***
Так и начался самый странный год в жизни Хадсона. Чувство, которое он испытывал по отношению к этому, казалось, неземному человеку окрыляло его, заставляло коленки подгибаться, а щеки неистово краснеть. Пускай они и были соседями, но общение у них как-то не сложилось. И Чейз не был тряпкой или слабаком, он правда пробовал завести банальный разговор о погоде, но Ноен пресекал любые попытки. Вот это и тянуло парня к нему. Желание помочь, приютить в своих объятиях и спасти от всего несправедливого мира, но Юбэнкс откровенно отказывался, отталкивал его от себя, не давая ни единого шанса приблизиться больше, чем на один метр. Хадсон не мог сдерживать свои порывы чувств, когда видел, как этот ангелочек курил за школой, сжигая пальцы и закусывая губы до красных ранок. Сердце обливалось кровью, когда кто-то доёбывался ни с чего и якобы невзначай толкал вечно молчаливого парня, которому было похуй на постоянные подъёбы. Но Чейз знал, что он лишь делал вид. Ему неимоверно хотелось услышать его голос, тогда бы он точно понял являлся ли Хадсон его человеком. К сожалению, он услышал его в не самый приятный момент, но после него парень осознал, что это самое лучшее, что он слышал в своей жизни. Этот голос хотелось слушать постоянно. Его голос снился ему во снах, звал за собой в безоблачную даль, где нет проблем, боли и разочарования. И пускай Ноен ничего такого не сказал, лишь прошептал слабое, после избиения местными хулиганами, спасибо, сердце Чейза совершило кульбиты, и он понял, что влюбился бесповоротно в его тоскливого соседа.***
В школе Хадсон садился специально на последнюю парту, где благополучно устраивался его объект влюбленности, пытался заговорить, зайдя издалека, на что получал лишь безразличный взгляд в свою сторону и такое ранящее молчание. Ноен был довольно замкнутым подростком. Очень замкнутым. Его глаза смотрели словно сквозь тебя, а, может, и не смотрели вовсе. Лицо его постоянно было бледного оттенка, мешки под глазами, которые он неудачно замазывал тоналкой, огромными, а дорожки слёз на щеках становились всё заметнее и заметнее, хоть Юбэнкс и тер их сильно, до нездоровой красноты. Он и вправду никогда ничего не произносил. Даже когда злополучные ботинки раз за разом выбивали из его грудины хрипы, которые набатом отдавались в голове и болью сжимались в сердце Чейза. Кажется, Ноен был дорог лишь одному человеку — Хадсону. Тот единственный, кто отводил к себе домой, несмотря на удары в грудь, пытался залечить раны, удивляясь от того, что синяков на теле куда больше, чем просто от избиений тупыми одноклассниками, поил горячим чаем и старался ухватить руку непокорного парня, чтобы уговорить остаться, однако тот постоянно уходил под предлогом, что ему надо домой. Почему-то именно от слова домой кулаки невольно сжимались, а тело начинало дрожать в неконтролируемой злости. Что-то не давало вздохнуть полной грудью Юбэнксу, не делало свободным, не освобождало от оков, в которых он***
Они даже не общались. Могли перекинуться парой словечек, да и всё. Чейз был рад, что Ноен жил напротив него, так как после школы мог любоваться его окном, которое отчего-то было всегда зашторено. Это огорчало влюбленного парня, но тот был рад видеть и незначительные силуэты Юбэнкса. Часто Ноен залезал на крышу школы, любовался небом, в то время как Хадсон любовался им в такой непринужденной обстановке, наслаждаясь даже терпким запахом дешевых сигарет. Они не разговаривали друг с другом несколько месяцев, а потом так же резко начали общаться. Но не так, будто им не хватало спасительного глотка воды, нет. Всё то же перебрасывание словечек, но уже в какой-то большей мере. Чейз пытался уловить все действия, эмоции парня, но тот был неприступной стеной. Однако одним из моментов, разбивающих его душу о суровую реальность, являлся такой, когда он просто положил свою ладонь на плечо Юбэнкса в качестве поддержки, но в итоге получил слёзы, истерику и тихое, иступленное Не трогай меня!.. А затем ему пришлось весь вечер успокаивать парня, который в ответ лишь выдавил Дважды изнасилование, отчего сердце смялось в бумажку и рухнуло вниз камнем. Хадсону не удалось выудить что-то конкретное по поводу этого, просто то, что Ноен подвергся дважды изнасилованию, одно из которых произошло в четырнадцать лет в школе. После этого случая Юбэнкс всячески избегал, вдвойне больше, чем ранее, Чейза, который понимал почему и старался не навязываться. Однако с этого их общение окончательно прервалось и не возобновлялось, несмотря на еще более частые попытки Хадсона. А самое главное — Ноен изменился. Стал еще более отрешеннее и равнодушнее. Синяки стали сильнее обычного, бледнота не сходила с лица, он осунулся, похудел, безразличие захлестывало, казалось, его всего. Он постоянно забывался, руки были холоднее, чем у мертвеца, а взгляд становился стеклянным. И Чейз пытался рассмотреть такие родные глаза вблизи, но Юбэнкс постоянно прятал свои зрачки. Так прошло несколько месяцев. Парень выглядел всё хуже и хуже и не давал себе помочь, лишь отталкивая Хадсона, как в самом начале недо-общения. Однажды тот увидел парня, который как-то странно оглядывался по сторонам и курил, кажется, третью сигарету подряд. Самое необычное было то, что с недавнего время Ноен начал носить толстовки даже летом. И Чейз решился подойти и спросить, мол, что с ним происходило, он становился совсем каким-то… не таким. — Эй, Ной! — окликнул он парня, который походу его не заметил. — Что случилось? Почему ты в толстовке, когда на улице +25? — Отъебись, — процедил Ноен и бросил тлеющую сигарету в сторону ахуевшего Чейза, заходя в какой-то темный проулок. А спустя два месяца Хадсон испытал самую сильную моральную боль, когда узнал, что Юбэнкс получил передоз в школьном обшарпанном туалете. И самое ужасное, что на его руках были многочисленные уколы, ожоги от бычков, которыми он, кажется, пытался снизить свою боль. А всё из-за чего? Из-за домашнего насилия, которому он подвергался каждый день, что включал в себя избиение его матери, которую он старался защитить от пьяного отца, попадая под его раздачу; из-за травмы изнасилования; из-за постоянных избиений в школе… Его глаза навсегда закрылись и теперь в них никогда не будет прежнего стеклянного взгляда.