***
Когда Лань Чжань впервые услышал голос своего соулмейта у себя в голове, он еще даже не знал о существовании родственных душ. Он испугался, что в него вселился какой-то дух, поэтому побежал к цзинши своего брата, позабыв о недавнем отбое. Сичень очень удивился его приходу, однако, выяснив причину, лишь по-доброму рассмеялся и рассказал о связи душ. Он посоветовал брату тоже напеть что-нибудь своему соулмейту и идти спать. Лань Чжань сидел на полу цзинши, пытаясь вспомнить слова хоть какой-нибудь песни. Он несколько раз открывал рот, чтобы запеть и также тихо его захлопывал, смущенный пониманием, что его соулмейт услышит его пение. В тот момент он еще не задумывался о том, что голос, поющий в его голове, принадлежал явно не девочке. После смерти матери петь расхотелось вовсе. Тогда он считал себя виноватым в том, что его не пускают к маме, потому что он нарушил какое-то правило и плохо учился. Он с еще большим усердием взялся на изучение древних трактатов, внимал каждое слово своего дяди на уроках. Но дверь маминого домика все равно не открывалась. Он тратил все меньше часов на сон и все больше на чтение. И как же его раздражал его соулмейт! Неужели нельзя хоть немного помолчать?! Он мешал ему учиться, мешал увидеться с мамой. И почему он вообще начал петь постоянно? Раньше ведь было буквально пару песен в день. Когда это еще только началось, Лань Чжань даже не смог ответить на вопрос своего дяди, так сильно ему мешал этот голос. Он занимал все его мысли, не давая сосредоточиться. Пришлось научиться абстрагироваться от него, глушить в своих мыслях. И хоть это могло быть чревато потерей связи, его это не волновало. Ему не нужна родственная душа. Когда он узнал историю своих родителей, то хотелось просто кричать. Его родители были примером того, что соулмейты могут вовсе и не подходить друг другу. Они были родственными душами, а его отец просто взял и запер её! Ванцзи чересчур сильно размахивал рукояткой меча, отрабатывая в одиночестве новые фехтовальные движения. Будет лучше если его половинка будет думать, что у него и вовсе нет соулмейта. Он не хотел запирать такого светлого человека в своем жестком ордене, не хотел повторять судьбу своих родителей. Хотя едва им хоть так позволят быть вместе. Его родственная душа — парень! В ордене это точно не поощряется, даже в обществе до сих пор пренебрежительно относятся к обрезанным рукавам. Тогда это казалось правильным решением, даже если сердце ныло, слушая любовную песню, посвященную ему. Как этому парню не стыдно петь такие песни! Этот набор слов даже не имел права называться песней. Внешне спокойный Лань Ванцзи сидел на уроке, а в груди клокотала едва сдерживаемая ярость. Ужасающее бесстыдство! Черные волосы надежно скрывали от окружающих красные мочки ушей, а Лань Чжань еще больше убедился в своей правоте. Нет, такому человеку точно не место в его ордене. В орден каждый год приезжали на обучение новые ученики. Едва ли это волновало Ванцзи, он давно закончил свое обучение и предпочитал заниматься уединенной медитацией, периодически патрулируя территорию ордена по ночам. Обычно это был медленный безрезультатный обход, потому что какие бы ни были ученики — приезжие или принадлежащие ордену — нарываться на наказание никто не хотел. В его голове уже с полминуты звучала явно только что сочиненная песня про вино. — Сегодня кто-то выпьет, кто-то выпьет Прекрасное вино, да прекрасное вино. Эти строчки его соулмейт повторял по несколько раз и, похоже, даже не собирался придумать хотя бы еще парочку. Какого же было его удивление, когда он понял, что слышит эту песню не только у себя в голове! Он перевел взгляд наверх и увидел ученика ордена Юньмэн Цзян, пытающегося перелезть через стену. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, он встретил своего соулмейта! Однако внешне он оставался все таким же холодным, лишь сказал: — До семи утра вход воспрещен. Уходи. Лань Чжань внимательно смотрел за пареньком, запоминая каждую черту его лица. Дыхание перехватило, до чего же красив. Он запрыгнул к нему на стену, становясь напротив. — Что у тебя в руках? Вэй Усянь лишь ощутил толпу мурашек от холодного взгляда и, улыбаясь, сказал: — Это «Улыбка Императора!». Давай я поделюсь с тобой, а ты сделаешь вид, что меня не видел. Глаза Ванцзи даже слегка распахнулись, поражаясь такой наглости. — В облачных глубинах запрещен алкоголь, — спокойно ответил он. — А что вообще разрешено в твоем ордене? От этих слов сердце Лань Чжаня заныло еще сильнее. Как он и предполагал, такому человеку не место рядом с ним. Им будет лучше поодиночке. Он упрямо сдвинул брови, намереваясь оттолкнуть свою родственную душу еще сильнее. — Прочти правила на стене послушания, — строго сказал он. — Ладно, раз в Облачных Глубинах запрещен алкоголь, тогда я не буду заходить внутрь и выпью все, стоя на стене. Это же не будет считаться нарушением правил, да? — смеясь, сказал Вэй Усянь, и, запрокинув голову, выпил залпом вино. Лань Ванцзи оставалось лишь жадно смотреть на открытую беззащитную шею и соблазнительно дергающийся кадык. Мочки ушей чуть покраснели, скрытые от посторонних глаз. Однако нужно было действовать, этой соблазнительной наглости он больше выносить не мог. Он достал Бичень из ножен, и они сошлись в схватке. На следующее утро он узнал, что его ночной нарушитель — Вэй Усянь, лучший ученик своего ордена, при этом славившийся особенным озорством и бесстыдством. И свою славу он сумел оправдать уже на первом уроке. Лань Чжаню лишь оставалось следить за ним постоянно своим цепким взглядом, пытаясь навсегда оставить в памяти эти моменты. Ненависть Лань Циженя росла с каждым днем, заставляя Ванцзи иногда беспомощно поджимать губы. Что если бы дядя узнал о его соулмейте? Они раньше никогда не разговаривали на эту тему. Наверное, у него от этой новости случилось бы искажение ци. Однако это было далеко не самой главной его проблемой. Что было бы, если бы сам Вэй Ин узнал о личности своей родственной души? Посмеялся бы над ним или расстроился, а может так вообще разозлился бы? Каждая секунда рядом с ним была похожа на извращенную пытку, причем явно мазохистскую. Дядя был особенно ловок на придумку экзекуций для Вэй Усяня, однако в большинстве своем от наказаний страдал вовсе не он, а Ванцзи. Лань Цижень посадил его соулмейта прямо перед ним и как бы Лань Чжаню ни хотелось отвести взгляд - он не мог этого сделать. Он был вынужден день ото дня разглядывать спину Вэй Ина, изредка засматриваясь на длинные волосы или кисти рук. И это он еще не упоминал о трехдневном переписывании правил! Вэй Усянь вызывал самые противоречивые эмоции, он намерено выводил из себя, заставляя Лань Чжаня тихо кипеть от ярости и представлять каким счастьем было бы его схватить за одежды и трясти, чтобы хоть как-то выплеснуть злость. Но при этом он почти каждую ночь просыпался от весьма и весьма неблагочестивых снов с участием этого самого Вэй Ина, чтоб ему икалось. Ванцзи совсем потерял покой. Он страдал от неразделённых чувств, явного пренебрежения Вэй Усяня к нему самому и его ордену и постоянных подначек. Он никогда даже не мог предположить, что один человек может вызывать у него столько противоречивых чувств. При этом Вэй Ин еще и умудрялся постоянно напевать свои песни! Если он не мог петь, то мычал какие-то мелодии себе под нос, и каково же было удивление Лань Чжаня, что он тоже слышал их. Этого человека стало слишком много в его жизни. Хотелось обычной тишины и привычного спокойствия, пустоты на душе и в мыслях, отсутствия снов. Вэй Усянь, казалось, проник ему буквально под кожу, вцепился всеми конечностями и не желал отпускать. Ванцзи, конечно, предполагал, что его соулмейт балагур и бесстыдник, но не думал, что настолько! Но когда его желание исполнилось, и Лань Чжань, наконец, оказался в блаженной тишине и спокойствии, потому что Вэй Усяня забрали домой из-за драки, он почувствовал не долгожданное умиротворение, а сосущую где-то под ложечкой тоску, грусть и тупую боль в сердце. Вэй Ин за три месяца их знакомства занял всё пространство его жизни, а потом его вдруг резко выдернули оттуда, оставляя Ванцзи с звенящей и почему-то неуспокаивающей саднящей пустотой. Он неосознанно пытался разглядеть свою родственную душу среди адептов, злясь, когда ловил себя на этой привычке. Он понял, что был буквально одержим первым учеником ордена Юньмэн Цзян. И вся эта грусть нуждалась в том, чтобы быть выплеснутой хоть куда-то. Медитации не помогали, даже в холодном источнике, а страстные сны сменились на спокойные, где они с Вэй Ином просто лежали в обнимку или жили в сельском маленьком домике на краю света. Песни, звучащие в голове, едва ли облегчали его участь, наоборот заставляли сердце ныть сильнее, а самого Лань Чжаня кусать губы и нервно сжимать кулаки. Мелодия появилась в голове неожиданно, ему даже потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что это вовсе не голос Вэй Ина. Это случилось одной из бессонных ночей, когда он просто смотрел в темный потолок и пытался не замечать поступающего к горлу кома. Он резко поднялся с постели, садясь перед гуцинем и пытаясь наиграть пришедшую в голову мелодию. Ванцзи и сам не заметил, как начал мычать её, спохватившись только под конец и пораженно раскрыв глаза, бессознательно прикоснувшись к губам. Он. Только что. Пел. Вэй Ину. Это было похоже на катастрофу вселенского масштаба. Сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. Пальцы мелко дрожали. Успокойся, дыши ровно. Сейчас глубокая ночь, Вэй Ин, наверняка, спит и ничего не услышал. Эта мысль сначала его успокоила, однако мозг быстро подкинул пару воспоминаний о том, как он сам просыпался от ночных песнопений своей пары, чаще всего будили его как раз колыбельные, которые Вэй Ин пел часов в одиннадцать вечера, когда сам Лань Чжань уже видел десятый сон. Что ж. В любом случае терять уже нечего, так что можно продолжить сочинять свою песню, иногда позволяя себе её напевать.***
Вэй Усянь проснулся в своей комнате, пару минут абсолютно не поимая причины внезапного пробуждения. И тут до него дошло! Его. Соулмейт. Пел. Он буквально был готов прыгать от радости. После пятнадцати лет молчания! Он закрыл уши, внимая каждому звуку. Едва ли это можно было назвать пением, скорее мычанием, но как же прекрасно это звучало. Это определенно было лучшее, что он слышал за всю свою жизнь. И только через полминуты к нему пришло осознание, что голос-то был далеко не женский. Он пораженно замер. Его соулмейт — парень. Едва ли это его огорчило, совсем нет. Он был бесконечно рад хотя бы тому факту, что у него есть родственная душа, хотя весьма и весьма молчаливая и, возможно, стеснительная. Возможно, он долгое время не мог принять связь с мужчиной? Или не мог ответить по каким-либо другим причинам? В любом случае, Вэй Ин не будет его осуждать, он слишком счастлив для этого. Он искренне улыбнулся, падая на кровать. У него есть родственная душа. Все эти годы его песни слышали. Он уснул с улыбкой на губах. Вэй Усянь начал петь каждый день с двойным усердием, хотя казалось бы куда еще усерднее. Теперь он не замолкал даже во время приемов пищи, заставляя Мадам Юй гневно хмурить брови. Цзян Чэн первые несколько дней над ним смеялся, иногда даже болезненно тыкал под ребра. Однако Вэй Ин даже не думал затыкаться, так что вскоре все смирились. Спустя пару исполнений песни от соулмейта, он смог запомнить мелодию и иногда напевал ее одновременно с родственной душой. В такие моменты они оба чувствовали небывало умиротворение и соединение душ. Даже Лань Чжань начинал улыбаться, не говоря уж о Вэй Усяне. Однако это не могло длиться вечно. Орден Цишань Вэнь сжег Облачные Глубины.***
Моральных сил, чтобы петь у Ванцзи не осталось. Орден был сожжен, брат в бегах, отец смертельно ранен. Нога постоянно ныла, однако эта боль была где-то на периферии сознания. Он каждый день беспокойно вслушивался в голос Вэй Ина, боясь, что и с ним может что-то случиться. Они встретились спустя долгое время в «воспитательном лагере». Вэй Усянь оставался всё таким же жизнерадостным, казалось, его совсем не смущала гнетущая атмосфера. Лань Чжань восстановил привычку искать его везде взглядом, замирать каждый раз при звуке его голоса. Это казалось не лишним, ведь его соулмейт уж очень любил влипать в неприятности. Ванцзи понял, что Вэй Ин пока не узнал личность своего соулмейта и вздохнул с облегчением, хотя в глубине души скреблась тоска. Хотелось признаться, а как бы это закончилось становилось не так уж и важно. Сцена, произошедшая в пещере черепахи губительницы, стала переломным моментом. Вэй Усянь вел себя как настоящий придурок, хотя некоторые бы сказали, что это его обычное поведение. Он неосознанно сказал много неприятных для Лань Чжаня вещей, которые сейчас набатом звучали в голове. «Не волнуйся, меня не привлекают мужчины.» Как можно было сказать такую фразу и стянуть с него силой налобную ленту? Тем более, он же знал, что его соулмейт — мужчина, не мог ведь не услышать. «Я знаю, что ты терпеть меня не можешь, поэтому отсяду подальше.» В груди что-то резко оборвалось. Вот, значит, что Вэй Ин думает о его чувствах. Что ж, этого стоило ожидать, хотя и было несколько обидно и неприятно. Наверное, он от этого так и взбесился. — Если у тебя нет определенных намерений, то не соблазняй других. Ты лишь потакаешь своим желаниям, а они потом маются в замешательстве, — от завуалированного признания он едва не усмехнулся, однако Лань Чжань понимал, что этот намек поймет только он сам. — Но я же не тебя соблазняю, так что и не тебе маяться в замешательстве. Если, конечно… — Если, конечно, что? — резко спросил Ванцзи. Доигрался. Всё. Хотелось малодушно зажмурить от страха глаза, ожидая ответа. — Если, конечно, тебе, Лань Чжань, не нравится Мянь-Мянь! Лань Чжань глубоко вдохнул и позволил себе на секунду прикрыть глаза. Он безнадежен. Его соулмейт абсолютно безнадежен. Ванцзи сам не понял, почему он вдруг укусил Вэй Ина. Возможно, его так расстроила его недогадливость или фразы до этого, может он просто устал уже терпеть его насмешки, но вероятнее всего, это произошло из-за того, что все чувства, хранившееся у него внутри долгое время, должны были выплеснуться хоть каким-то образом. Что ж, вышло таким. По крайней мере, это имело свои плюсы. Вэй Усянь отпрыгнул на другой конец пещеры и вроде бы не собирался больше его доставать. Едва ли его страх продлится долго, но можно пока насладиться минутой тишины и покоя. Когда не осталось надежды на самостоятельное спасение, Лань Чжань чуть не сошел с ума от беспокойства. Было неясно, сколько еще им нужно ждать и придут ли за ними вообще. Вэй Ина лихорадило, он периодически стонал и бредил. Самое худшее в этой ситуации было то, что он ничем не мог помочь. Бессилие убивало. Конечно же, он все-таки положил голову соулмейта на колени, позволяя себе украдкой гладить его по лицу, как бы он этого позже не отрицал. Когда Вэй Усянь приходил в себя своей болтовней только накалял обстановку. «Ну почему ожидание столь невыносимо?! Наверняка, потому что я вместе с тобой. Вот если бы вместо тебя остался Цзян Чэн, было бы замечательно. Переругиваться с ним куда интереснее, чем сидеть в молчании.» Ванцзи лишь виновато опускал голову. Вэй Ин никогда не сможет его полюбить. Даже если он узнает об их душевной связи, он отречется от него, не пожелав связать свою жизнь с таким занудой. Лань Чжань и сам понимал, что он вовсе не подходил ему, но не мог ничего сделать со своими чувствами и желаниями. И всё же они разговаривали. Вряд ли, конечно, такие разговоры были Вэй Усяню понраву, но это был максимум социальных способностей Ванцзи. — Я умираю от скуки. Лань Чжань, давай поговорим. Начинай. — Во сколько ты обычно ложишься спать? — он задал этот вопрос, чтобы понять, почему своим колыбельными Вэй Ин наоборот будил его. И почему так часто пел о звездах по ночам. — Ну какой же скучный вопрос ты задал, настолько скучный, что на него просто не хочется отвечать, — Лань Чжань лишь прикусил губу от досады, — Но я все-таки отвечу, из уважения к тебе. Так вот, в Пристани Лотоса я не ложусь раньше часа ночи. А иногда и вовсе не сплю целую ночь. Что ж, это всё объясняло. Едва ли Ванцзи понимал такой режим, но страдал он от него, казалось, в большей степени, чем его обладатель. Вслух он лишь сказал: — Это вредоносная и дурная привычка. Тебе нужно перестать так делать, — однако мысли его были совершенно иными. «Ты можешь петь всегда, когда захочешь.» — Я болен. У меня жар. Гэгэ, ну неужели нельзя сказать мне что-нибудь приятное? Пожалей меня, несчастного! — не услышав ничего в ответ, Вэй Усянь продолжил, — Не хочешь? Ну и ладно. Я так и думал. Ну раз ты не умеешь говорить, может быть, споешь? Спой песню, а. — Песни должны быть предназначены соулмейтам, — упрямо возразил Лань Чжань. Однако в глубине души он уже решился. Сегодня он признается. Потому что другого шанса не будет, скоро начнется война. Он должен признаться сейчас, чтобы не жалеть потом всю оставшуюся жизнь. И будь, что будет. — Соулмейт же все равно ее услышит, не будь такой букой, — Вэй Ин сказал это наобум и вовсе не предполагал, что через минуту услышит знакомую мелодию. Он с удивлением понял, что это была песня, которую раньше напевал ночью его соулмейт. И теперь он узнал, почему голос казался ему смутно знакомым. Лучший заклинатель своего поколения, Второй Нефрит клана Гусу Лань — Лань Ванцзи — его соулмейт. Вау Однако выразить свой восторг и удивление по этому поводу он не смог. Сознание от жара стремительно уплывало, и он провалился в темноту. Но Вэй Ин не смог поразмышлять над этим фактом после. Произошло нападение на Пристань Лотоса.***
Три месяца неведенья были худшими в жизни Лань Чжаня. Это были три месяца молчания Вэй Ина, и этот факт вводил его буквально в состояние паники. Его соулмейт всегда пел. Ванцзи настолько привык слышать его голос у себя в голове, что первый месяц пришлось привыкать к оглушающей тишине и только своим мыслям. Он впадал в отчаянье только от предположения, что Вэй Ин погиб и так теперь будет всегда. Нет, такого не будет. Вэй Усянь пропал, но это вовсе не значило, что он мертв. Лань Чжань снова начал петь, чтобы хоть как-то заглушить тишину, надеясь, что Вэй Ин его услышит. Когда Вэй Усянь услышал голос Ванцзи на Луанцзан, он впервые за долгое время расплылся в улыбке. Лань Чжань любит его. Этот факт пока было сложно осознать, ведь он долгое время думал, что Ванцзи чувствует к нему что-то совершенно противоположное, вроде отвращения. Однако тьма была тут как тут, и она не могла позволить существования теплых чувств у своей жертвы. «Сейчас он любит тебя, но когда узнает, что ты больше не заклинатель, а отступник, думаешь, он не откажется от вашей связи? Думаешь, он продолжит любить тебя? Наивное маленькое дитя. Его орден больше всех ненавидит темных заклинателей.» И так было каждый раз, стоило Лань Чжаню что-нибудь спеть. К сожалению, вскоре Вэй Ин утратил последние крупицы своей надежды и погрузился во тьму. Первое, что почувствовал Ванцзи, когда увидел Вэй Ина спустя три долгих месяца — облегчение. Он жив. С души будто камень свалился. Однако, чем дольше Лань Чжань смотрел на своего возлюбленного, тем более горько ему становилось. Это был другой Вэй Ин. Тот Вэй Ин, вероятно погиб во время нападения. Это был совершенно другой юноша — разбитый, сломленный, но при этом жестокий и злобный. Его разум захватила темная энергия, проникла в сердце. Что же с ним случилось за это время? Он больше не улыбался так ярко, не шутил над ним. Было видно, что даже Цзян Чэн не знает, как себя вести с «новой» версией брата. Сердце заныло с новой силой. Его нужно было спасать, срочно. Иначе может случиться что-то непоправимое. Но выразить всё это он не мог, разговоры никогда не были его сильной стороной, поэтому с губ сорвалось только роковое: — Вэй Ин, вернись со мной в Гусу, — он с мольбой смотрел на своего соулмейта. Лицо Вэй Усяня омрачила гримаса боли. Он сжал челюсть, переживая душевную боль. Тьма была права. Ванцзи никогда не сможет его принять. — Я думал, соулмейты всегда идеально подходят друг другу, — с горечью ответил он, — но, видимо, в нас боги ошиблись. Цзян Чэн растеряно переводил взгляд с одного на другого. Он пытался осознать тот факт, что соулмейтом его шисюна, слушавшим все эти годы его песни, был блистательный Хангуан-Цзюнь. Лань Чжань на этих словах пораженно замер. Нет, тот ведь всё не так понял. Однако он не мог объясниться словами, но не собирался потерять Вэй Ина вот так. — Закружатся лепестки изумрудным вихрем, вспыхнут в памяти беспечные юные годы. Весенний прилив вновь омоет Гу Су. В Облачных Глубинах прячутся горные пики, Безмятежные просторы все тоскуют о ком-то, Он ушел, и сердце мое сковано льдом. Дожди принесут сезон свежих локв, Скользнет по воде бамбуковый шест, я подброшу одну, но кто ее поймает? За одну лишь улыбку прощаю тебе эту сладкую муку. Он замолчал, пытаясь увидеть, понял ли Вэй Ин его чувства. Тот стоял с непроницаемым лицом, смотря на Лань Чжаня. — Я назвал эту песню ВанСянь, — Ванцзи опустился на колени, — Пожалуйста, Вэй Ин, прошу тебя. Боги не ошиблись. Вэй Усянь только сейчас ожил, с ужасом смотря на коленопреклонённого соулмейта, он кинулся к нему, пытаясь поднять. — Лань Чжань, — только и смог вымолвить он. Это был первый раз, когда Вэй Ин потерял дар речи. Ванцзи упрямо оставался стоять на коленях, и тогда Вэй Ин сел перед ним рядом, обнимая. Они слышали, как бешено колотились сердца друг друга. Вэй Ин улыбнулся, крепче сжимая руки на спине Лань Чжаня. — Вы чертовы придурки, — зарычал Цзян Чэн, прикрывая лицо руками. Вэй Усянь лишь рассмеялся и легонько чмокнул Ванцзи в щеку, заставляя мочки его ушей гореть.***
Не буду утверждать, что после они жили долго и счастливо, потому что впереди их ждала жестокая война, но они всегда были вместе. Лань Ванцзи не мог позволить тьме или другим людям забрать у него его Вэй Ина, а Вэй Ин в свою очередь снова начал петь и постоянно улыбаться, зная, что в этот момент Лань Чжань слышит его и тоже улыбается уголками губ. Опасения Ванцзи не оправдались, у Лань Циженя не случилось искажения ци. Но кажется, седых волос добавилось. Но наверняка мы это никогда не узнаем.