содеянном. Отрывисто пояснила:       — Вот. Это мое, а инъектор — твой.       — Странная ты, — спокойно произнес я, побарабанив пальцами по столу. — Возможно, именно это меня в свое время и привлекло. Почему сразу не сказала?       — Вся прелесть такой идеи в том, чтобы не обдумывать ее по сотне раз в день, — нелогично заявила Рамали Тлисс, усаживаясь на легкий, но комфортный стул. Ее глаза смотрели то на крохотные предметы на чистой поверхности, то на меня. Я иронично спросил:       — Поэтому ты просто подменила мой препарат и думала о том, как я отреагирую по тысяче раз на дню? В общем... какой с лягушки спрос.       Подняв руку, я аккуратно, двумя пальцами взял лекарство и ввел его себе в предплечье. Пробормотал:       — Его ведь не надо колоть в...       — Нет. Нет, — повторила она с едва заметной паузой и улыбнулась.       — Тогда жуй свою таблетку. А я — мыться.              — Либо мы запомним это надолго, либо постараемся поскорее забыть. А у тебя не получится, — прокомментировал я, выходя из ванной в одном полотенце, обернутом вокруг бедер. Не то чтоб я хотел поразить женщину чужого вида своей фигурой (которая, справедливо замечу, далека от атлетической), однако мне внезапно пришла в голову идея, что ходить одетым для данного эксперимента не обязательно. Или же я просто нашел удобное объяснение, подчиняясь гормональному... разблокировщику?       — Точно не получится. Хотя я знаю несколько лекарств для кратковременной амнезии, — тревожно сказала она. Сидя на краю кровати, которой пользовалась едва ли часа полтора в день, Тлисс выглядела и звучала взволнованно. Я постарался подбодрить ее:       — Злоупотребляешь? Знаешь, что бывает, если смешивать несколько экспериментальных препаратов?       — Новый эксперимент, — самоуверенно заявила она. Я фыркнул:       — Достойная дочь своей расы.       — О-о-о, ты не представляешь, что сказали бы "матери" этой расы, узнай они о подобном поведении, — скрючила пальцы и сделала страшное лицо саларианка, изображая, по всей видимости, матриарха клана Рамали. Похоже, хоть я и не видел.       — Отлучили бы от церкви.       — Что?       — Шутка про земные религии.       — А. Поняла.       Несмотря на непринужденный разговор, Тлисс явно прислушивалась к себе, уйдя в самоощущение как ментальную практику, широко распространенную среди ее народа. Я присел на край кровати, решив, что небольшая психологическая поддержка не помешает:       — Чувствуешь что-нибудь? Ничего не болит?       — Не болит, спасибо, — ответила на один из вопросов она и неожиданно обняла меня, прижавшись головой к плечу. Тихо сказала:       — Наверное, подсознательное. Попробуй сделать что-то... тактильное.       — "Тактильное", — передразнил ее я, затем охнул от внезапного понимания: — Погоди-ка, так ты же готовилась специально... признайся честно, весь экстранет пересмотрела? Порносайты, книги, рекомендации, список противопоказаний?       — Не весь, — со слабой улыбкой возразила она. — Всего лишь...       Кажется, я помешал ей договорить, потому что пальцами провел вдоль спины Тлисс. Она отреагировала, с резким вдохом выгнувшись в сторону движения руки, не завершив начатую фразу, затем на выдохе произнесла:       — Так вот что оно делает...       Уж не знаю, что ей там насоветовали в инструкции к нейроимплантам, но я не слишком ловкими движениями снял с нее этот ужасный лиловый жилет и отбросил его в сторону. Я-то никаких дополнительных инструкций не читал, поэтому просто начал поглаживать ее, так, как делал бы это с человеческой женщиной. Тлисс закрыла глаза, и, кажется, полностью растворилась в новых ощущениях от собственного тела. Ее нога непроизвольно дернулась, когда я переместил ладонь на живот саларианки, затем она мягко взяла меня за руку.       — Что-то не так? — спросил я. Тлисс повернула голову и поделилась видом нервной усмешки, играющей на ее губах.       — Нет, все хорошо. Неожиданно хорошо — сильно, интенсивно. До какой степени, оказывается, можно обмануть чувства.       — Пауза, чтобы привыкнуть?       — Вряд ли привыкну, — с коротким смешком сказала она, затем поднялась и аккуратно сняла второй и последний предмет одежды, соблазнительно изогнувшись. Соблазнительно? Хм. То есть, стоило снять блокаду, и я начал рассматривать ее в качестве не только друга, но и...       Волнение слабой волной метнулось вниз, я слегка изменил позу, что не укрылось от взгляда Тлисс. Она протянула руку, нащупала пальцами узел полотенца и раскрыла меня. Сорвать плотную, еще мокрую ткань не получилось — я на ней сидел. Но саларианка не особо обратила внимание на полотенце — она смотрела на меня и на мое нарастающее возбуждение. Видя ее заминку, я поделился душевным состоянием:       — Если ты сейчас чувствуешь себя очень неловко, знай — ты не одна. Ощущаю себя той самой сексуально помешанной обезьяной, о которых саларианцы рассказывают страшные сказки.       Тлисс хихикнула, затем провела руками вдоль собственного тела:       — Нравится?       — О да. Быстро учишься... иди ко мне.       — Подожди, — остановила она меня. — Я же не приспособлена к... сейчас.       Ее стройная фигура метнулась к прикроватному столику, на котором стоял невзрачный флакон с дозатором. Когда саларианка поднесла пальцы с небольшим количеством геля — видимо, интимной смазки — к бедрам, ее свободная рука сжалась в кулак, а с губ сорвался тихий стон. Я облизнул губы и встал с кровати, приближаясь к ней. Почти опустил голову на субтильное плечо и шепнул:       — Думаю, это скорее, мужская игрушка... дашь поиграть?       Обняв Тлисс за талию, я пальцами другой руки ласково провел вдоль ее промежности и нырнул внутрь, заставив ее податься назад, упершись спиной в мою грудь. Я почувствовал как ее руки сжали ту, которой я ее обнимал, а тело неожиданно сильно отзывается на ласку. Не игнорируя только что сказанные слова о неприспособленности, я повторил манипуляцию с гелем, и Тлисс немного раздвинула бедра, позволяя моим пальцам беспрепятственно исследовать шелковистую мягкость ее лона.       В то же время саларианка, бедром ощущая налившийся кровью "эксперимент", пальцами, все еще в следах геля, стала нежно поглаживать головку, отчего уже я задышал чаще.       — М-м-м... хватит, — шепнула она, затем смущенно попросила, прерывисто дыша:       — Можешь лечь на спину? Мне немного страшно.       Я отстранился, кивнул, молча улыбаясь, она в полуобороте посмотрела в мои голодные глаза и отвела взгляд. Подняв руку ладонью вперед, я обнадежил ее:       — Все еще полностью себя контролирую. Расслабься, Тлисс. Можешь, если настолько боишься, привязать меня к кровати.       — Заткнись, — гневно блеснула она глазами. — И уложи себя уже, а?       Попятившись, я в притворном испуге поднял руки и сел на кровать, затем перебросил ноги и лег на спину, растянувшись во весь рост. И немного в высоту. Девушка, немного замешкавшись, выключила свет — остался только виртуальный полумрак от искусственного окна сзади нее. И залезла ко мне, грациозно изгибаясь. Я опустил руку на ее талию, и наши губы, наверное, в третий или четвертый раз за все это время соприкоснулись. Жадно обхватив ее, я никак не мог оторваться от чувственного поцелуя, но потом Тлисс отстранилась и слегка двинула бедрами, коснувшись моего члена. Сама закрыла глаза, затем полностью выпрямилась, на мгновение застыв точно над ним — я затаил дыхание, она, кажется, тоже — и плавно опустилась сверху.       Я задохнулся от животной похоти, контрастом бьющей сквозь ее искуственно сотворенную нежность, но Тлисс застонала и повторила движение, затем прижала мои руки к собственным бедрам и стала мерно опускаться, полностью принимая меня внутрь. Раздвинув колени, я накрыл ладонями ее бока и частично живот, поглаживая саларианку по мере того, как она впервые в жизни отдавалась возбуждению. Когда она медленно насаживала себя до основания, бедра непроизвольно сжимали мое тело, а спина слегка выгибалась назад.       Глубоко, но неравномерно дыша, я немного приподнялся на локте и протянул пальцы к ее силуэту, ощутив ладонью разгоряченную кожу на причудливо изогнутой грудной клетке. Тлисс медленно облизнула губы, затем накрыла обеими руками мою и стала потираться о ладонь, требуя дальнейшей ласки. Она крутнула бедрами, заставляя меня вздрогнуть, приподняла мою расслабившуюся кисть и языком провела вдоль пальцев, губами тут же накрыв один из них. Большие, полуприкрытые глаза сейчас смотрели на меня, пытаясь угадать или увидеть реакцию — возбуждение накатило еще большей волной, пульсацией отдаваясь внизу.       Забрав руку, я прижал Рамали к себе, лаская спину девушки, ее узкие, но волнительно подрагивающие бедра и ягодицы. Она тяжело, всхлипывающе выдохнула и вцепилась пальцами в подушку за моей головой. Двинув торсом навстречу ей, я слегка ускорил темп и коснулся губами ее шеи, затем плеча, не прекращая водить пальцами вдоль изогнувшегося тела. На секунду остановился, прижимаясь к ней, затем бережно обнял за талию и перекатил на спину. Ее лицо осветилось улыбкой блаженства, но я неловко дернулся, и контакт мгновенно прервался — выскочивший наружу член скользил между ее бедрами, прижимаясь к шелковистой коже живота.       — Хорошо... — выдохнула она, кончиками пальцев касаясь моего напряженного органа. Я молча кивнул, переводя дыхание. Тлисс шепнула:       — Прости, я... немного добавлю.       Прохладный гель, думаю, мгновенно стал горячим, когда она пальцами вошла в себя, потом хитро улыбнулась и немного смазала внутреннюю сторону бедер и низ живота, тесно сжимая их и чуть выгибаясь навстречу. Меня со всей изобретательностью поймали в сладостную ловушку из разгоряченного тела и бархатистой кожи, опустив голову, я восхищенно выдохнул и, сжимаемый ногами, стал тереться о ее лобок. Тлисс тихо постанывала, гладя себя, я только оперся на руки и снова хотел ускорить темп, как она резко развела ноги и, подавшись навстречу, заставила меня скользнуть в бесстыдно приоткрытую щель.       — Тлисс... — шепнул я на выдохе ее имя и опустился, прижав тело саларианки к кровати. Возбужденно дернувшись, она скрестила ноги за моей спиной и несвязно что-то пролепетала, когда я обхватил руками стройное тело и стал наращивать скорость движений. Пальцы ее хаотично двигались вдоль моей спины, а бедра немного напрягались с каждым рывком, глаза закрыты, с губ срываются только тихие стоны. В конце я настолько поднял темп, что выпал из сонма пяти чувств — зрение, слух, разум накрыла пелена удовольствия, и лишь ощущение извивающегося подо мной тела бунтовало против того, чтобы стать несправедливо выброшенным из мира.       Закрыв глаза, я глухо застонал сквозь сжатые зубы, ощущая, как близится первая из нескольких коротких, но сильнейших волн удовольствия. Тлисс замерла, пальцами водя вдоль низа моей спины и лишь еще плотнее сжала бедра, услышав мой следующий стон и ощутив пульсацию внутри себя.       Тяжело дыша, я открыл глаза. Ее глаза светились торжеством, саларианка подрагивающими пальцами коснулась моих щек и, приподнявшись, прижалась к моим губам. Поцелуй вышел не очень продолжительный и страстный, но полный какого-то нового ощущения. Я бережно разомкнул руки и, отстранившись, лег рядом с ней. Тлисс вздрогнула, на секунду прищурив глаза и искривив губы, я бросил взгляд вниз и в ненадежном искусственном полумраке различил несколько темных пятен.       — О, нет... — пробормотал я, с тревогой касаясь собственной промежности. Поднял пальцы вверх. Слабые следы крови. Черт...       — Успокойся, — твердо сказала Тлисс, слабым движением отбив мою руку вниз. — Я в порядке. Все хорошо. Слышишь?       — Да, — прерывисто дыша, проговорил я и немного расслабился. — Больно?       — Немного саднит, — отвернувшись, сказала она. Затем снова повернула голову ко мне: — Но все остальное... если я когда-либо и представляла, что испытаю что-нибудь подобное, то только в порядке самоиронии.       — Мы перестарались. Прости. Я...       — Не твоя вина, — беспечно отмахнулась Тлисс. — Мне было слишком приятно, чтобы останавливаться, а так — даже панацелин не понадобится.       — А... ну, знаешь...       — Что?       Я замялся, затем нашел в себе силы спросить прямо:       — Оргазм?       — Не для нас, Секс-Машина, — с теплотой в голосе рассмеялась она, одновременно поддразнивая. — Не знаю, какого рода импланты для этого нужны, но и так... одновременно странно, приятно и хочется еще. Причем непрерывно. Больше всего ощущений, когда гладишь. Эта штука каким-то образом перенаправляет часть сигналов тактильных рецепторов в центры удовольствия. Но когда ты был внутри, одновременно лаская тело...       Едва заметно усмехнувшись, я опустил руку на ее живот, круговыми движениями начиная массировать Тлисс. Она дернулась, пискнула, затем схватила мою руку и вместе с ней повернулась спиной, словно хотела вывернуть кисть.       — То есть я правильно предположил, что эта штука действует какое-то определенное время, вне зависимости от настроения или состояния организма? — Кажется, сейчас наступила моя очередь дразнить ее.       — Да, — коротко, еле слышно подтвердила Тлисс.        Я придвинулся ближе, не отбирая руку, а просто прижимаясь сзади всем телом. Она непроизвольно дернулась, но я обнял ее и прошептал:       — Тогда извлечем все, что можем, из этого маленького эксперимента.       Саларианка покорно отдалась поглаживающим пальцам, закусывая губу и постанывая. Спиной она еще больше вжалась в меня, благодарно отзываясь на каждое ласкающее движение, изгибаясь следом за ними. Улыбаясь, чувствуя ее реакцию, я тихо произнес:       — Это восхитительно. И ты просто прекрасна.       Тлисс ответила чуть более громким стоном. Когда я начал опасаться, что ласками отстранил ее от реальности, девушка, тяжело дыша, сказала:       — Ты тоже. Я... не знаю, что там произошло.       — Где? В какой момент? — не понял я. Рамали Тлисс вывернулась из моих рук и развернулась лицом, закидывая ногу на меня. Правда, сама же и поморщилась от смелого жеста. Я не протестовал, перенеся внимание на ее спину и бедро. Еле ощутимо подрагивая, она проговорила:       — Во время секса... когда ты меня еще не перевернул, но прижал к себе. Почему-то я... проклятье, это не так просто объяснить.       — ...попробуй...       Тлисс вздохнула и нехотя принялась рассказывать:       — У нас есть биологически запрограммированная реакция импринтинга. Когда при рождении... то есть, появлении детей на свет первое, что они увидят — далатресса их клана. С этих самых пор они для нее сделают все. Ну, или многое. Женские особи обычно не так сильно подвержены действию запечатления.       — Да ладно, — улыбнулся я. — Импринтинг? Неужели импланты могут настолько свести с ума?       — Вряд ли только они, — с ответной быстрой усмешкой проговорила она и, закрыв глаза, ткнулась лбом в мое плечо. — Ты. Твои проклятые обезьяньи руки и дикое чувство личной ответственности, без которого мне бы даже не пришло в голову проводить подобные опыты. Я... возможно, только на период действия препарата, но я... привязалась к тебе.       — Глупая, глупая лягушка, — вздохнул я, скрывая ликование. — Если бы я не привязался к тебе еще раньше, разве предложил бы жить вместе? И согласилась бы ты, не чувствуя хотя бы малейшей ответной привязанности?       — Разные вещи. Одно дело — чувствовать нечто вроде интеллектуальной солидарности, и совсем другое — признавать, что ищешь себе пару, основываясь на гормональной буре, — сердито сказала Тлисс, резко выдохнув воздух в плечо, но не поднимая головы. Я слегка раздвинул губы в усмешке и проговорил:       — Я ничего не знаю про механизмы импринтинга у саларианцев. Но то, что ты описываешь, похоже на чувство, которое мы, высшие приматы, зовем любовью. Не только гормоны, но вообще все — забота и защита, сходство интересов, взаимное восхищение. И секс, да. Какой из этого делаем вывод?       — Пользуясь понятиями моего народа...       — Человеческими, — нагло перебил я ее. — Воспользуйся нашим словарем.       Тлисс помолчала, затем подняла огромные глаза на меня и почти на едином выдохе спросила:       — Я... тебя люблю?       — Очень хорошо, но без знака вопроса и более уверенно, — рискнул издевательски похвалить ее я, затем, увидев, что она готова рассердиться, и я вот-вот испорчу момент, произнес:       — И я тебя люблю, Тлисс.       И снова ощутил прикосновение ее губ, в то время как тело посильнее прижалось ко мне. Я обнял ее за талию и почувствовал, как свободная рука девушки ползет к низу моего живота. Проговорил, смеясь:       — Кто-то напрашивается.       — Быть может, я и не вполне... дееспособна, Базу, но что-нибудь обязательно придумаю, — сверкнув глазами, с молниеносной усмешкой сообщила Тлисс. И многообещающе облизнулась.