А тебе как больше нравится?

После тяжёлого трудового дня Третьякова еле дошла до своей машины. Разблокировав дверь, она кинулась на водительское сидение, бросая сумочку и телефон куда-то в салон. Она поудобнее села, включила лампочку над головой и откинулась на сидение так, чтобы её лицо было отражено в зеркале заднего вида. Она долго и тщательно рассматривала себя и в сотый раз сказала: — Ничего необычного, Маша, — она усмехнулась, — ещё пара дней работы в таком темпе и сама на себя перестанешь быть похожей. Наконец, блондинка вставила ключ зажигания и повернула его несколько раз. Машина сильно загудела, а потом и вовсе заглохла. — Не поняла, — снова тишину салона разрезают разговоры с самой собой. Она попробовала второй, третий раз, но средство передвижения наотрез отказывалось везти Третьякову домой, — чёрт! — выругалась она, а потом резко глянула на своё отражение, — нуу, давай ещё матом ругаться начни, — усмехнулась она. Стало совсем темно. Парковку освещало лишь пара фонарей, недалеко горела вывеска «Школа Леди». Педагог медленным шагом направилась к зданию, убеждая себя, что нет ничего зазорного в том, чтобы один раз переночевать в своём кабинете. — А, нет, стоп! — Третьякова часто разговаривала сама с собой. Ей нравилось анализировать и произносить мысли вслух, — как же, в своём, — она припомнила, как совсем недавно там затеяли ремонт и, должно быть, ещё не закончили. Свет горел лишь в одном окне, но Мария решила, что туда она не пойдёт точно. Она уже было развернулась, решив остаться в неудобном салоне машины, но вдруг детское любопытство охватило её с головы до ног. Через пару минут она поднималась по лестнице, стараясь не особенно сильно стучать каблуками. Мысли её были сосредоточены вокруг одного вопроса: что Лаура Альбертовна делает здесь в столь поздний час. — Третьякова, если ты спалишься, я тебя убью, — скорее прошипела, нежели прошептала она, а после постучалась в кабинет директора. — Войдите, — прозвучало лишь через пару секунд и весьма удивленным тоном, — Мария Владимировна? — её голос стал куда более удивленным, когда на пороге показалась она. Блондинка выглядела помято, но вместе с тем как обычно прекрасно. Её белокурые локоны были раскиданы по плечам, обрамляя мягкий, без угловатостей, овал лица. Чёрная блузка, а поверх комплект из пиджака и брюк нежно розового цвета подчёркивали её фигуру в лучшем свете. — Лаура Альбертовна, — больше со смущенной интонацией, нежели с вопросительной произнесла она, мягко склоняя голову набок. Она пробежала глазами по директору: такой она её за все пять лет не видела. Лукина стояла не в платье и даже не в строгом костюме, а в обычной пижаме из шелка, выполненной в светло-сиреневых тонах. Такой цвет ей очень шел. Они оглядывали друг друга уже бесконечно долго, и Третьякова решила разрушить тишину. — У меня сломалась машина, — не скрывая досады начала она, — и в моём кабинете ремонт, и мне... — замялась она. — Негде переночевать, — закончила за неё Лукина, мягко и понимающе улыбаясь, — добро пожаловать, — она окинула рукой кабинет, — у меня один диван и одно одеяло, но нам повезло: подушки две, — они тихо рассмеялись, — вторая пижама у меня тоже есть, — директор кинула в руки заместителя комплект розового цвета, — вообще, это был подарок тебе, но раз уж такая ситуация.. Она всегда так легко и непринуждённо переходила на «ты», что Мария уже давно привыкла к этому. Лаура Альбертовна делала так, только если ей было комфортно в компании человека и Третьяковой это, честно говоря, очень льстило. — Я переоденусь? — спрашивает светловолосая, расстёгивая пуговицы верха. — Да, — отвечает Лукина, садясь за стол и делая вид, что очень увлечена какими-то бумагами. Третьякова пару секунд удивлённо смотрит на коллегу, но та не поднимая взгляда ждёт, пока заместитель наденет пижаму. Закончив все ночные процедуры, Мария осела на уже расправленный диван. Директор всё ещё сидела за своим рабочим местом. — Лаура Альбертовна, а вы как здесь? — Ты, — поправляет она, снимая очки, — увлеклась работой, — лезет в нижний ящик и достаёт бутылку красного дорогого вина, — правило одного бокала? — они снова смеются, и Третьякова подсаживается за стол. Правило они не нарушили, а беседа пошла легче. Женщины обсуждали моменты со съёмок «Пацанок» и громко смеялись. — А помнишь, как Анжелика тебя Мариной назвала, — сквозь слёзы выговорила Лукина, прикрывая лицо руками. — Да-а, — тянет Мария, хохоча ещё больше, — ты ещё потом сидела такая серьёзная, а я не могла сдержать смех от ситуации с туалетом, — шатенка схватилась за живот, который уже болел от напряжения. — Кто бы говорил! — через время, чуть отдышавшись, воскликнула она, — ты так разозлилась на Костью, что даже мне от твоего тона стало не по себе. — Да, Лаура, — она обратилась по имени, — я могу быть и такой, — молчание. Третьякова кокетливо закручивает локон на пальце, — а тебе как больше нравится? Лукина игриво, с удивлённой улыбкой вскинула брови, разбалтывая остатки вина на дне бокала. — Третьякова в гневе - это нечто прекрасное. — Несерьезная Лукина прекрасна ещё больше, — отвечает комплиментом на комплимент. Непринужденная беседа затягивается ещё на пол часа. Лаура Альбертовна поднимается со своего места, собираясь убрать в ящики стола рабочие бумаги, но блондинка дёргает её за запястье. Лукина пошатывается, а после смущение мешается с непониманием - она оказывается на коленях у своей коллеги. — Маш, — ласково улыбается шатенка, поглаживая её по щеке, — ты знаешь, к чему приводят необдуманные действия? — Ну так обдумай, — горячее дыхание опаляет ухо директора, — только скорее, — она отдаляется, удовлетворенно откидываясь на спинку кресла. — Третьякова, не играй со мной, — блондинка тут же подаётся вперёд, — для меня это серьезно, — Мария прикасается влажными губами к разгоряченной шее Лукиной, пока та продолжает говорить, — если для тебя это минутное развлечение..., — она прерывается, и из уст её вырывается томный стон. Этого, кажется, блондинка и добивалась. Она вновь прикусывает мочку уха, — то дай мне лучше встать с твоих колен. Мария Владимировна оторвалась от чувствительной зоны Лауры. В её глазах вместо смешинок теперь читалась серьёзность. — Нет, — отрезает она, а после улыбается, — и готовься к тому, что в ближайшие годы мои колени будут для тебя вполне удобным сидением. Этого Лукиной было вполне достаточно, и теперь она могла полностью отдаться моменту. Она встаёт и резко дергает Третьякову на себя, тоже заставляя подняться; вжимает её в стол. Третьякова даже немного растерялась от такого напора. — А ты думала? Здесь пока я ещё директор, — ухмыляется она, проникая холодными руками под одежду Марии. Та всхлипывает от контраста, когда к тёплой коже прикасается нечто обжигающее. Заместитель, наконец, накрывает губы директора своими, прижимаясь к ней ещё ближе. Пытается углубить поцелуй и Лукина тут же отвечает с тем же напором, страстью и желанием. Они целуются остервенело и жадно, практически теряя рассудок. — Мечтала об этом последние года три, — шепчет шатенка, проводя рукой по внутренней стороне бёдра, отчего блондинку начинает трясти. Уже лёжа в кровати Лукина решается спросить: — Маш, ты точно хорошо подумала? Третьякова поворачивается, чтобы оказаться лицом к лицу с любимой. Она долго всматривается в её лицо, концентрируя внимание на восхитительной красоте глаз и прекрасном цвете зацелованных, чуть припухших от укусов губ; она любуется лучиками морщинок, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, но всё же в выражении её проскакивает милая улыбка. Мария тянется за очередным поцелуем, а после утыкается в шею Лукиной. — Я люблю тебя больше жизни, — еле слышно бормочет она, а Лаура на мгновение замирает. Спустя несколько секунд, опомнившись, она приподнимает лицо Третьяковой и смотря в самые глаза произносит: — Я тоже.