Нарву цветов и подарю букет

Двадцать первый век — дикий; на скуку не пожалуешься. Сколь удачным оказался выбор их человеческого спутника, настолько об этом выборе Флегетон жалеет. Друг друга они теперь почти не видят. Коцит и Стикс хотя бы работают вдвоем, вытряхивая старушек с жилплощади, но ни их, ни Ахерона ему не удается застать. Чтобы хоть как-то пересекаться, они даже стали обживать одну из квартир — но вот сегодня снова Флегетон приходит раньше всех и уходит в шесть, Коцит и Стикс собираются вернуться не раньше трех, а Ахерон работает в ночь и скорее всего до утра не появится на пороге. Не то, чтобы впервые за столь долгую совместную жизнь приходилось быть порознь. Но даже совместные мгновения пролетали, казалось, быстрее — все куда-то надо бежать, ехать, кроме совместного сна много ли времени можно провести вместе. Даже секс как-то на бегу; первое время это было весело, но наскучило до обидного быстро. А еще — когда Стикс и Коцит не совпадают в расписании с ним, приходится добираться на общественном транспорте. Что просто возмутительно. И ведет к ряду дорожно-транспортных происшествий. Флегетон плотнее кутается в пальто. До дома еще две остановки, в левое ухо нежно напевает Анна Герман — вот смысл ехать домой, если он будет там один? Снова заваривать чай себе одному, листать документы, просмотренные сто раз, только чтоб себя занять — никому не рассказать про свой день, не пожаловаться на ужасные духи эксперта по пожарной безопасности, как будто бы живет Флегетон сам по себе. Звенит оповещение — пока Флегетон достает телефон, автобус резко останавливается, и несчастный кусок пластика чуть не вылетает из рук. Спасают наушники — чертыхаясь, Флегетон стягивает перчатки, чтобы разблокировать. Голосовое в общем чате. От Коцита, разумеется. И еще одно. «Дорогой, мы сегодня пораньше освободимся, ты там когда дома будешь?» «Ахерона, похоже, не ждать сегодня, у них какой-то полный завал, настолько, что уже чуть нас не позвали в качестве бесплатной рабочей силы». Флегетон закатывает глаза. И еще одно сообщение. «Он сссказал, что поссстарается». Стикс к его болезненной чувствительности к одиночеству относится с большим снисхождением. Сам-то он виду не подает, но страдает не меньше. Возможно, потому что ему спать теплее под всеми троими, возможно, потому что старый змей еще более сентиментален — Флегетон в любом случае благодарен ему за попытку утешить. Представив, как Стикс наклоняется к Коциту, отбирает у него телефон, чтобы записать сообщение — чего, разумеется, Коцит без боя не позволил — вместо того, чтобы просто достать свой, Флегетон давит смешок. Его остановка — продравшись через толпу, он выныривает в сырой прохладный вечер. До дома пешком еще минут десять. Манера записывать голосовые, конечно раздражает — особенно учитывая то, что на них любой телефон в руках Флегетона начинает глючить — но как-то все равно приятно. Будто бы Коцит почувствовал, о чем тот думает, и в своей манере ответил, что тоже скучает. За это Флегетон даже останавливается в табачной лавке у дома и покупает ему табак — по запаху кажется, что что-то вкусное. Вишня. Но когда он поднимается в квартиру, выстуженный воздух дома и темнота рассеивают все его едва поднявшееся настроение. Свет он даже не включает. Уныло, холодно — сбросив пальто, Флегетон идет на кухню, чтобы закрыть окно. На обеденном столе лежит что-то, завернутое в бумагу. Флегетону любопытно — выглядит не как что-то живое или что-то опасное. Под пальцами бумага хрустит, и он не может сдержать улыбки. Для этого уже свет включить стоит. Цветы — это очень изящный жест. Ахерон не прогадал — вне сомнения, его рук дело. Обнимая охапку подсолнухов и сжимая пальцами их хрусткие листья, Флегетон ощущает, что его знают. Так хорошо, что угадывают его дурное настроение еще до того, как оно наступит. Такие яркие цветы — нежные лепестки, похожие на лепестки пламени, шершавая черная сердцевина; да какой там холод, где он был, что в доме, что на душе. Стоит чаще напоминать самому себе, что он не может остаться по-настоящему один.