Перо

      Перья Александра мягкие; приземлённо тёмные, как у полевой птицы. Они всегда взъерошены — совершенно неготовые к полёту.       Крылья широкие — трепещущие, царапающие концами пол. Гамильтон редко расправлял их вне стен — он относился к ним, как к части формы.       Нечто неудобное, мешающее в обычной жизни.       — Отвратительно, — Александр вырывает новое перо из нескладно, болезненно сложенного крыла, подносит его к лицу, рассматривая.       — Нет, — обернувшись Вашингтон хмурится; он узнает — этот звук.       — Мне нужно перо, — Гамильтон скрещивает руки на груди.       — Последнее — это перо последнее, — предупреждение.       — Почему? — склонив голову набок интересуется Александр.       — Я не позволю, — генерал встает из-за стола, развернувшись делает несколько шагов.       — Это я должен заботиться о вас, — Гамильтон дразнит, играет с обращением.       — Помощь нужна тебе, Александр, — голос Вашингтона тверд; ещё шаг.       — Я в порядке, — бормотание.       — Зачем тебе перо? — по-детски прямо.       — Письма, документы, карты, — протестующее перечисление.       — Где они? — ровный вопрос.       — Их нет, — Гамильтон тянется к генералу, — Сейчас — здесь, — обрывки; он не признает поражения.       Вашингтон не отвечает, только разводит руки, принимая объятия.       — Мне не нужна помощь, — Александр поводит крыльями, переносит их вперёд, опираясь на плечи Вашингтона.       — Тогда, почему? — настаивает генерал.       — Я, — громкий, рваный вдох, — Боюсь за тебя, — раздирающий грудь выдох.       — Это причина волнения? — неровные слова на грани.       — Да, — смущение становится ярче.       — Не стоит бояться того, чего еще не произошло, — наставление.       — Произойдет, — шипение.       — Моё время ещё не пришло, — Вашингтон понимает.       — Если бы ты был эгоистом, — начинает Гамильтон.       — Эгоистом? — генерал останавливает его.       — Ты бы больше думал о себе, — крылья раскрываются, на мгновение поднимают Александра в воздух, вырывают из невесомо удерживающих рук.       Ярость — обида на беспечность.       — Хороший генерал должен заботиться о своей армии — ставить жизнь своих людей выше собственной, — глупость, как строчки из старого свода правил.       — Хороший генерал — живой, — Александр поджимает дрожащие губы.       — Не умру — не оставлю тебя, — Вашингтон предугадывает.       — Пообещай, — требование.       — Обещаю, — исполнение.       — Больше, — крылья сжимаются сильнее.       — Клянусь, — слабая улыбка уголками губ, поддержка.       — Надеюсь, ты сдержишь слово, — горячий шёпот.       — Всегда, — невесомое прикосновение. Гамильтон не верит ему — сейчас и спустя недели, когда его крылья бросают тень на окроплённый кровью мундир.       — Лжец, — Александр падает на колени, склонившись ловит непослушными пальцами чужой шейный платок — тёплый.       — Моё время ещё не пришло, — протест жизни — насмешка ли.       — Глупец без капли самолюбия, — Гамильтон смещается, подхватывает генерала под плечи, приподнимая — приближая к себе.       Время замедляется, смешивается с жаром битвы, превращая мир в объемную картину — постановка разрушения.       — Всё должно было быть иначе, — исчезнувший в шорохе намёк — непозволительно близко; дыхание щекочет губы.       — Клятва, — скулящие напоминание.       — Доказательство, — Вашингтон запускает пальцы в волосы Александра, поддавшись целует, прерывая обвинение. Это не было простым соприкосновением — жест, выражение, олицетворение оглушительного сердцебиения.       Набат пульса, чуждый в этом месте; опьяняющий вкус горькой крови, отголосков пороха. Вспышка чувств, вызывающая, доходящую до самых кончиков широко разведённых крыльев дрожь.       Мимолётный порыв.       — Ваше Превосходительство! — Гамильтон вздрогнул, когда генерал отстранился.       — Поцелуй ангела приносит исцеление, — заботливо-снисходительная истина.       — Знал, — шорох, куполом сомкнувшихся крыльев — инстинкт защитить, удержать, — Знал — поэтому, решил пожертвовать собой, чтобы спасти его? — Александр берет себя в руки.       Он должен — может думать только об одном.       — Нет — я бы никогда не подверг тебя опасности ради других, — спутанное признание; Гамильтон ждал — знал, был готов к нему.       — Пора, — хлопок, удар по тесному воздуху — яркая метка света на холодной земле; через мгновение среди сухой травы останется только перо.       Говорят, в этот день само Провидение спасло генерала, вырвав из когтей смерти его светлую душу.       — Действительно чудо, — Вашингтон соглашается с доктором, проводит пальцами по плотной, скрывающей перевязку ткани.       — Он настоящий ангел-хранитель, — облегчение; благодарный кивок в сторону Александра, — Спаситель, — излишне.       — Иногда и мне кажется так, — фырканье, застывшее кашлем.       — Это мой долг, — Гамильтон почти шипит.       Когда доктор оставляет их, он осторожно, стыдливо, не открывая ладони передал генералу перо — бледное, устало-лишенное сил, но ещё тёплое.       — Это последнее.