bright like steel or silver

Мегуми осознает первым, конечно же, потому что Итадори… У Итадори все просто – он бежит по жизни с неиссякаемой целеустремленностью. Эта опасная невинность – не то, что должно цеплять Мегуми, это то, что делает Юджи открытым для манипуляций хитрых шаманов – она может ранить его, или даже убить. И все же, именно она и притягивает его к Итадори. Годжо назвал его чокнутым, и был прав – Итадори без малейшего колебания может вцепиться в горло проклятию и разорвать его голыми руками, если это будет необходимо. Но Итадори, ко всему прочему, добр, так что любой может прорваться к его сердцу. Его глаза видят светлую сторону вещей – и не замечают их теней. Мегуми хорошо знакомы тени. Мегуми никогда не был влюблен. Сколько бы другие дети из средней школы ни бредили этим, казалось, что это не более чем глупое избирательное безумие, которое делает тебя одержимым кем-то. Ты становишься слабым, мягким, разум плавится, ты не видишь его недостатков и отчаянно жаждешь его внимания. Мегуми не нуждался в этом. Все еще не нуждается, вообще-то, но его сердце отстойно расставляет приоритеты. Первое, что он делает – игнорирует все. Насколько ему известно, Итадори нравятся высокие девушки с большими задницами, или девушки, которые что пишут, что едят одинаково элегантно. Из всего этого списка он вычеркивает слово «высокие» – и больше ничего. У них есть другие, более серьезные проблемы: опасность, угрожающая Итадори, постепенный рост власти Сукуны, козни, которые строят проклятия. Не хватало им еще какой-то дурацкой романтической драмы в придачу. Итадори этого не заслуживает. Мегуми сможет справиться с этим. Он привык управлять своими чувствами. Все равно это пройдет. Итадори с легкостью касается Мегуми: похлопывает его по спине, сжимает его щеки, толкает локтем или хватает за руку, привлекая его внимание. Когда они сидят вместе на заднем сидении автомобиля, он наклоняется к нему, чтобы заглянуть в его телефон, чтобы поговорить с водителем, чтобы сделать… что бы ни поразило его воображение в тот момент – шквал веских причин, ускользающих из головы Мегуми всякий раз, когда эта близость сжигает его рациональность. Итадори не делает такого с Нобарой – но она девушка, поэтому, возможно, ему кажется, что прикосновение к ней будет выглядеть двусмысленно. Тактильные контакты всегда проще воспринимаются, если вы друзья. Мегуми бесит то, что он так много времени тратит на обдумывание этой глупой ерунды. Ненавидит то, как ему становится труднее дышать, а кожа словно натягивается всякий раз, когда Юджи слишком близко. Его раздражает то, сколько он думает о Юджи – о мечтах, желаниях, тревогах и разочаровании, которое гложет его, когда другие обращаются с Юджи как с монстром. Терпеть не может то, что решает избегать Юджи только для того, чтобы найти сотню причин поговорить с ним позже. Его бесит, что… – Это так заметно, – шепчет Сукуна. Его голос низкий, злорадно скрипучий. Звучит так похоже на голос Итадори, что Мегуми до боли сжимает зубы. Итадори хлопает себя по щеке и хмурится. Они смотрят фильм в его комнате, какую-то дешевую киношку про гигантского жука-червя. Слишком яркий свет падает на белые стены. Итадори полулежит на кровати, наполовину свисая вниз в сторону телевизора, Мегуми сидит на полу, прислонившись к деревянным панелям. – Извини за это, – говорит Итадори. Мегуми пожимает плечами. Его сердце гулко бьется между его ребер. – Все в порядке. Глаза Сукуны открыты под глазами Итадори. Злобно сверкают, уставлены прямо на него. Он все знает, доходит до Мегуми. Холодный ужас гложет его изнутри, но Итадори, похоже, ничего не замечает. Мегуми бы понял. Сосуд Сукуны совершенно не умеет врать. – Боишься? – с тыльной стороны ладони Итадори ухмыляется Сукуна. – Какая потеря. Снова. Мегуми хочется ударить его. Мегуми не может его ударить. Итадори прижимает ладонь к бедру, приглушая дух, но Сукуна снова ухмыляется через его щеку. С каждым его словом приступы ненависти пронзают сердце Мегуми. Глазами, яркими и горящими от любопытства, Итадори ищет взгляд Мегуми. Тот готовится к его вопросам, раздумывая над убедительными ответами, но не находит их. Сукуна все равно все погубит. – Хочешь поговорить об этом? – просто спрашивает Итадори. Мегуми растерянно моргает. Его одноклассник пожимает плечами. – Я не заставляю тебя говорить. Если это что-то личное, то я не буду лезть. Любить кого-то так сильно должно быть невозможным. Это больно, глупо, от этого внутренности Мегуми наполняются таким сильным желанием, что ему хочется кричать, и он не уверен, что может и дальше контролировать свое выражение лица. Он вдруг понимает, что ему страшно говорить. Итадори успокаивающе похлопывает его по руке – его прикосновение теплое и нежное. – Продолжим смотреть? Молчания Сукуны достаточно, чтобы было понятно, насколько он разочарован. Он не скажет об этом прямо, ему хочется, чтобы они противостояли этому. Разум Мегуми барахтается между двумя пропастями. Кожа в том месте, к которому прикоснулся Итадори, все еще горит от ощущения его ладони. Если вот так ощущается опьянение, то Мегуми никогда, никогда не будет пить. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, и спустя несколько попыток ему удается выдавить из себя хоть какой-то звук. – …Ага. Итадори кивает и откидывается назад, видимо, полностью переключая внимание на фильм. Он обладает просто поразительной способностью концентрироваться на чем-то, игнорируя внешние помехи. Мегуми так не умеет. Червь на экране визжит, когда CGI-ракеты атакуют его CGI-чешую. Спецэффекты кошмарные, но Итадори, кажется, нет до этого дела. Мегуми сильнее вжимается в кровать и закрывает глаза, проклиная Сукуну, себя и свою трусость. Горечь невысказанных слов, горечь того, что он не сделал, остается у него на языке, сдавливая горло, просачиваясь через кости. Он перестает следить за тем, что происходит с надоедливыми персонажами с оружием и хреново нарисованным червем. Единственный раз, когда он украдкой бросает взгляд на Итадори, он встречает только насмешку в глазах Сукуны. Какое-то искаженное чувство – любить кого-то так сильно и одновременно ощущать – презирать – это странное существо, вплетенное в него. Он знает, что Сукуна слышит каждое слово, сказанное Итадори, может видеть его глазами и говорить через его кожу. У Итадори нет выбора: у всего, что он сделает, у любых отношений, которые он решит выстроить, до конца его жизни будет свидетель. Фильм завершается бесстыже предсказуемой чередой взрывов. Итадори смеется и хватает Мегуми за руку, намереваясь поделиться своими мыслями – у него готов детальный отзыв на все, что он смотрит, даже если это самый дрянной малобюджетный фильм, и у этого есть какое-то глупое очарование – а Мегуми просто не обращает внимания. Обычно Мегуми просто улыбается. В этот раз он похлопывает Итадори по руке, и его пальцы почему-то задерживаются на коже Итадори, тяжелея от нежелания отстраниться так быстро, как следовало бы. Время останавливается. Ровно как разум и сердце Мегуми. Улыбка Итадори тает, уступая место смущенному любопытству. Страх, который испытывает Мегуми, колотит по его ребрам словно молоток. Слова вертятся у него на языке – оправдания, объяснения тому, почему он не может убрать руку – но если он даст волю хотя бы одному, все остальные посыпятся следом, и он не сможет– Яркие глаза Юджи широко раскрыты, смотрят на него с полным доверием, а глаза Сукуны – две горящие красной злобой щелочки. Ненависть и желание заглушить невысказанные слова толкает Мегуми через край; он стискивает зубы и убирает ладонь с руки Итадори. – Я люблю тебя. Из всех способов признаться, этот – худший. Итадори изумленно смотрит на него. Мегуми хочется кого-то ударить, возможно, самого себя. – Меня? – Ты видишь еще кого-то в комнате? – парирует Мегуми. Итадори требуется еще немного времени, чтобы собрать в кучу все его остроумие. По крайней мере, он не выглядит возмущенным – только шокированным. Ладно. Когда неловкость испарится, они все еще могут быть друзьями. – Но, – начинает Итадори и затем замолкает. Он молчит, но его глаза с тревогой рассматривают лицо Мегуми. Они яркие, сероватые искры света в них обжигают кожу Мегуми. Итадори наклоняется вперед и осторожно касается затылка Мегуми. Тот вздрагивает. На мгновение Итадори отдергивает руку, а затем смотрит прямо ему в глаза – что-то ищет и, кажется, находит. – Я могу поцеловать тебя? Мегуми застывает. Итадори ждет, не проявляя ни беспокойства, ни настойчивости – смотрит с той же непоколебимой напряженностью, с какой обычно смотрит на противника. Это простой вопрос – и это самый сложный вопрос. Мегуми чувствует тяжесть на языке, он не знает, как ответить, как говорить, как дышать – все замирает, пока внезапно в нем что-то не сдвигается с места. Он берет Итадори за руку, и тепло заставляет его сосредоточиться. Сжимает его затылок, притягивает его к себе, и, о, боги, Итадори не сопротивляется – так же касается его в ответ, обнимает без тени страха и колебания, и нет ничего, кроме легкой привязанности и кривой улыбки напротив ищущих губ Мегуми. Мегуми не улыбается: он задыхается, изголодавшись, упивается прикосновениями, теплом и поцелуем, словно умирающий. Грубое, неопытное, бессмысленное желание, разбивающееся во взрыве ощущений. Ничего лучше он никогда не испытывал. Итадори смеется и целует его снова, гладит его волосы, затылок и лицо, и у губ Итадори вкус газировки, и под мягким хлопком свитера Итадори его кожа горит. Телом и разумом Мегуми тонет. Любая смерть после такого справедлива.

***

Он просыпается рядом с Итадори, под ним, если быть точнее. Тот, растянувшись на кровати и прижимаясь к Мегуми – это не объятия, но что-то обыденное и нежное – носом утыкается куда-то в плечо Мегуми, его рука лежит на талии Мегуми, нога перекинута через его бедра. – Ты что, пес? – шепчет ему Мегуми, стараясь разозлиться на подобное пренебрежение его личным пространством, и с треском проваливает эту попытку. Юджи не отвечает. Он тяжелый, теплый, медленно дышит в покое глубокого сна. Мегуми неловко гладит его свободной рукой по спине, а Юджи ерзает, утыкается носом в его шею и недовольно хмурится. Кроваво-красные глаза, раскрытые до размера щелочек, пристально глядят на Мегуми. Не дрогнув, он встречается с ними взглядом. Сукуне даже не нужно лицо, чтобы источать удовлетворение. – Весело было подглядывать? – сухо спрашивает Мегуми. Он не чувствует ни удивления, ни отвращения. Он знал, кого еще, кроме Итадори, он касался. Ему все равно: если уж на то пошло, эти мрачные острые ощущения только травят Сукуну через удовольствие, которое испытывает Юджи. Хреново, наверно, но мир шаманов чего только не исказил на своем пути. Надо быть чокнутым, чтобы стать шаманом, говорил тогда Годжо, самым безумным и могущественным, готовым к тому, чтобы уничтожить всех и каждого из боссов, если твой кофе недостаточно черный, а их насмешки слишком отчетливы при вашей встрече. В таком случае, Мегуми, наверно, станет отличным шаманом. Сукуна ухмыляется ему со лба Юджи. – Я уже почти поверил, что в тебе нет этого. Может быть, ты сможешь чего-то достичь, Мегуми Фушигуро. Мегуми хочет рассказать ему о созданном им саде теней. Хочет прошипеть, что в следующий раз, когда Сукуна захватит тело Юджи, он найдет способ оторвать каждый из призрачных пальцев Сукуны от его призрачных рук. Кровь бежит по его венам, тяжелая от необходимости отомстить – за разорванное сердце и недели горя и смертей, страха и ненависти Юджи, закаленной в ярости, сдерживаемой болью каждый раз, когда проклятый дух говорит через его кожу. – Плевал я на твое одобрение, – вместо этого отвечает он, вкладывая в свои слова все холодное безразличие, которое он только может выразить. Улыбка Сукуны становится еще шире. В его взгляде читается оценивание. Жадность. Руки Мегуми зудят от желания зажать пальцы между острыми зубами демона и вырвать татуированный язык Сукуны из его ухмыляющегося рта. Вместо этого, на него ложится ладонь Юджи, приглушая дух. На секунду его глаза вспыхивают гневом, но затем снова смягчаются. – Не слушай его. Мегуми кивает. Итадори утыкается носом ему в подбородок, словно большой, счастливый пес. Про Сукуну они не забыли, отголоски его присутствия таятся в глубине их сознания и под кожей Юджи, но все же, он – тень. Мегуми разбирается в тенях, а свет, источаемый Юджи, слишком яркий для того, чтобы не стереть их с лица земли, если они попытаются заглушить его. Он целует Юджи в бровь и на секунду забывает о неестественном рте, ухмыляющемся неподалеку; он встречается взглядом с глазами Юджи и улыбается ему в ответ. Мегуми привык думать, что любовь – это какое-то глупое избирательное безумие, которое делает тебя мягким, сентиментальным и слепым к очевидным недостаткам того, кого ты любишь. Он все еще в этом уверен. Только теперь, когда он обнимает самого глупого и доброго шамана, которого когда-либо называли угрозой особого класса, ему не кажется, что с ним что-то не так.