i think i'll eat your heart first

Кошмары преследуют Уилла каждую ночь — с завидным до ужаса постоянством. Он знает все сюжеты наизусть, все крохотные поворотные моменты и аллюзии (иллюзии?), может почувствовать запах и вкус, потому что они настолько, боже милостивый, реальны. И это страшно, и, вероятно, стоит уже звонить 911, но одна ночь меняет расстановку сил так, что кошмары становятся полезны. Уиллу снится он сам. И, да, это было бы пустой и малозначимой чушью (над каждым кошмаром, в котором он видит себя, Уилл трясётся, как Скрудж над горстью золота), если бы только он сам; Уилл не узнаёт ни одной своей чёрточки в этом человеке, но знает наверняка: это я, Уилл Грэм, немного социопат и немного ублюдок, а также немного (на износ) работаю на ФБР. На Уилла из сна без слёз не взглянешь: его лицо будто намалевал Пикассо, затем разрезал картинку на добрую сотню кусков и склеил обратно, смотря куда угодно, но только не на неё. Уилл (не из сна) не может разглядеть за этим самым лицом ничего, кроме шрамов, но когда (спустя… сколько-то; во сне время вряд ли существует) получается, единственное, что он в себе узнаёт, — это цвет глаз. Голубые, яркие. Их выражение пугает его, как горящая спичка — льва. (Хотя Уилл, кажется, кто и всё что угодно, но только не лев. Не хищник.) Уилл-не-из-сна нервно сглатывает и пытается заговорить, пока его двойник (оригинал?) опрокидывает в себя рюмку за рюмкой в невесть откуда появившемся вокруг них пабе. (Уилл сейчас особенно злостно проклинает свойственную снам беспорядочность и рассредоточенность.) Сильный и как никогда настоящий запах крепкого алкоголя сбивает с толку чуть ли не больше, чем сон в целом, чем шрамы того Уилла, который в данный момент очень занят медленным убийством собственной печени, который ещё через сотню-другую граммов пьяно сопит в барную стойку, усыпив, наконец, свою больную белокурую голову. — (громко хлопает дверь) Ну, Грэм, опять упился, как матрос! — чей-то грузный, но звонкий голос приводит в чувство Уилла-не-из-сна, пока другой Уилл едва подаёт признаки жизни. Только плечи (ни на одном нет шрама, Уилл знает) вместе с грудью поднимаются и опускаются в спокойном сдержанном ритме: вверх—вниз, вверх—вниз, вверх—вниз… У грузного звонкого голоса такое же грузное (но не звонкое) тело, и оно, пыхтя ругательствами, поднимает пьяного в стельку Уилла и с какой-то отчаянной привычностью тащит к выходу, а Уилл висит на чужих ссутуленных плечах мешком картошки, и его лицо уродливо перекошено шрамами, и (пока ещё) здоровому и привлекательному Уиллу хочется кричать что происходит и что ты наделал я не хочу делать так как ты. Уилл просыпается в абсолютно сухой постели, на его коже ни капли пота, потому что внутри него — стоически твёрдый лёд, который с трудом перекатывается по кровеносной системе. Кошмары становятся полезны, потому что, спасибо им, Уилл понимает, что этот сон — не кошмар. Этот сон — что-то намного большее.

*****

Утром Уилл сидит в гостиной доктора Лектера и, попивая чай с бергамотом, смотрит в никуда, лениво думая о чём-то слишком абстрактном, чтобы это был просто чай. Доктор Лектер внимательно, но расслабленно следит за каждым его движением, и, да, в кружке действительно есть успокоительное (какое?), но, в сущности, это всего лишь досадная мелочь; к тому же Уиллу теперь не нужно держать в голове все свои слишком серьёзные и слишком отвратительные мысли, поэтому надо сказать Лектеру спасибо. Жаль, конечно, что язык не поворачивается. — Уже лучше? — Лектер спрашивает с вежливой улыбкой (довольно искренней — в глазах тоже слабый такой отблеск). Уилл приходит к нему в пять утра совсем невменяемый, бормочет отчаянным голосом Ну, Грэм, опять упился, как матрос! и нарезает круги по кухне, задевает что-то руками не замечает Лектер заваривает чай но это всё бесполезно поэтому ещё кружка с седативными и ещё одна и ещё пока сердцебиение не входит в норму, так что сейчас, безусловно, лучше. — Да, — речь невнятная, а от благодарностей уже не отвертишься. — Спасибо, — Уилл говорит тихо, но старается вложить в одно это слово столько признательности, сколько может. — Очень хорошо, — Лектер удовлетворённо кивает, отставляя чашку в сторону. — Тогда не мог бы ты начать с самого начала, Уилл? — глаза опасно блестят — думает, Уилл ничего не видит, потому что не смотрит, но зачем тогда ему эмпатия, доктор Лектер? Уилл тут же хмурится, кривя губы, и глубоко вздыхает. Медленно моргает — веки тяжёлые, вздыхает ещё раз (шумно), задумчиво потирает напряжённую шею. — Я очень устал, доктор Лектер, — на полувыдохе шепчет Уилл, пряча бледное (хорошо, что уже не серое) лицо в ладонях, и его голос скорее похож на отдалённый и такой же усталый шелест, чем на что-то человеческое. Лектер смягчается в ту же секунду (только опасный блеск никуда не исчезает) и с участием предлагает: — Гостевая комната находится на втором этаже. — Нет-нет, спасибо, мне не хотелось бы вас так утруждать, — Уилл мотает головой, спешно поднимаясь из кресла, и чувствует, как близко его тело находится к потере равновесия. Было бы просто замечательно распластаться сейчас на чудесном, мягком ковре доктора Лектера в его чудесной, тёплой гостиной. Лечь и больше не вставать, не поднимать этот ужасный, тяжёлый вес с пола и — особенно — не заставлять его двигаться. — Что ты, Уилл, это мне лишь в удовольствие, — улыбается Лектер и, мягко подталкивая Уилла под локоть, направляет к лестнице. Уилл не может (и не хочет) отказать, и, пока Лектер подготавливает постель, попутно приговаривая что-то очень приятным и очень убаюкивающим голосом, Уилл уже медленно, охотно засыпает и едва чувствует, как голова касается подушки, едва слышит доброжелательные скрип двери и «Спи спокойно, Уилл». Подушка, простыня и одеяло пахнут чистотой и совсем немного (довольно ощутимо) — одеколоном доктора Лектера. В первый раз за несколько месяцев Уилл спит спокойно.

*****

Уилл уже почти позволяет себе роскошь забыть о своём сне, как он возвращается, разрезая сознание на лоскуты одним своим существованием. Этот сон намного хуже прошлого, потому что в нём есть доктор Лектер. Совсем другой (на двадцать лет старше, глаза слишком живые и опасные, голос нестабильный, сам Лектер нестабильный, и Уилл-из-сна его боится), но это, несомненно, он. Уиллу невыносимо хочется раздробить себе череп, потому что этого просто не может быть нет ни за что на свете. Уилл с ещё не изуродованным лицом стоит спиной, напряжённо вглядываясь в какую-то книгу, а Лектер тихо подкрадывается сзади с ножом в руке. Уилл-не-из-сна стоит на месте и не может пошевелиться, когда нож резко входит в бок, а Лектер склоняется к уху другого (своего) Уилла и то ли яростно, то ли вкрадчиво шепчет. Ни один из Уиллов не находит в себе силы смотреть на это, и Уилл-не-из-сна сжимает голову руками так, будто его тоже ранили (в самое сердце). «Замечательный мальчик. Думаю, я . . . твоё сердце». Уилл просыпается прежде, чем слова выстраиваются в ровную, правильную линию; его подсознание истошно кричит, но кто в здравом уме станет слушать оленя в перьях?.. Уилл запирается в ванной, пытаясь (напрасно) успокоиться под холодным душем; он одевается и едет в ближайший супермаркет, покупает сигареты и возвращается домой (оставил свет включённым). После того первого сна, который больше и хуже кошмара (который реальность), алкоголь вызывает лишь непоколебимый ужас, поэтому Уилл затягивается, как только может, удерживаясь за сигарету сильно дрожащими пальцами. Привкус во рту отвратителен, глаза слезятся, Уилл закашливается и едва подавляет рвотный позыв. Затягивается снова. С каждым разом становится всё легче, но к концу второй сигареты вновь резко подкатывает тошнота, сдерживать которую уже не получается. Уилл курит в первый раз в своей жизни, а перед глазами — ледяной отблеск ножа, кровь и говорящий что-то важное доктор Лектер.

*****

. сердце. твоё сердце. съем твоё сердце. Я съем твоё сердце.

*****

Доктор Лектер наблюдает с любопытством хищника, и Уиллу не нужно смотреть, чтобы почувствовать этот взгляд. — Скажи, Уилл, что снилось тебе в этот раз? Уилл сглатывает, нервно сжимая пальцы в кулаки. — Вы. — (удивлённо, с ноткой приязни) Вот как. Что же ещё было в твоём сне? — (качает головой) Нет-нет-нет. Это неважно. Вы пытались убить меня. На лице Лектера неверной тенью проскальзывает очень странное выражение, и Уилл успевает тысячу раз пожалеть о сказанном. Странное. Как будто сон — правда. Недалёкое будущее. Ты только протяни руку, и оно окажется у тебя в ладони. — Почему я пытался убить тебя, Уилл? — немного поспешно и чересчур серьёзно, но размеренно. Закономерно. Уилл пробует восстановить дыхание (кое-как получается), говорит сквозь зубы и с оттенком беспомощности (не может понять, разложить по полочкам): — Не знаю. Но я это почувствовал — ваше нежелание убийства и его необходимость. Словно я… — пауза, в которой слышен мучительный скрип смазанных шестерёнок, — словно я узнал что-то важное, что не должен был знать. (полузадушенно) Что-то важное. Глаза доктора Лектера спокойны и мне-нечего-скрывать добры. Голос толст из-за акцента, но не слишком: — Даже не представляю, из каких соображений тебе приснилось подобное. Уверяю тебя, Уилл, у меня и в мыслях не было! Правда, исключая тот раз, когда ты особенно щедро использовал свой просто отвратительный лосьон, — Лектер улыбается очень заразно, и Уилл смеётся вместе с ним. — Да, я, я понимаю. Извините, доктор Лектер, ничего не могу поделать с… подсознанием, — улыбка Уилла постепенно становится кислой, а потом и вовсе пропадает, словно её и не было (и, может, это действительно так). — Тебе не за что извиняться, — Лектер говорит вкрадчиво, успокаивающе, как в том сне, и Уиллу всего лишь на долю секунды становится не по себе, но он старательно давит своё подсознание, всеми силами. Уилл спешно назначает следующую встречу и прощается, но Лектер задерживает его прямо у двери. — Ты пахнешь сигаретами, — довольно нейтрально и всё же с заметным неодобрением замечает Лектер. — Зеллер курил весь день, — Уилл отвечает сухо. Доктор Лектер (нарочито) понимающе кивает и, попрощавшись, закрывает за Уиллом дверь. Уилл слегка подрагивающими пальцами достаёт из кармана пачку. Когда он доезжает до дома (оставил свет включённым), пачка наполовину пуста.

*****

У женщины очень приятные (мягкие) черты лица и переливчатый, красивый голос. Она вызывает симпатию практически неосознанно, ненарочно, и её глаза будто выражают извинение, когда ты вдруг привязываешься к ней, даже не думая об этом, даже не пытаясь. Уилл зовёт её по имени, которое ты уже не вспомнишь утром, это имя простое, оно подходит ей больше других, это имя простое, оно олицетворяет её всю, простое, простое… Оно начинается с «М», правда же? Мэри? Марта? Миранда?.. Нет. Нет, это всё слишком сложно, слишком не то. Угловатые имена. Чужие имена. В них нет ничего родного, они не отзываются в тебе. У женщины, которую любит Уилл (ты?), очень простое и лёгкое имя; ты забудешь его утром. Да. Ты забудешь имя, но ты не забудешь её. (Оно начинается с «М».) Молли

*****

Нервное, громкое шуршание. Надоедливое. Мешает сосредоточиться, отвлекает. — У тебя в кармане сигареты, верно, Уилл? Резкая тишина. Что-то очень близкое к смущённому безразличию, только ещё легче. — Как давно? — не осуждение или неприязнь, просто любопытство и, возможно, сожаление. Кто Уиллу доктор Лектер? Уж точно не отец, поэтому с чего бы так беспокоиться о его мнении, а Уилл? Это же глупости, разве не так? Глу-пос-ти. Как олень в перьях и ещё немного глупее. Сущая чепуха. Но у Уилла, наверное, просто нет никаких сил отвечать, даже если это доктор Лектер и ему можно говорить (почти) всё что угодно. — Уилл? Ты в-- — Сегодня был очередной сон. — Губы Лектера складываются в понимающую «о». — Не кошмар, не какая-то странная перекрученная реальность — просто сон. Обычный, не страшный и не приятный. Уилл не осознаёт, зачем и что именно он говорит: слова будто выталкивают из него, потому что внутри, посреди всего этого хлама, для них нет уже больше свободного места; его и так едва хватает на «ценности» и «порядочность». — (осторожно, надеясь не спугнуть) О чём был твой сон, Уилл? — Он был… он был о женщине. О его (другого Уилла) жене. Я никак не могу вспомнить её имя, доктор. Оно начинается на «М». Очень простое и начинается на «М». Вы знаете такое имя? Вы можете помочь мне вспомнить? Вы можете помочь мне? — Хм, — доктор Лектер задумчиво опускает взгляд. — Насколько я помню, у меня была энциклопедия имён, она-- — Нет, — обрывает резко, грубо, с отчаянным сопротивлением. Смягчается секундой позже: — Нет, спасибо, но это не то. Наверное, я зря просил вас; я должен вспомнить сам. Доктор Лектер молча кивает, цепляясь взглядом за усталое выражение глаз Уилла, за синяки, монументально и ярко проступающие на коже, за всклокоченные волосы и съезжающие очки, за нежелательную пухлость кармана. — Ты ведь осознаёшь, что курение не является «путём из темноты», Уилл? Секундное столкновение взглядов, возникшее из пустоты. В карих — увещевательная уверенность, в тускло-голубых — уверенная (выверенная) усталость. — Да. Уилл вздыхает глубоко, пальцы дёргаются за сигаретой. Лектер наблюдает без хищности в своём любопытстве; ему не нравятся усталость и синяки, проступающие на запястьях вены, висящая всё свободнее одежда. Эта болезненность в движениях и — совершенно точно — сигареты. — Возможно, тебе стоит ещё раз переночевать в моём доме? — Лектер предлагает убедительно, но в его голосе нет вкрадчивости — небольшое и вполне искреннее беспокойство. Возможно, не один раз? виснет в воздухе чем-то необременительным и даже естественным, и Уилла это по-своему пугает. — Мне нужно покормить собак, — взвешенно отвечает Уилл. — Я буду ждать тебя к ужину, — ничуть не смутившись, улыбается Лектер. — И что будет на ужин? Улыбка Лектера становится шире. — Le cœur à la mode.

*****

Я съем твоё сердце. Я съем твоё сердце. Замечательный мальчик. Я съем твоё сердце. Уилл выбрасывает недокуренную сигарету в окно машины. Нужно приготовиться к ужину.