Wild Card

Когда он вернулся из душа, Морган уже спал, лёжа на боку и трогательно подперев ладонью щёку. Волосы его высохли и теперь не резали глаз нарочитой яркостью. Скорее, это выглядело? как розовое золото — в одно слились три цвета: холодно-лиловый, золотистый и пастельно-розовый. Дорогой краситель, Катце видел рекламу: «Твои волосы будут выглядеть каждый день по-новому. Десять дней — десять настроений. Будь неожиданным». В приглушённом ночном освещении спальни светлая без единого изъяна кожа Моргана выглядела золотистой. Сделать её вот такой идеальной по всему телу стоило безумных денег. Видимо, у Моргана они были. Длинная нога c изящно очерченными мускулами виднелась из-под покрывала и притягивала к себе взгляд. Рассматривать случайного любовника оказалось безумно приятно и интересно. Сколько ему лет? Больше, чем показалось при первой встрече: в нежных очертаниях рта сейчас заметно проглядывала мужская жёсткость с каплей надменности. Похоже, Морган совсем не такая доверчивая милашка, какой казался, и вполне умеет проявить характер. Растерялся в нестандартной ситуации? Скорее, просто не видит необходимости. Интересно, окажется ли прав Макси: вспомнит ли парень утром кто он и откуда? Хорошо бы. Отдавать его Гидеону Лагату вот такого, ничего не помнящего, Катце не хотелось. Вдруг... Вдруг парень в розыске, и его ждут большие неприятности. На Амои с нелегалами не церемонились, а с туристами, просрочившими визу, — тем более. Таких называли «топляками», и путь для них был один — Керес. Если, конечно, человек не находился на самой верхушке пищевой пирамиды. На проступки тех, кто имел большие деньги и власть, законодательная система Амои глаза благосклонно закрывала. Естественно, не даром. Вероятность, что для Моргана всё закончится благополучно, весьма велика. На таких яхтах, как у него, летают только очень состоятельные люди. Если, конечно, это его яхта. Зарегистрирована она на женщину, но мало ли? Угнать что-то, оснащённое системой «эксклюзив контроль», невозможно, это известно всем. Возможно, регистрационная запись по какой-то причине не обновилась. Сделав такие выводы, Катце постепенно успокоился и, обняв парня, который и не думал просыпаться, вскоре задремал. Проснулся он неожиданно, как от толчка, и сразу увидел, что Морган уже не спит. Он стоял обнажённый возле настенных полок, на которых Катце хранил немногочисленные дорогие ему вещи, и держал в руке один из экспонатов его небольшой коллекции. Раскрытую книгу. Выглядело всё именно так, словно он читал. Что было в принципе невозможно. Потому что все книги были очень старые, точнее, древние. Напечатанные ещё на бумаге, на языках, которые давно мертвы. — Знаешь, что это такое? — охрипшим голосом спросил Катце ему в спину. — Да, — просто ответил Морган. — Старинные книги. Антиквариат, — он повернулся к кровати. — Если ты решишь это продать, сможешь позволить себе вполне безбедную жизнь на какой-нибудь планете-курорте. Катце медленно кивнул. Продавать коллекцию он не собирался, проводить остаток жизни, бездельничая, — тоже, но объяснять ничего не хотелось. — Бумажные книги — большая редкость, — вместо этого сказал он. — Большинство из них находят в таком ветхом состоянии, что восстановление невозможно. — А если их к тому же обнаруживают дилетанты — совсем без шансов, — проявил осведомлённость Морган. Так оно и было. Книги обычно находили при раскопках старых городов на мёртвой планете, которую считали колыбелью цивилизации. Планета была закрыта как исторический памятник и серьёзно охранялась. Но желающих легально и нелегально приобщиться к истории с каждым годом прибывало — хоть из огнемёта пали. На планете, помимо книг, можно было найти много чего интересного и главное — очень дорогого. Лезли за этими сокровищами все кому не лень. И если патерну, где хранятся книги, находили дилетанты и вскрывали неправильно — достаточно было одного неосторожного дуновения ветра, чтобы бесценные сокровища рассыпались в прах. Поэтому существовали точные технологии, по которым помещение сначала изолировали, а потом наполняли специальной проникающей газовой смесью, делавшей книги практически вечными. В современном мире старинные вещи — дорогущая, но непрактичная редкость, интересная крайне узкому кругу. По идее, Морган и знать не должен, что держит в руке. Но он знал и не просто знал, а, перевернув назад страницу, вдруг произнёс несколько рифмованных, но совершенно непонятных предложений. Захлопнул книгу, посмотрел на неё удивлённо, как будто сам от себя такого не ожидал, и вдруг перевёл: «Ах, две души живут в груди моей, Друг другу чуждые, — и жаждут разделенья».[1] Катце сел на кровати и медленно потянулся за сигаретами: — Признайся. Ты меня мистифицируешь, — вот Рагон, ответ лежал на поверхности. А он на мгновение подумал, что парень и правда знает мёртвые языки! Ну да, а ещё легко переводит с них и тут же подбирает рифмы. Какой одарённый! Катце сам не раз пробовал делать переводы. Это было очень интересно, но крайне сложно и занимало невероятно много времени — полных словарей не существовало, и нужное слово приходилось искать иногда не один месяц, копаясь в десятках архивов и обмениваясь, а иногда и покупая нужную информацию у таких же безумцев. — Нет, — ошеломлённо возразил Морган. — Не мистифицирую. Кажется, я... Он перелистнул несколько страниц, а потом наугад прочёл ещё несколько строк. — И? — сощурил глаза Катце. «И должен ли прочесть я сотни книг, Чтоб убедиться — в мире всё страдало Всегда, как и теперь, и что счастливых мало?»[2] — Кто ты, Морган? — Я не знаю! — кажется, парень не врал — голос звучал по-настоящему растерянно. — Возможно... Возможно, это моя профессия. Или увлечение, как у тебя, и я уже когда-то работал с этой книгой. Катце встал и взял с полки другую: — Попробуй. Морган открыл, долго всматривался в строчки, а потом сказал: — Нет. Не могу. Почему-то это принесло облегчение. Если бы парень сейчас заговорил на арамейском, про который было известно только, что он существовал... Что бы Катце сделал? Для начала — охренел бы окончательно. Но Морган не заговорил. Значит, каким-то чудесным образом в этой жизни встретились собратья по увлечению. Вот только второй собрат про себя нихрена не помнит. Потом было интересно. Они залезли в постель и... проболтали часа три о любимом увлечении с одержимостью истинных коллекционеров. Причём о книгах, не касательно собственной личности, Морган помнил всё или очень много. Обсудили способы поиска, чёрный раскоп, легальные и нелегальные аукционы, новейшие способы определения возраста экспонатов и их восстановления. Катце не помнил, чтобы когда-либо болтал с кем-то вот так долго, легко, с интересом и не про деньги. Ему почти тридцать, а чувствовал он себя сейчас лет на восемнадцать и что это может означать, понять не мог. Катце, не одеваясь — а зачем, если потом снова раздеваться? — сгонял на кухню, принёс ещё бутербродов с сыром, недоеденный пирог и кофе для обоих. *** Слухи всегда переполняли Керес. Правдоподобные и не очень, интересные и тревожные — монгрелы любили поговорить. В душных барах и просто на улице. Это было своего рода развлечением: покурить на пороге или у стойки, тихонько шепнуть собеседнику: «Слышал?..» или рассказать что-то громко, цветасто разукрашивая, в большой компании под бутылочку стаута. Конечно, полиция этим пользовалась, почему бы и нет? Сами монгрелы ничего тёмным не расскажут, а если вытряхивать сведения силой — соврут и ещё посчитают подвигом. Отлежатся и пойдут пиздеть по барам, как классно наебали копов. Поэтому особого смысла прочёсывать Керес, рискуя вызвать волнения, Клауд Реф — старший комиссар полицейского участка Мидаса, прилегающего к Кересу, — не видел, о чём и сообщил начальнику полиции Мидаса — сильверу Маркусу Ольсену. — Яхту же нашли, — резонно возразил Маркус. — А бабу не найдём, — не сдавался Клауд. — И монгрелов тех быстро не найдём, если они не хотят, чтобы их нашли. Эти двое — Норрис из распавшихся Бизонов и его дружок Макси — в авторитете и далеко не идиоты. Не сдаст их никто и ни за какие деньги — у Рагона в гостях карио не нужны. — Мне тоже не нравится, что тёмным пришлось войти в Керес: равновесие — вещь зыбкая, — гнул своё начальник, — но туристку надо найти быстро и не по частям. — Поэтому нам нужна информация другого рода, — согласился и в то же время не согласился с ним Клауд. Маркус пока не отдал прямой приказ на применение силы и оружия, тёмные просто прочесали кварталы, но если пропажа не обнаружится к утру, он это сделает. — Пожалуйста, поднимите кланы, господин. Приказ Танагуры они игнорировать не рискнут, а мы напряжём «кротов». Нужны слухи, сплетни — всё необычное, странное, нетипичное для Кереса, что удивило, показалось, почудилось или приглючилось. Сильвер думал недолго: Реф — профессионал своего дела и если пытается спорить, значит, уверен в правоте. Элита в работе на первое место всегда ставила рационализм. Сейчас рациональным казалось послушать и положиться на мнение спеца. — У тебя есть время до четырёх утра. Клауд коротко кивнул. Новость о том, что поздним вечером «Демоны преисподней» случайно напоролись в Кересе на серого, который сопровождал богатенького туриста, и что борг по имени Сони оставил на месте встречи свои зубы — одна из первых, которая заинтересовала Рефа. *** — Во такой пифтолет! Во такой! — орал Сони, размахивая прикуренной сигаретой. — И как заавёт: «Нафуй ффех певествеляю!» И по мовде мне — баф! Вубы выбив, фука. Две фтуки! Хавофые вубы, пафти фелые быви! Эту историю, перемещаясь из бара в бар в поисках бесплатной выпивки, которой его угощали за интересную новость, он рассказывал пятый раз. Постепенно ночная встреча банды «Демоны преисподней» с чужаками обрастала подробностями. По мере влитого в себя стаута Сони в ней выглядел всё героичней и героичней. Двух тёмных в длинных чёрных плащах с электрошоковыми дубинками, которые монгрелы называли вырвиглаз, он заметил не сразу и повернулся ко входу, только когда гомон в баре стих до нулевой отметки: — Полифыя! Фъебываемфя! — второй раз за вечер в наступившей зловещей тишине громко заорал пьяный в дым Сони и полез под стол, тут же получив удар по спине и несильный электрический разряд. Его бесцеремонно выволокли на середину зала, заломили руки и посадили на стул. Бар быстро пустел. — Говоришь, полицейский был с пистолетом? — обстоятельно полив Сони на голову из бутылки с водой, спросил один из тёмных. — Ф пифтолетом, — подумав, кивнул головой Сони. — Ф больфым. — Он полицейский жетон показал? — поинтересовался второй. — Не-а, — замотал головой Сони. — Пифтолет дафтал и как заавёт... — Заткнись. Отвечай на вопросы. Как он выглядел? — Выфокий. Квафивый, как фука. Волофы вывые. — Рыжие? — Гововю ве, вывые, — Сони раздражённо передёрнул плечами. Спина болела зверски. Надо же, за одну ночь попал второй раз. — Остальное описывай. — Ну, такой... — монгрел задумался. — Я бы ему ффставив. Или нет, луффе пуфть бы он мне ффставив. А ефё луффе... — Заткнись. Как выглядел второй. — Не вазгвядев, — недовольный, что его прервали, буркнул Сони. — Но волофы возовые. — Розовые волосы? — Возовые, возовые, фто не понятно? Ты фаффем тупой? Тёмный почему-то не обиделся. Не зло и не сильно ткнул его кулаком под рёбра и весело переглянулся с напарником. — Рот закрой. — Заквыл, — огрызнулся Сони. — Вфё вавно у меня там тепевь дывка. — Ладно, забираем в участок, — сказал один тёмный второму. Пусть с ним там Реф разбирается. Получит по почкам — сразу вспомнит, как и кто выглядел. — Не надо Еф! — забеспокоился Сони. — Не надо в уфяфток! — А что нам остаётся делать, если ты ничего не помнишь? — по-дружески поинтересовался тёмный. — Мовет, пвафтить и отпуфтить? — тоскливо поинтересовался Сони. — Я номев аэвокава этой фуки вапомнив. Тёмные снова переглянулись, один вынул из нагрудного кармана электронную записную и протянул Сони: — Номер запомнил? Смотри, если обманешь... — Не, не обману, — помотал головой монгрел. Рыжий коп, точнее не коп, а сука неприятная — какая теперь разница? — в Кересе был чужаком. Сдать его — никакое не западло, сам виноват, будет знать, как связываться с монгрелами. — Я фто думав, — обстоятельно поделился наболевшим Сони. — Найду его тафьку в Мидафе. Лавобью лобовуху, а на капоте нафалапаю вотакой больфой фуй и яйфа. А фвади — больфую вопу. Или фпеведи вопу, а фуй — фвади. Ефё не вефыл. Невозмутимые физиономии тёмных дрогнули и на них появились подобия улыбок. — Ладно, художник-натуралист, — не выдержал и рассмеялся один из них. — Отпускаем, заслужил. *** Доев последний кусок пирога и стряхнув с постели крошки, Катце впал в состояние сладкого блаженства. Спать ему не хотелось, есть тоже, зато хотелось ласки и потрахаться. Он недвусмысленно провёл двумя пальцами Моргану от шеи по груди к животу и, ловко подцепив, медленно потянул вниз одеяло, обнажая плоский живот с аккуратной ямкой пупка, мускулистые бёдра и самое прекрасное — пока ещё не эрегированный, но на глазах наливающийся силой тяжёлый член. Морган улыбнулся и, потянувшись всем телом, медленно развёл в стороны колени — простое, но очень понятное движение, безмолвное предложение делать всё, что Катце пожелает. Катце поцеловал живот ниже пупка и осторожно втянул в рот уже окрепший член, понимая, что пропал окончательно. Он желал нежности и больше не хотел трахаться, он хотел заниматься любовью. Notes: 1, 2 «Фауст», Иоган Вольфганг фон Гёте [назад]