Pray For You'll be Prey

Когда Алишер смотрит на Славу, он становится чуть-чуть ближе к своему публичному образу. Он хочет схватить, подчинить себе, сломать, вгрызться в самое нежное, в беззащитное нутро. Залезть так глубоко, чтобы ни один человек не смог помочь — ни доктор, ни священник. Он смотрит на Славу: на славину длинную шею, на славин беззащитно подрагивающий кадык, на славины обкусанные губы, на славины большие и чуть испуганные, будто у оленя в свете фар, глаза. Он смотрит, не отводя взгляда, и хочет вжать Славу лицом в стол, трахнуть его, не слушая жалобный скулёж, выебать так жестко и так сильно, как не хотелось никогда ни одну тёлку. Алишер трясёт головой, стряхивая мысли, и ловит растерянный взгляд Славы из-за монитора. Как всегда чуть виноватый, чуть неуверенный, взгляд человека, что ожидает выволочки. Он сам не замечает за собой вот этой жертвенности, от которой сносит крышу. Не замечает, а Алишер заталкивает глубже темные грязные желания, стараясь выглядеть дружелюбным. Большую часть времени. Он словно спотыкается на полуслове тогда, при первой их встрече, столкнувшись глазами со Славой. Зная, что едет не к умудрённому опытом крутому мужику, уже понимая, что увидит, он всё равно не готов к бесконечно открытому взгляду и смущенной улыбке. Не готов к тому, как Слава пожимает ему руку своей узкой сухой ладонью, мягко и аккуратно, не пытаясь сходу показать альфа-самца, как многие в его возрасте. Не готов к тому, как трогательно выступают ключицы сквозь широкий ворот домашней футболки, особенно когда Слава наклоняется к компьютеру. Алишер просто не готов к Славе. Они записывают видео, а потом Алишер остается, чтобы поболтать без камер — чтобы увидеть больше. Он дрочит дома в душе на воспоминания о том, как Слава нервно комкает пальцами ткань на собственных коленях; на воспоминания о том, как он свешивается с дивана, пытаясь поймать закатившуюся под него бутылку пива, фыркая и посмеиваясь, и почти ложится на колени Алишеру, даже не задумываясь, как это выглядит. И чем больше они общаются — тем хуже. Желания, обычно скрытые, после пары бокалов обозначаются явнее. После бутылки Алишер грязно шутит, пользуясь скидкой на состояние. После второй он зажимает Славу в темном коридоре между спальней и сортиром, нависая над ним, любуясь через мутное стекло опьянения растерянным лицом. Слава неловко шутит что-то про то, что Алишер перепутал, кого лапать, но покорно стоит на месте, позволяя себя удерживать — как будто он смог бы что-то сделать с более высоким и массивным другом — и мягко улыбается. Он ждёт, что до Алишера дойдёт ошибка — до Алишера доходит, что он хочет Славу прямо здесь и сейчас. От полузадушенного удивлённого стона в его рот, по спине пробегают электрические разряды, поднимая волоски дыбом. Алишер целует Славу так, как ему хочется — давно, слишком долго — грубо и мокро, вылизывая сладкий и пряный от абсента рот. Он чувствует давление там, где Слава упирается в его грудь руками, но размыто, слишком отдалённо, недостаточно для остановки. Алкоголь, кажется, жидким огнём бежит по венам и разливается внутри, даря непоколебимую уверенность в собственных действиях. Алишер отрывается, чтобы перевести дух, и Слава впервые вполне серьезно ударяет его по лицу. Не по-женски, ладошкой, а кулаком. Не слишком сильно, но ощутимо, пусть и не причинив особенного вреда. Алишер улыбается, коснувшись щеки пальцами, и склоняет голову. — Я мог бы остановиться, — лениво мурлычет он, глядя на возмущенно пыхтящего Славу, взмокшего так, что челка липнет ко лбу. Он мог бы, конечно, он не насильник и не мудак — во всяком случае настолько, насколько говорят — но то, как Слава одергивает длинную футболку, пытаясь скрыть собственный стояк, выглядит слишком. Славе нравится. Нравится быть жертвой, хотя он сам об этом не догадывается. Славе нравится, как Алишер сжимает его шею, надавливая большими пальцами над ямкой между ключицами, притягивая для нового поцелуя. Славе нравится стонать, сбиваясь на скулёж, когда Алишер кусает его плечи, оставляя некрасивые — потом — синяки. Славе нравится становиться на колени, повинуясь чужой жесткой руке, нравится смотреть вверх блестящими от слез глазами, открывая рот для члена. Нравится давиться слюной и смазкой, принимая глубоко и быстро, чтобы нечем было дышать, а сердце лупилось о грудную клетку на 180 BPM. Ему нравится, как Алишер спускает ему в рот, схватив за волосы. Ему, блядь, так нравится. — Первый отсос? Слава неопределённо поводит плечом, не отвечая вслух, и Алишер чувствует, что готов ко второму раунду, хотя обычно ему надо хотя бы покурить. Они не говорят о произошедшем, хотя обитатели дома шутят о сиплом голосе Славы как-то жестче обычного. Может, дело в похмелье. Может — в опухших губах и синяках на плечах, что отлично видны через воротник. Слава смотрит из-под ресниц, отпивая из большой чашки свой наверняка очень лечебный чай, и неловко улыбается, чуть сильнее сжав ручку. И Алишер тогда впервые думает, что ему надо больше. Намного больше, всё и сразу. Он смотрит на Славу не отрываясь, втягивая горький дым сигареты, и хочет его так, как не хотел никого до этого. До боли внизу живота, до дрожи в напряженных мышцах. А Слава смеется в ответ на очередную шутку, чуть отвернув лицо и запрокинув голову, демонстрируя засос у основания шеи, и неожиданно ловит взгляд Алишера, продолжая улыбаться. И Алишер знает, что он получит всё, что захочет. И ему даже не придется просить.