***
Комната Киригири пуста, почти стерильна. Селестия морщит нос от отвращения. — Как скучно, — произносит девушка. Киригири удивлённо выгибает брови на это заявление. — Но это именно то, что я ожидала от такого неинтересного человека. Ты относишься к серой массе, которая поклоняется логике и эмпиризму. Разве в этом есть что-то увлекательное? — Верить можно лишь в доказанные факты, — отвечает Киригири таким тоном, словно пропустила всё, сказанное Селестией мимо ушей. — Ты часто смотришь налево. Это потому, что тебе нечего вспомнить, не так ли? — Я помню только важные вещи, — отвечает Селестия. — только те, что имеют значение. Тебе бы следовало понять, что не все люди одинаковые и не каждый является приверженцем классической парадигмы поведения. — Вот как. Ярость бурлит в крови Селестии. Она хочет сказать, что пригласила её не для того, чтобы спорить и это не было вызовом, но вместо этого она наклоняется вперёд и целует Киригири. Из горла светловолосой девушки вырывается удивленный вздох и она заламывает руку Селестии за спину, схватив свою гостью за запястье. Она кладет подбородок на плечо Селестии и скользит свободной рукой по ноге черноволосой. Девушка отчётливо ощущает прохладную кожу на своём бедре, даже сквозь слои шёлка и кружева. — Какого хрена? — возмущённо рычит Селестия. Киригири прислоняется к ней, прижимая девушку к стене. Она хочет убить Киригири, вонзиться в её кожу острыми ногтями. — Я же просто пыталась доказать, что ты ошибаешься! Неужели тебя не учили, что так нельзя обращаться с дамой?! — Твой аргумент неверен, — заключает Киригири. — Кроме того, в науке, нельзя быть полностью уверенной, что ты доказала гипотезу. Киригири ослабляет хватку, позволяя Селестии повернуться к ней, и притягивает девушку ещё ближе. — Прошу прощения, это была защитная реакция, — голос светловолосой становится на тон ниже, приобретая томные нотки, когда она смотрит на Селестию из-под опущенных, светлых ресниц. Черноволосая прикусывает кожу рядом с её челюстью и проводит по шее языком. Под тонкой кожей теплится жизнь. «Это место отлично подходит», — зарождается мысль в её голове. Киригири издаёт едва слышимый стон, когда Селестия проводит зубами по её горлу. Голова светловолосой откидывается на плечо, чтобы предоставить ей больше доступа. Селестия немного отстраняется, чтобы полюбоваться румянцем, окрасившим бледные щёки Киригири. Красноглазая девушка прижимает пальцы к её горлу, желая почувствовать каждое биение сердца. — Разбираться в навыках самообороны очень полезно, — шепчет Киригири. Её взгляд подёрнут дымкой возбуждения, зрачки расширены. — И я… я не люблю ошибаться, — она судорожно выдыхает и делает паузу. Её голосовые связки вибрируют под губами Селестии. — Ты сказала, что помнишь только важные вещи? — Как выжить, например, — выдыхает Селестия, хватая руку Киригири и поднося её к губам. Кожа перчаток Киригири гладкая и эластичная. Черноволосая начинает стягивать их и встречается взглядом с пурпурными глазами, спрашивая разрешения. Рука Киригири резко сжимается в кулак. Кожа перчаток тихо поскрипывает. — Нет, — внезапно и слишком серьёзно произносит Киригири холодным, словно лёд, голосом. — Боюсь, что перчатки останутся. Селестия смотрит ей в глаза, а затем смеётся. — В любом случае я не против, — произносит она, когда рука в перчатке оказывается под подолом её платья, а холодная кожа касается бедра. — Я не возражаю, — повторяет Селестия, когда рука Киригири проскальзывает между ног, поглаживая её кончиками пальцев сквозь тонкую ткань. Всё, что Селестия сейчас чувствует — это места, где они касаются друг друга: её губы на горле Киригири; пальцы Киригири, скользящие внутри неё; рука Киригири, которая прижимается к её рту, когда Селестия откидывает голову на стену. Она прикусывает перчатку светловолосой, когда девушка сгибает пальцы внутри неё и гладит клитор большим пальцем. Селестия впивается зубами в мягкую кожу перчаток. Она скидывает руку Киригири со своего рта. — В этом нет необходимости, — судорожно выдыхает она. — Наши комнаты звукоизолированны, между прочим. — Я не могу рисковать, — шепчет Киригири. В этот момент её рука замирает. Она убирает руку со рта Селестии и гладит её по щеке. Кожа перчаток Киригири мягкая и скользкая. — Ты говорила, что помнишь только важные вещи. Что ты имела ввиду? — Я, — шепчет Селестия, желая, чтобы Киригири снова начала двигаться и избавила её от этого жара и напряжения. — Я мечтаю о смерти. В моих мечтах… — она прерывает свою речь, когда пальцы Киригири начинают медленно двигаться. А затем шипит, когда светловолосая снова останавливается. — В моих мечтах я вампир, а все люди — это мои слуги. Я могу выбрать кого угодно, а затем… а затем… — её голос дрожит. Девушка трётся о неподвижную руку Киригири, желая, чтобы она перестала дразнить её своим безразличием и равнодушным лицом. Чёрт возьми. Она проводит зубами по горлу Киригири и слегка прикусывает. Она облизывает нежную кожу, в качестве извинений, а рука Киригири вздрагивает и начинает беспорядочно двигаться. — Все служат мне, и только мне. Я королева всего и одновременно ничего. И я беру всё, что у них есть, выпиваю всю их кровь до последней капли… Киригири неторопливо скользит пальцами внутри неё и ехидно улыбается. Когда Селестию накрывает волной наслаждения, всё вокруг становится нечётким и размытым. Весь её мир сосредоточен лишь на Киригири. Все её мысли занимает только девушка с невесёлой и отстранённой улыбкой, которая отпечатывается в сознании. Поток её мыслей прерывает ледяной голос Киригири. — Заблуждаешься, — она произносит это так, словно читает список покупок. — Всё это лишь пустые мечты и фантазии. Королева трупов правит миром мертвых. Ты слишком романтизируешь это. Жить в окружении трупов не так приятно, как тебе кажется. Они вздуваются, — спокойно констатирует факт Киригири. — В трупах будут размножаться бактерии, а затем появятся серые мясные мухи и каллифориды, они будут откладывать в трупах свои личинки. Через несколько часов тело начнёт гнить и наступит трупное окоченение. И больше не останется верных слуг, готовых умереть по твоей прихоти. Мёртвые редко бывают красивыми. «Заткнись,» — хочет закричать Селестия, но вместо этого она отстраняется от Киригири, поправляет юбку, свой кружевной головной убор и улыбается. Она все ещё хочет оторвать Киригири голову, разрезать её тело пополам и изъять из неё всё, что Селестия так ненавидит — спокойствие, равнодушие и холодное, клиническое безразличие — а потом зашить обратно. «До ужаса иронично», — думает она, подавляя приступ смеха. — Я полагаю, моя попытка переубедить тебя была тщетной? — интересуется черноволосая. Девушка-детектив в ответ лишь натянуто улыбается. Когда Селестия собирается вернуться в свою комнату, она останавливается в дверном проёме комнаты Киригири, затем оглядывается на девушку, стоящую всё на том же месте, и произносит: — Знаешь, тебе следовало бы отнестись ко всему, что я сказала с долей скептицизма. Все эти разговоры о мечтах и воспоминаниях… Иногда мне кажется, что это именно то, чего я хочу, а потом понимаю, что даже не знаю себя настоящую. Киригири сжимает губы в тонкую линию. Она возится с воротником — поднимает его и затягивает галстук, чтобы скрыть следы укусов. О, как Селестия хотела бы прокусить эту кожу. Как бы она хотела, чтобы её зубы были похожи на лезвия, достаточно острые, чтобы можно было впиться в яремную вену Киригири. — Всех не обманешь, — равнодушно подмечает сыщица. — И саму себя в том числе. — Я знаю, — с горечью отвечает Селестия, вспоминая о своём удостоверении личности, о напечатанном на нём посредственном, совершенно отвратительном имени, которое совсем не подходит к антуражу из её грёз. — Я знаю.Часть 1
27 октября 2020 г. в 14:03
Селестия всегда умела безупречно лгать.
Она начала с малого — с невинной белой лжи, которая ничего не значит и ни на что не влияет. Селестия лжёт о том, что закончила уроки; о карточках Уно, которые держала веером в руке; о том, что помыла посуду и съела все свои овощи. Позже девушка начинает лгать о более значимых вещах и совершать более серьёзные проступки — она крадёт деньги из кошелька своей матери, чтобы купить дешёвую бижутерию; врёт о том, сколько тузов у неё на руках, со сколькими мальчиками и девочками она поцеловалась; Селестия лжёт о том, что видела девушку, скользнувшую в переулок вслед за парнем, с ножницами в руках и звериным оскалом. Ложь вызывает привыкание. Картёжнице нравится привкус лжи на языке; лёгкая дрожь, которая пробегает по её спине от осознания того, что ей удалось обмануть какого-то доверчивого идиота.
Селестия прекрасно знает, что Кёко Киригири не доверчивая идиотка. Она вовсе не глупая, сладкоречивая подхалимка, которой можно легко манипулировать.
— Хочу заметить, — равнодушно подмечает Киригири, — что твои причины довольно неубедительны. Ты действительно так сильно боишься, что на тебя могут напасть ночью?
Селестия застенчиво улыбается и невинно хлопает ресницами, Киригири смотрит на неё проницательным и холодным взглядом. Ночь становится всё ближе. Её приближение знаменует оглушительная тишина, прерываемая только тиканьем часов на стене. Селестии придётся закончить этот разговор до того, как закроется столовая.
— Я ничего не могу с собой поделать! Особенно после того злополучного инцидента с Майзоно-сан…
Селестия позволяет своему голосу драматично затихнуть. Она поднимает глаза и встречается взглядом с Киригири.
— После твоих неоднократных заверений о способности защитить себя, я подумала, что может быть, мы могли бы… Хм, сотрудничать? Такие девушки, как мы, должны держаться вместе. Особенно учитывая то, что мы оказались в столь незавидном положении. Как ты считаешь?
Киригири растягивает губы в самодовольной ухмылке. Глаза у неё холодные, бесчувственные и равнодушные. «Какая холодная сука — безрадостно подмечает Селестия. — Наверное, тело у неё такое же холодное». И эта мысль вызывает у девушки лёгкую дрожь возбуждения.
— Ты должна понимать, что я не готова так легко довериться тебе. Я не собираюсь закончить здесь, как Кувата.
— Конечно, я понимаю. — мурлычет Селестия. — Но у меня правда нет никаких злых намерений! В самом деле! Я напугана так же, как и ты… если не больше.
— Интересно всё это представление нужно лишь для того, чтобы нарушить комендантский час? — произносит Киригири. Её губы всё так же изогнуты в ухмылке, напоминающей рыболовный крючок. — Я была уверена, что Королева Лжецов, сможет придумать более убедительную уловку.
— Твои слова так ранят меня! Это вовсе не обман! Как ты можешь быть настолько чёрствой? — Селестия одаривает Киригири натянутой улыбкой, и девушка улыбается в ответ. Они напоминают двух кошек, которые наблюдают друг за другом, чтобы найти подходящий момент для нападения. Она привыкла лгать и жульничать, привыкла блефовать, ради достижения желаемого. В любом случае, ей скоро предоставится возможность вцепиться Киригири в горло. От этой мысли уголки рта Селестии дёргаются. Светловолосая с интересом изучает её, а затем смеётся сдержанным, неискренним смехом.
— М-м-м, тогда, возможно, я переоценила тебя. Раньше ты явно не играла против тех, кто умеет читать чужие мысли, — бросает она небрежно, и сердце Селестии на секунду замирает.
— Excuse-moi?
Взгляд Киригири становится непозволительно самодовольным, и Селестии хочется зарычать, обхватить руками тонкое, бледное горло девушки и медленно сдавить. Какая потеря, думает она, у Киригири действительно прекрасная шея, и она будет выглядеть гораздо лучше в руках Селестии.
—Я была уверена, что ты не веришь в столь нелепые вещи, — насмешливо подмечает девушка с рубиновыми глазами.
— Именно. — Ножки стула Киригири скрипят о линолеум, когда она отодвигает стул и встаёт. Девушка опирается руками о стол и добавляет: — У меня просто хорошая интуиция.
Селестия удивлённо смотрит на неё и хихикает: —Ох, понимаю, ты таким образом чтишь павших товарищей? Копируя их манеру речи?
Глаза Киригири сужаются, словно в преддверии улыбки, такой же неискренней, как та, которую Селестия рисует на губах ярко-гранатовой помадой. Киригири станет её Персефоной, она проиграет Селестии в этой азартной игре и они будут связаны поцелуем со вкусом граната.
— Может и так, — наконец отвечает Киригири. Она не пытается уйти, даже когда Селестия через стол тянется к её руке. — Что ты делаешь?
— Пытаюсь переубедить тебя, разумеется, — отвечает Селестия. Кожа под её ладонью гладкая и мягкая, может быть, лайка или что-то, столь же дорогое. Она вздрагивает, представляя, как руки Киригири ощущаются без этих перчаток. Они, безусловно, мягкие, изящные и утончённые. Какое же у Киригири тонкое запястье. Селестия может обхватить его большим и указательным пальцами. Ей хочется схватить светловолосую за это аккуратное запястье, провести большим пальцем по выразительным изгибам костей. Она желает прижаться губами к синим дорожкам выступающих вен, прямо там, где её ладонь встречается с запястьем, и укусить до крови, вонзить свои белые зубы в тёплую плоть. По телу Селестии пробегает дрожь, когда она представляет медный привкус крови Киригири во рту и то, как она прижимается к запястью светловолосой, а её клыки разрывают тонкую кожу. Кроваво-красный будет отлично сочетаться с невыносимо блеклой палитрой Киригири, хотя на самой Селестии он, конечно же, смотрится гораздо лучше. Не зря она носит на себе ярко-красный — цвет карт, побед и смерти. Селестия начала носить его задолго до Киригири.
— Я хочу изменить твое мнение. Для меня это очень выгодно — переманить кого-то вроде тебя на свою сторону. Вместе мы могли бы многого достичь… Ты и я.
Киригири медленно проводит рукой по светло-лиловым волосам и перекидывает тонкую косичку через плечо.
— Понимаю. Для тебя было бы выгодно чтобы кто-то специально провалил расследование. А потом ты выйдешь на свободу и будешь смеяться над нами — послушными, жалкими пешками — восхваляя свою удачу. Как-то так, я полагаю?
На этот раз Селестия действительно шипит. Её шипение превращается в холодный, хриплый смех, который стихает в середине третьего, издевательского «ха». Она мечтает о крови, бегущей по венам Киригири; пристально смотрит на пульс, бьющийся под кожей на её тонком, бледном горле; и думает о том, каково было бы укусить её. Картёжница сжимает челюсть до скрежета зубов.
— О, считаешь, что знаешь о чём я думаю, не так ли? — спрашивает Селестия, пытаясь скрыть своё раздражение.
— Конечно знаю. Наблюдать за твоей микромимикой и подсознательными движениями — пара пустяков. Ты часто смотришь налево. Я думаю, тебе следует поработать над этим.
Если слов недостаточно, Селестия знает альтернативные методы, чтобы добиться своего. К её раздражению Киригири и глазом не ведёт, когда Селестия обходит стол. Девушка-детектив не хочет доставлять ей удовольствие, показывая своё удивление.
— Знаешь, ты такая чертовски самонадеянная. Как, должно быть, грустно, что в этой прекрасной головке столько параноидальных мыслей.
— Напротив, — шепчет Киригири. Она убирает руку из-под ладони Селестии и хватает её за запястье. Селестия чувствует силу её железной хватки. Она медленно тянется и обхватывает другое запястье Киригири в отместку. Селестия подносит её руку к губам, чувствуя на себе взгляд Киригири. Черноволосая поглаживает костяшки её пальцев, представляя, как они выглядят без перчаток — словно жемчужины выступают из-под тонкой кожи, а синие вены заметно выделяются на фоне этой бледности. Селестия проводит зубами по костяшкам пальцев Киригири, и светловолосая судорожно втягивает воздух.
— Это была не самонадеянность. — говорит она, но её голос уже не такой бесстрастный, как раньше — он слегка срывается на последнем слоге. Селестия скрывает улыбку за рукой в перчатке.
— Я сделала это предположение лишь потому, что для тебя это свойственно. Но неважно, — говорит Селестия и слегка наклоняется вперёд. Киригири наблюдает за ней. Селестия кивком указывает на камеры, висящие под потолком. — Думаю нам следует продолжить обсуждение в другом месте. Не дай Бог, кто-то ошибётся в своих выводах! Вдруг кто-то подумает, что мы собираемся напасть друг на друга?
— Совершенно верно, — усмехается Киригири. Она продевает руку через галстук красноглазой и притягивает её к себе. Они настолько близко, что Селестия чувствует горячее дыхание девушки на своей щеке. Костяшки пальцев Киригири касаются её горла. Она вздрагивает, когда металлические шпильки царапают шею.
— Твои волнение и спешка, — шепчет Киригири, — могут быть неверно истолкованы, как нечто большее… страх за свою жизнь и попытка сбежать, возможно. Всё дело в твоих расширенных зрачках и частоте сердечных сокращений. Ты можешь придумать любую ложь, но твоё тело всегда остаётся честным.