Shattered dreams

Девушка вышла из двухэтажного серого здания под пасмурное северное небо. Дождя не было, но дул промозглый ветер. Кутаясь в пальто, она заспешила по изъеденому девяностыми асфальту к остановке: облезлому листу профнастила на четырёх ржавых столбах. Автобуса не было видно даже на горизонте, и девушка, закутавшись плотнее в белое пальто, присоединилась к нервно ожидающим серолицым россиянам. Осторожно, прикрывая робкий огонёк зажигалки от жестокого ветра, она закурила. Знала, что нельзя, что запрещают и мама, и колледж — но от этого было только приятнее. Подошёл, кряхтя и дрожа, ПАЗик цвета зубного налёта. Девушка проехала три остановки, сжатая потными телами измученных работяг, и вывалилась из автобуса в пространство родного микрорайона. По знакомой дороге в лабиринтах дворов, под пристальными взглядами хрущёвок — домой. Торопливо взобралась по лестнице, вошла, разулась и тихо, на цыпочках, шмыгнула в свою комнату — не хотела видеть ни маму, ни сестру. Здесь она становится совсем другой. Худшей девушкой на свете. Слетает шелуха шуток, исчезает натянутая улыбка. Здесь она может позволить себе открыто ненавидеть всех: дуру-директрису, змей-подруг, мегеру-мать. Парней с прыщавой совестью, что смотрят на неё маслеными алчными глазами. Но больше всего — саму себя, неправильную, не пригодившуюся и не прижившуюся под этим северным небом. Девушка встаёт на колени и открывает тумбочку. Внутри — иконостас. С бесчисленных картинок на неё смотрят бесчисленные пары глаз, но все они принадлежат ему и только ему. Эрену Йегеру. Нарисованному человеку, который для неё живее всех настоящих. Она проводит по изображениям дрожащими пальцами, выбирая, и останавливается на любимом: Эрен с голым торсом, стоящий над раковиной. В его глазах сталь — сила, решимость, которых девушка никогда не видела по эту сторону экрана телефона. Она смотрит в эти глаза, несколько раз глубоко вдыхает: ей кажется, что если долго вглядываться в эту бездну, то она начнёт вглядываться в тебя. Закончив ежедневный ритуал, она закрывает тумбочку и ложится на кровать. Закрывает глаза, и перед ней возникает новый, прекрасный мир. Та же комната, те же обои, тот же шкаф — но у шкафа стоит ОН. В одних штанах, с мускулистым голым торсом и собранными в пучок волосами — точно такой, как на картинках. Он молчит, но его взгляд обещает: он устроит геноцид. Геноцид всех обидчиков, предателей, лицемеров, противных взрослых и малолетних дебилов. Только ради неё, ради неё одной. Он без лишних прелюдий спускается к ней, жадно целует её. Губы Эрена спускаются всё ниже — к тёмным соскам, к плоскому животу, к бёдрам. Больше всего девушка жалеет об одном: нет ведра, куда выжимать труселя. Когда Йегер добирается до набухшего клитора, она уже истекает соками любви. Поцеловав бугорок, Эрен застывает, смотря девушке в глаза — ждёт сигнала. Та в ответ еле кивает. Она так возбуждена, что уже неспособна на большее. Эрен пристраивается между её ног, раздвигая их. Она протягивает руку и обхватывает его огромный член, помогая вставить. Первое проникновение — всегда самое приятное. Он входит медленно, с грубоватой нежностью, растягивая узкое тугое влагалище, придавая ему свою форму. Девушка сдавленно стонет. Её рука тянется к заветному бугорку, жадные пальцы начинают его массировать, чувствуя биение крови и движения Эрена. Он кончает прямо внутрь неё. Её бьёт крупная дрожь. Вершина удовольствия. Девушка смотрит в его глаза. Всё та же внутренняя сила — и любовь, бесконечная любовь. Девушка выдыхает, возвращаясь в сырой октябрь. Быстро натягивает трусы — не дай Бог увидит мама. Одевается, выходит на улицу — ей снова нужно покурить. Иначе будет слишком больно осознавать, где она оказалась. Что она в мире, где Эрен Йегер всего только нарисован.